напряглась вся, у неё перехватило дыхание. Дрогнувшим голосом Фумиэ произнесла:
— Какими судьбами? Как хорошо, что вы живы-здоровы! Ведь вы уже с полгода не показывались. Я даже беспокоиться стала, не случилось ли с вами чего.
— Пока в-в-всё в порядке, — и Пак засмеялся, привычным жестом шлёпнув себя рукой по толстой, как у буйвола, шее. Он с детства знал японский язык, говорил очень быстро, но иногда заикался.
Его громкий голос, массивная фигура, дышащая могучей силой, и диковатое лицо действовали на Фумиэ, как крепкое вино. Вспомнив, что жена Пака на десять с лишним лет моложе мужа и на вид ещё совсем девочка, Фумиэ почувствовала, что завидует ей.
— Вас так давно не видно, что я уже стала волноваться… — начала было Фумиэ, но вдруг сконфузилась, покраснела и замолчала.
Пак Тхай Вон не заметил состояния Фумиэ и ответил таким зычным голосом, будто она находится не рядом с ним, а где-то очень далеко:
— Ж-жив-то я жив… Да вот дела у меня н-неважные, туго приходится…
И он снова хлопнул себя по шее большой сильной рукой, пожал плечами и горько усмехнулся. Фумиэ поспешила распрощаться:
— Ну, берегите себя, смотрите не попадайтесь… Ведь вам грозит тюрьма или фронт…
— Спасибо. Вам тоже желаю в-всего хорошего.
Пак протянул Фумиэ могучую руку. Она без колебаний вложила в неё свою. Его ладонь была широкой, с жёсткой дубленой кожей, а рукопожатие — сильное, как судорога. Фумиэ снова кровь ударила в голову. Пак выпустил руку Фумиэ и, бросив рассеянный взгляд, вошёл в контору. А Фумиэ засунула руку в карман и, всё ещё чувствуя крепкое рукопожатие Пака, вышла на улицу. «И как это я не научилась владеть собой», — ругала она себя.
На улице резко похолодало. Фумиэ сразу же озябла и машинально наглухо застегнула пальто. Уставившись в землю, она медленно побрела к стоянке автобуса. «Почему я так смущаюсь в присутствии Пака, почему он меня так волнует? — думала она. — Ведь он относится ко мне просто по-товарищески». Но в её жилах текла южная кровь, такая же горячая, как солнце её родины.
Когда Фумиэ подошла к остановке, автобус быстро удалялся, оставляя за собой газолиновый дымок. Она рассеянно глядела вслед машине. Тревога не покидала её. Она почувствовала себя совершенно обессиленной. Автобус скрылся — теперь придётся ждать целых тридцать минут. Время будто остановилось. Фумиэ бродила туда и обратно по тесной окраинной улочке, по обе стороны которой тянулись зеленные и мясные лавки, булочные, магазинчики, торгующие солёными овощами. Навстречу ей в вечерних сумерках плыли огни, вырывая из мрака то один, то другой дом и освещая Фумиэ. Лицо её всё ещё пылало от вол- нения. Ей хотелось и петь и говорить одновременно. «Я прямо, как молоденькая!» — с укором думала она.
Чистота и целомудрие в ней странно сочетались с горячностью. Но она умела взглянуть на себя со стороны и вовремя вспомнить о своём возрасте.
Фумиэ остановилась возле цветочного магазина и загляделась на выставленные в витрине букеты оранжерейных цветов. «Эти растения были раньше сплошь зелёными, а теперь они покрыты такими яркими алыми цветами, будто цветы эти прежде где-то прятались внутри», — подумала она, и её вновь захлестнула волна страсти.
Вот уже несколько лет у неё с мужем нет физической близости. Она прекрасно понимала, какое место в супружеской жизни занимает такая близость. И вместе с тем знала, что семейная жизнь не только на этом основана. Она постоянно заботилась о том, чтобы муж не чувствовал себя одиноким, и пыталась как-то отвлечь его от печальных дум. Она экономила на сладостях, иногда на игрушках для детей и покупала мужу книги. Несмотря на усталость, Фумиэ, возвратившись с работы, частенько сидела до поздней ночи, чтобы сшить ему из материала с ярким, весёлым рисунком ватное одеяло. Но сейчас её переполняло другое чувство, которое, как ей казалось, готово вот-вот перевернуть в ней всё.
4
Долго в эту ночь Фумиэ не могла заснуть. Только к рассвету она успокоилась немного и забылась в тревожном сне.
Они жили в сырой, болотистой местности, и ночью она сильно зябла. Слева от неё лежал Уэхара, справа — Кацуё. Головами к их головам лежали сыновья. Дети беспокойно ворочались во сне, и Фумиэ зажгла ночник, чтобы помочь им удобнее устроиться, поправить одеяло. Всё кругом было погружено в глухую тишину.
Уэхара часто кашлял. Он, по-видимому, тоже не мог заснуть. Вот он повернулся к Фумиэ спиной.
Кашель Уэхара отдавался в груди Фумиэ. Его спина высилась перед её глазами, точно стена, которой он хотел отгородиться от её чувств. Она тяжело вздохнула. Уэхара ставил силу духа и выдержку превыше всего. Фумиэ разделяла его мнение, и между ними должно было бы быть полное единодушие, но они часто по-разному воспринимали повседневную жизнь и по-разному реагировали на неё. Фумиэ хотелось бы рассказать мужу о чувстве, охватившем её при встрече с Пак Тхай Воном, и об ощущении, которое осталось от его рукопожатия. Фумиэ надеялась, что когда она, держа за руку Уэхару, сознается во вспыхнувшей в ней страсти, то найдёт в его взгляде прощение и спасение от самой себя. Она думала, что тогда чувство неудовлетворённости пройдёт и ей станет легче.
Уэхара вот уже год не встаёт с постели, но Фумиэ стойко переносила все невзгоды. Она любила мужа, любила его задумчивый взгляд, в котором отражалась усиленная работа мысли, ценила его за высокую убеждённость и прежде всего — за честность. Правда, в последнее время Фумиэ стало казаться, что в их жизни не всё так гладко, как прежде, что в их отношениях появилась какая-то трещина и что-то стоит между ними. Она вечно так занята, ей и подумать об этом было некогда. Но теперь-то она видит, что происходит неладное и что её, Фумиэ, вот-вот может поглотить страшная пучина.
Уэхара всё решал с прямолинейностью и непреклонностью честного и твёрдого человека. Фумиэ же хотелось, чтобы он при этом проявлял хоть капельку простого, доброго человеческого чувства. Вот и сейчас её муж, не выказывая признаков переживания, велел сыну идти работать в типографию. Фумиэ же, хотя и понимала, что в нынешних условиях им ничего иного не оставалось делать, никак не могла примириться с этим. Где-то в глубине её души затаились сожаление и горе. Ей не давала покоя мысль: отдать сына в типографию — значит похоронить среди наборных касс и типографской краски его многообещающий талант, выбросить в море драгоценный жемчуг. Если откровенно поговорить с мужем, он лишь рассердится — кроме гневных упрёков от него ничего не услышишь, и она молчала. Но от этого слабый ветерок, начавший дуть сквозь щель в их отношениях, только усиливался, и всё больше и больше студил её сердце. Фумиэ принадлежала к таким людям, которые, будучи недовольны сегодняшним днём, начинают думать о лучшем будущем. И всё же она не могла жить лишь надеждами на завтра и мириться с тем, что её не удовлетворяет в настоящем. И недовольство росло и росло.
Фумиэ вдруг вспомнила Токико. И ей впервые стали понятны чувства, волновавшие подругу, которая, настрадавшись в одиночестве, с таким жаром излила ей свою обиду на мужа, покинувшего её. Теперь она с теплотой думала о Токико и по-настоящему сочувствовала её горю. Фумиэ стало досадно, что тогда она не приласкала подругу, не поплакала вместе с ней. «Как бы я поступила сейчас, если бы у Уэхары появилась какая-нибудь женщина? — подумала она. — Кто знает, может быть, сошла бы с ума? А если бы у меня был любовник?» Нет об этом она не должна думать! Во-первых, нет такого человека, которого она могла бы полюбить, а главное, зачем? Фумиэ вовсе не была в плену условных понятий о вечной супружеской верности. Просто она не представляла себе, что может быть счастлива с кем-нибудь кроме Уэхары. Однако как же назвать чувство, которое пробудилось в ней при встрече с Пак Тхан Воном? А, это просто минутный порыв! Оба они принадлежат к угнетённым народам и в знак солидарности пожали друг другу руки. Никакого иного значения их рукопожатие не имеет. Но, что это за огонь, который готов был спалить её? И ею вдруг снова овладело смятение. Её будто пронзило электрическим током. В одно мгновение в сердце её что-то вспыхнуло, как яркий фейерверк, и перед его ослепительным светом отступили и разум, и воля. Тело требовательно напоминало о себе, будто оно существует отдельно, независимо от неё. Фумиэ была потрясена… Растерянность и чувство вины ещё долго не оставляли её.
С желанием покаяться Фумиэ повернулась к спавшей рядом сестре. Кацуё до поздней ночи просидела за
