Буковинская, прихлебывая скверно заваренный кофе, только мягко улыбалась и кивала, не спуская глаз со смуглого лица с густыми черными бровями и тонкой полоской щегольских усов под массивным птичьим носом. В мыслях журналистка уже представляла, как на страницах газеты разнесет в пух и прах этого сиволапого солдафона. Но пока она улыбалась…
В конце беседы Алина как бы между прочим сообщила, что хотела бы поездить по республике, посмотреть, как налаживается жизнь мирных граждан. А заодно с милой улыбкой добавила, что давно лелеет мечту снять фильм (для этого с ней и приехала съемочная группа) о возвращенцах, боевиках, вышедших из лесов и сдавшихся властям, которых амнистировали и разрешили вернуться к семьям.
После такого заявления полковник чуть в ладоши не захлопал от радости и тут же пообещал помочь в оформлении необходимых бумаг, а заодно и сопровождение предоставил. Вездеход «Гусар», бронированную модель армейского «УАЗа», и в качестве сопровождающих прапорщика с двумя автоматчиками.
Прапорщик оказался невысоким сорокалетним увальнем с простым, незапоминающимся лицом, совсем другое дело солдаты. Атлетически сложенные голубоглазые блондины: их хоть сейчас на обложку женского журнала, «а лучше в постель, причем обоих» – мечтательно прищурилась журналистка, мысленно представляя, что бы она сделала с этой сладкой парочкой, даже не подозревая, что простоватый прапорщик – старший офицер ГРУ, один из лучших «топтунов» военной разведки. В течение нескольких недель он неустанно вел ее в Москве, а теперь и здесь. Сексапильные же герои просто исполняли роль ширмы, отвлекающей на себя внимание.
Ночь Алина Буковинская провела в небольшой, заново отстроенной гостинице, которую из-за наплыва пишущей и снимающей братии местные жители и федералы прозвали «Журналист». Одноместный номер «люкс» по сравнению с московскими собратьями выглядел убого, несмотря на круглосуточную подачу горячей воды и японский кондиционер.
Все это угнетало Алину. Она поглощала чашку за чашкой крепкий кофе (не в пример тому, каким угощал полковник Мегалян) и курила одну за другой сигареты, пытаясь разобраться в том, что же ее раздражает, что ей больше всего не понравилось.
Неожиданно журналистка припомнила старый, еще со студенческих времен анекдот. Решил алкоголик повеситься, привязал к люстре петлю, потом взобрался на стул и тут увидел на шкафу заначку. Не пропадать же добру. Выбрался алкаш из петли, достал бутылку, хлебнул, еще раз хлебнул, подобрал с пола чинарик, закурил. Потом с удивлением посмотрел на болтающуюся петлю и говорит: «Чего это я завелся? Ведь жизнь налаживается».
Буковинская глубоко затянулась, выпустила через ноздри тугую струю сизого табачного дыма, а в мозгу пульсировало: «Жизнь налаживается».
Жизнь налаживается, именно это и зацепило Алину. Еще гремели взрывы, по ночам раздавались выстрелы, гибли люди – как солдаты федеральных войск, как представители чеченской власти, так и простые вайнахи. И все-таки жизнь налаживается, восстанавливаются разрушенные предприятия, ремонтируются дороги, строятся новые дома, и, главное, на свои насиженные места возвращались беженцы.
Но скоро всему этому должен был прийти конец, и одним из инициаторов грядущей войны, насилия и разрушений стала она, журналистка Алина Буковинская. Хотя женщина на протяжении всей эволюции была женой, матерью, хранительницей домашнего очага, разрушения и смерть для нее противоестественны по природе.
Алина докурила до фильтра сигарету, небрежно бросила ее в пепельницу, подумав про себя, что за последние пятьдесят лет эволюция претерпела значительные изменения. Эмансипация позволила женщинам сбросить с себя тысячелетние кандалы и встать вровень с мужчинами.
Лично для нее, талантливой журналистки, удачно вставленные термины «Геноцид», «Национальное самоопределение» и тому подобное обернулись звонкой монетой в виде зарубежных грандов, которые обеспечивали ей безбедное существование сейчас и, что немаловажно, копили проценты. «Каждый устраивает свою жизнь сам», – промелькнуло в голове журналистки. В конце концов, ее никто не принуждал, сама согласилась, а потому ее не должно волновать чужое горе.
Приняв контрастный душ, Алина наконец заснула крепким сном…
С утра Буковинскую у главного входа уже поджидали «Гусар», простоватый прапорщик и два обворожительных блондина. Когда журналистка соизволила покинуть свой номер и выйти из гостиницы, один из солдат занял место за рулем, возле него взгромоздился прапорщик. Заднее сиденье Алине пришлось поделить со вторым автоматчиком.
В течение трех дней они объезжали селения на равнинной части Чечни, в которые вернулись ренегаты «лесных братьев».
Как правило, «Гусар» останавливался где-то в тени деревьев на открытой местности, журналистка шла беседовать с вернувшимися к «мирной жизни» боевиками, а водитель и его напарник, захватив автоматы, выбирались наружу и как бы между прочим внимательно следили за визуально поделенной на две части окружностью. Одному сто восемьдесят градусов, и второму столько же. Прапорщик же вовсе не покидал салон вездехода, насунув фуражку на глаза и закинув руки за голову, он дремал…
В конце своих путешествий Буковинская решила повидать своего «крестника» Карима Бансарова. Парня, которому она лично гарантировала, что его не застрелят при сдаче в плен федеральным войскам. (Тогда ей пришлось изрядно потрудиться, собрать в РОПе приличную команду журналистов, которым выпал шанс запечатлеть момент сдачи, да и потом, когда Карим сидел в каталажке контрразведчиков, успела тиснуть в разные газеты едва ли не дюжину пасквилей, чтобы ускорить процесс освобождения и адаптации.)
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Карим. Как отметила журналистка, он уже не походил на затравленного мелкого грызуна. В глазах исчез испуг перед неизвестностью, позвоночник выровнялся, и за время, проведенное вне лесов и гор, парень заметно посвежел.
– Здравствуй, – приветливо кивнула журналистка. – Как тебе живется на равнине?
– Хорошо, – сдержанно ответил молодой чеченец. – Мой дядя здесь большой человек, и я у него вроде помощника. Иногда выезжаю в Грозный, помогаю местным разгружать гуманитарную помощь. Кое- что перепадает и нам. В свободное время пасу овец, правда, все пастбища возле русских фортов, но, думаю, это ненадолго.
– Да, да, – согласно кивала Алина, пока они медленно брели по окраине аула. Она слишком хорошо понимала сказанное Каримом. Потому что знала скрытый смысл его слов. Спустившийся с гор молодой вайнах выполнял особую миссию, был не просто координатором действий отряда самообороны, он представлял собой связующее звено между повстанцами в горах и законспирированными боевиками в населенных пунктах. Именно такие Каримы Бансаровы создавали прочную цепь, ударом которой перебьют хребет федеральным войскам.
Неплохо зная историю, Алина Буковинская понимала: если задуманное будет воплощено в жизнь, Карим станет большой фигурой в новой независимой Ичкерии. И сейчас просто глупо не собирать материал хотя бы потому, что впоследствии это может ее озолотить.
Поэтому Алина, прогуливаясь с юношей по окрестностям родового селения Бансаровых, то и дело щелкала фотоаппаратом. Карим на ее вопросы отвечал честно и не запрещал делать снимки. К чему запрещать, если в контрразведке и милиции есть его фото в фас и в профиль плюс отпечатки пальцев.
«Когда начнется восстание, нужно будет сделать побольше снимков Карима с оружием, – размышляла Алина, возвращаясь в Грозный. Она сидела, откинувшись на мягкую спинку сиденья, и грезила в мыслях, как будет выглядеть ее фотоальбом о новой чеченской войне. – Возможно, на Западе кто-то захочет организовать мою персональную фотовыставку».
Увлеченная своими мыслями, журналистка даже не могла представить, что все ее разговоры с «раскаявшимися» сепаратистами фиксировала электронная аппаратура. «Жучок», вколотый в подкладку сумочки, и приемник, установленный вместо магнитолы в панель «Гусара». И простоватый прапорщик не дрых в салоне вездехода, а слушал все эти разговоры и мысленно делал выводы, чтобы впоследствии доложить начальству…
Проверив секреты, Сергей Таранин вернулся в лагерь морпехов. Большая часть разведчиков