Я незнаком с другими «Добро пожаловать домой».
Я поднимаю Книгу Песен из кресла-качалки и переношу ее на руках в постель.
– Ишь какая тяжелая…
– Спокойной ночи, – говорит Книга Песен.
И я выключаю свет.
Я зачитывал «Генриху IV» выдержки из «Пуританских прелестей детектива» Эрика Рутли.
«Наш двадцатый век можно уподобить „стальному человеку', замкнутому в оболочку материализма, сверкающую и прочную. Этот человек из стали также обречен, хотя вряд ли даже поймет, что обманчиво прочная броня отрывает его от воздуха и почвы, которые нужны, как пища, гораздо больше, чем громкие слова и идеи.
Никогда еще око человеческое не было столь алчно, как в наши дни, никогда не находилось в таких отчаянных поисках, не рыскало по сторонам, поскольку искусство было отнято от него. Прискорбное непонимание, воспитанное низменными заблуждениями средних классов девятнадцатого века, привело искусство к ситуации самоубийства Действуя против жажды наживы, которой одержимы средние классы, и пытаясь оздоровить искусство, современная детективная литература, вызревшая из готического романа, утратила контакт с публикой и замкнулась внутри мирка собственных эксцентрических странностей.
В результате детектив стал особым, чисто техническим приемом, он утратил чувство истинного предназначения и стал бесконечно утонченной формой игры для специалистов, для этаких мандаринов, свысока глядящих на остальное общество, отщепенцев, избравших убежище на необитаемом острове, в одиночестве предаваясь интеллектуальным упражнениям.
Призыв Раймонда Чандлера прорвался сквозь всю вековую историю романа загадки и разрушил стены, воздвигнутые теоретической эстетикой. Вот почему, вне всяких сомнений, он услышан сегодня многими, хотя даже они смутно понимают истинное его значение. Тем же, кто остается глух к его обращению, Чандлер манифестирует бессмертную роль искусства, роль, к которой оно призвано и которую призваны исполнять мы. Обступаемый художественными образами, но лишенный корней, своей естественной цели, современный человек неуклонно движется к кризису, природу которого легко можно предугадать».
Внезапно «Генрих IV» насторожил уши.
В дверь зазвонили.
– Там кто-то пришел, – закричала Книга Песен из кухни.
Отложив книгу, я направился к двери.
– Кто там?
Ответа не было.
Я открыл дверь.
Четверо гангстеров стояли на пороге.
Часть третья
Сайонара, Гангстеры
I
«Мне так жаль»
За дверью находились четыре личности, «засвеченные» на стендах «Разыскиваются. Особо опасны».
У каждого, как и у нас, было свое имя.
«Молчаливый Гангстер» с плотно сжатыми губами переступил порог.
«Мелкий Гангстер» зашел за ним, вскинув ствол автомата, и объявил, что для нас же лучше держать рот на замке.
«Толстый Гангстер» вступил следом, облизывая «чупа-чупс» и принося извинения за внезапное вторжение.
Последним оказался «Красивый Гангстер».
Книга Песен молчком схватилась за мою руку.
– Нам нужно получить урок поэзии, – заявил «Красивый Гангстер».
– Что, прямо здесь?
– Да.
Я повернулся к Книге Песен.
– У нас будут занятия. Приготовь доску и стулья.
– Добрый вечер, господа, – приступил я. – Прежде чем начнем, хотелось бы прояснить одно обстоятельство: грабить у нас совершенно нечего. Ценностей здесь никаких.
– Не бойся, Шерлок. Какие идиоты станут громить нищебродов? – рявкнул «Мелкий Гангстер». – Мы здесь совсем по другому делу.
– Вас понял.
Я встал у доски, взяв кусочек мела.
– Не двигаться! – закричал «Мелкий Гангстер».
Он целил в меня из автомата – ствол был направлен прямо в сердце.
– Что там у тебя в руке? – отрывисто спросил он.
– Мелок.
– Зачем? Что ты собирался им сделать?
– Я думал, приступим к занятиям.
– Вот с этим?
– Да.
– Ну-ка дай на него посмотреть. Только не вздумай бросать – пристрелю! Медленно подойди и передай мне – руки сразу вверх!
Осторожно взяв мелок, «Мелкий Гангстер» стал вертеть его в пальцах. Мелок раскололся надвое.
– Начинка внутри – тоже мел?
– Совершенно верно.
– Так что ты собрался делать с этой штукой?
– Проводить классные занятия.
– Точнее – что такое «классные занятия»?
– Это не так просто объяснить.
– Пытаешься нас надуть?
– Что вы!
– Ну ладно. Что ты там вякал насчет «классных занятий»?
– Это когда все собираются и думают обо всем, что лежит на сердце.
– Вот как? Просто думаешь – и все?
– Думать – это не так просто, как кажется. Труднее всего найти момент, чтобы начать думать.
– И с чего начинать?
– С чего угодно. Поэтический процесс может начаться в любую минуту.
– Значит, в этом классе надо просто начать думать?
– Да.
– И ты хочешь сказать, что в этом твоя работа?
– Верно.
– Хорошо устроился, ублюдок! Ну ты и жох. Да ты знаешь, что это такое? Это же настоящее разводилово.
– Тут я с вами не согласен.
– Так о чем, говоришь, надо думать?
– О правде.
– Объясни-ка мне.
– Это нелегко изложить в словах.
– Хочешь сдохнуть, что ли? Ну-ка валяй, кроме шуток, парень!
Не поднимаясь со стула, «Мелкий Гангстер» опустил свой маленький палец на спусковой крючок.
– Правда поэзии, то есть поэтическая правда, вот что я имею в виду. Это все, чем я здесь
