Фумиэ уложила в небольшой чемодан самые необходимые сыну вещи, потом открыла окно, чтобы посмотреть, перестал ли дождь. И тут в глаза ей бросились лук и стрелы, висевшие на невысоких перильцах за окном. Лук был неумело сделан из бамбука, а стрелы — из металлических прутьев от зонтика. Конечно, это забавы Хироо.
— Хиро-тян, что это такое?
— Это оставил Ёси-тан, — испуганно ответил Хироо, сидевший за обеденным столом.
Фумиэ насторожилась.
— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не водился с ним, а ты даже в такие дикие игры играешь!
— Да я не играю… — продолжая сидеть к матери спиной, неуверенно протянул Хироо.
Но теперь Фумиэ не сомневалась, что Хироо всё ёще продолжает дружить с Ёсицугу.
— Сейчас же, на моих глазах сломай и лук и стрелы! — приказала она сыну.
— Ладно… — глухо отозвался Хироо, но даже не шевельнулся.
— Не хочешь? Ну, тогда я сама выброшу это.
Хироо продолжал сидеть. Ему никогда не покупали игрушек, и для него эти стрелы и лук были настоящим сокровищем. Вдруг неожиданно, как ружейный выстрел, раздался голос отца:
— Хироо! Что тебе говорит мать?
Голос этот как бичом хлестнул всех. Гнев обычно молчаливого Уэхары был страшен. Испуганный Хироо вскочил, схватил лук и стрелы и опрометью бросился на улицу…
Фумиэ задержалась. Она хотела дождаться возвращения Хироо. Но время шло, а мальчик не появлялся. Тогда она стала торопить Кадзуо:
— Пора идти. Видно, Хироо не скоро вернётся.
Кадзуо подошёл и опустился на колени у постели отца.
— Ну, будь здоров! Самое главное — поскорее привыкнуть к работе, — сказал Уэхара. — Будет свободное время — приходи. Мне о многом надо поговорить с тобой.
Кадзуо, потупившись, кусал губы, стараясь сдержать обуревавшее его волнение.
— До свиданья! Я пошёл… — произнёс он хрипловатым голосом и, поклонившись, отошёл от отца.
Уэхара тоже едва владел собой: на него нахлынула жалость к сыну. В глазах его можно было прочесть: «Подожди, не уходи!». Фумиэ поняла его взгляд. Ей всей душой хотелось, чтобы Уэхара остановил Кадзуо. Вдруг он закрыл глаза и кулаком прикрыл рот, как бы надеясь таким образом помешать вырваться наружу непрошеным словам жалости.
Фумиэ, очнувшись от оцепенения, охватившего её, уже печалилась не только о том, что ей приходится провожать сына из дома: её сейчас больше беспокоило поведение Хироо, чем будущее Кадзуо. «С него ни на минуту нельзя спускать глаз», — подумала она.
Когда они пришли в типографию, там уже собралось около десяти подростков, которые так же, как и Кадзуо, окончили в этом году среднюю школу новой системы и теперь в поисках работы пришли сюда с отцами или старшими братьями. Для всех них это было первым столкновением с пасмурной стороной жизни, и они поёживались, как от холода в ненастную погоду. Вскоре появился старый рабочий Такэмура-сан, которого Фумиэ просила помочь Кадзуо устроиться на работу. На его попечение она и оставила сына. Отныне Кадзуо будет жить в общежитии.
Простившись с сыном, Фумиэ пошла домой. Почему-то ей вспомнилось вдруг, как после суда над мужем она ходила к нему в тюрьму на свидание. «Что это я печалюсь, будто Кадзуо попал в неволю… — успокаивала она себя. — Сколько ещё воды утечёт, прежде чем для японских рабочих настанет светлое, желанное будущее! Сколько ещё перемен произойдёт в жизни Кадзуо до этого!..»
Возвратившись, Фумиэ застала Хироо дома: он сидел у окна, подперев щёку рукой, и безучастно смотрел на моросящий на улице дождь. Она подошла к нему, но он даже не пошевелился. Его сжавшаяся в комочек фигурка с втянутой в плечи шеей выражала беспомощность и обиду; он не привык к окрикам отца. «Что-то получится из него?» — спрашивала себя Фумиэ. Опустевшая после ухода Кадзуо комната казалась ей непривычно большой и печальной. Ей стало жаль Хироо. Она положила руку ему на плечо.
— Ну, Хиро-тян, будешь хорошим мальчиком? Я сейчас иду на работу, смотри не балуйся такими опасными вещами. Я куплю тебе какую-нибудь игрушку.
Фумиэ ушла, но сердцем она всё время была с сыном, как будто её связывала с ним невидимая нить.
В тот же день вечером к Фумиэ неожиданно пришёл её отец Мацуока Митимори. Дядя позвонил Кацуё на работу, и та вернулась пораньше домой.
Когда отец, официальный и натянутый, появился в их тесной комнатушке, Фумиэ до того растерялась, испугалась и сконфузилась, что всё её маленькое тело стало трясти мелкой дрожью.
Отцу исполнилось шестьдесят лет. У него были правильные и благородные черты лица. Его внешность несомненно выигрывала от больших усов и крупного лба. Роста он был небольшого, но своей гордой осанкой выделялся даже среди жителей столицы. По окончании войны он оставил место директора начальной школы и устроился на работу ответственным чиновником гражданской администрации города Надзэ. По служебным делам он и приехал в Токио.
С появлением Мацуока Митимори Уэхаре пришлось волей-неволей встать с постели. Он температурил и от долгой болезни так исхудал, что от него остался один скелет. От слабости его покачивало.
Митимори тяжело сел на пододвинутый Фумиэ дзабутон и с суровым видом, плотно сдвинув густые брови, стал молча крутить усы. Уэхара, Фумиэ и Кацуё опустились на колени против отца и приветствовали его церемонными поклонами, как было принято у них на родине. Мацуока лишь кивнул им головой, не произнося ни слова. На внуков, робко забившихся в угол комнаты, он даже не взглянул.
Мацуока Митимори только появился в доме и ещё и рта не раскрыл, а все уже почувствовали его раздражение. Он придерживался правила: «Переговоры веди с тем, кто далеко, а на близких наступай». Поэтому отношения у него и с младшим братом были неважные.
Фумиэ не встречалась с отцом десять лет, и теперь, когда она увидела, как сильно постарел он за эти годы, у неё перехватило дыхание от подступивших слёз.
Мацуока Митимори даже не старался скрыть своего недовольства, которое было написано у него на лице. Он окинул комнату таким отсутствующим взглядом, что, казалось, не видит никого из присутствующих.
— Говорят, у Уэхары чахотка? — вдруг резким, напоминающим свист выхваченного меча голосом спросил он.
Фумиэ и Уэхара испуганно переглянулись. У жителей захолустий, каким был и их остров, больные туберкулёзом вызывают отвращение. Тон Мацуока Митимори не оставлял сомнений в том, что он испытывает такое же чувство к Уэхаре.
— Разве допустимо, чтобы в тесной комнате вместе с чахоточным жило столько людей!
У Фумиэ язык прилип к гортани. Она бросила успокаивающий взгляд на Уэхару и чуточку подвинулась к нему, словно желая защитить его своим телом. Она боялась, как бы у мужа не подскочила температура. Уэхаре трудно было сидеть, но он всё-таки держался, собрав последние силы и сжав колени трясущимися руками.
Мацуоке с самого начала Уахара Ёсихоро пришелся не по душе. Поэтому и в дальнейшем, когда Уэхара стал мужем Фумиэ, тесть и зять не могли поладить. Мацуока считал Уэхару неподходящей парой для своей дочери, так как тот был сыном рыбака — и даже не старшим, а вторым.
Учителем Уэхара стал лишь потому, что работал и учился одновременно. Экзамены за высшее начальное училище сдавал экстерном. Он прекрасно знал, какая судьба ждёт младших сыновей жителей островов Амами — они вынуждены в конце концов уезжать на заработки из родных мест. Поэтому он, устроившись в контору на фабрику осимской чесучи в Надзэ, продолжал самостоятельно учиться. Мацуоке, происходившему из семьи потомственного помещика, не нравилось, что его зять не получил регулярного школьного образования, и относился к нему с нескрываемым презрением. А послевоенная общественная деятельность Уэхары ещё больше настроила против него тестя.
— Сегодня я пришёл сюда, чтобы поговорить о Кацуё, — торжественно-официальным тоном заявил Мацуока и посмотрел на Кацуё, а затем на Фумиэ с таким видом, будто Уэхары не существует.
— Кацуё, тебе уже двадцать пять лет, — продолжал Мацуока. — Мать беспокоится о тебе, не
