путь криминала.
И если Шатун старался «работать» по-крупному, то его «братья» не брезговали никакими авантюрами от мошенничества до банальных грабежей. А все, что удавалось заработать, тут же спускалось, чтобы вновь идти дергать за усы судьбу…
Ресторан «Королева Марго» только имел красивое и величественное название, на самом деле это было третьесортное заведение, которое даже туристы-экстремалы обходили стороной. Как правило, здесь собиралось различное отребье. Главным достоинством «Королевы Марго» был внутренний дворик ресторана, где находилась открытая терраса с видом на портовые краны. Но сюда пускали лишь платежеспособных завсегдатаев, у которых в этом заведении была «приличная» репутация.
От «Таверны» до «Королевы Марго» было меньше квартала, поэтому Шатун это расстояние преодолел за считаные минуты. Отыскать в ресторане «братьев» Владимиру не составило особого труда. Они действительно оказались на террасе, расположившись там почти по-домашнему. На столе стояла початая бутылка «Смирновской», добрая дюжина пивных бокалов, часть из которых уже была опорожнена, а другая лишь пригублена, центр стола украшал курган из костей и шелухи вяленой рыбы. И, как заметил Шатун, приближаясь к увлеченным процессом собутыльникам, рыбный набор был весьма разнообразным – от копченого угря и жирного палтуса до вяленой семги.
Высокий, за метр девяносто, смуглолицый, черноволосый Качмала наконец заметил подошедшего Владимира и перестал обгладывать рыбий хребет.
– Просто умереть можно, какие люди нас осчастливили своим посещением, – слегка заплетающимся языком приветствовал он Шатуна.
Дремавший Милевский дернулся и поднял на Панчука мутные водянисто-голубые глаза. Сфокусировав взгляд, он пьяненьким голосом воскликнул:
– Братишка, нашлась пропажа. – И даже попытался встать, чтобы обнять боевого товарища, но Панчук предусмотрительно придержал его за плечо и сел рядом на свободный стул.
Лица друзей покрывала густая щетина, у Олега редкая и черная, а у Виталия густая, серебристая, делая последнего немного похожим на американского писателя Эрнеста Хемингуэя. Мутные глаза, всклокоченные волосы, мятые одежды.
«Пьют дня три, не больше», – мысленно отметил Шатун, прикидывая, что привести нужных помощников в рабочую норму много времени не займет.
– Ну, и где вы пропадали, братцы-кролики? – Владимир без приглашения взял полную кружку с густым и темным баварским пивом.
– А, – неопределенно махнул рукой Милевский, подвигая к себе очередной бокал, и, глянув по сторонам, нет ли поблизости кого чужого, заговорщицким тоном произнес: – Катались по морю. – Прижавшись к уху Панчука влажными губами, доверительно сообщил: – Возили в Эретрию противотанковые ракеты. Они там с хлопцами-эфиопцами территорию поделить не могут, вот и скупают оружие. Правда, мы в том деле были что-то вроде экспедиторов, поэтому и получили всего по пять «косых» на нос. Но это, как говорится, дело поправимое. Кстати, у нас уже наклевывается «работенка», будешь третьим?
– А что делать? – прикладываясь к кружке, спросил Владимир.
– Нужно смотаться в Монте-Карло, – Виталик по-прежнему говорил шепотом, при этом страшно коверкая иностранные слова, – и подломить фазенду тамошнего «бобра»[8]. А взять-то надо всего ничего – полдесятка яиц этого, как там его, Фаберже.
– Работа не пыльная. – Олег Качмала бросил в общую кучу обглоданный рыбий хребет и смачно рыгнул. – План виллы и схема сигнализации у нас есть, только вдвоем неудобно. Нужен третий. Так как, пойдешь?
Что-то подобное Шатун ожидал услышать. Чтобы скрыть улыбку, он основательно приложился к бокалу и спросил:
– И сколько заплатят за этот пустячок?
– Вообще-то, договаривались на пятьдесят «косых», – с нескрываемой гордостью произнес Милевский, – но раз нас теперь в этом деле будет трое – клиенту придется червончик накинуть.
Качмала, как голодный кот, зажав между зубами хвост очередной жертвы, утвердительно кивнул головой.
– Накинет, – уверенно заявил Шатун, соглашаясь с «братьями». Допив пиво, подвинул пустой бокал к центру стола и заявил: – Он и больше может накинуть, все равно в сумасшедшем наваре.
– Ты о чем? – Две пары мутных глаз уставились на Владимира.
– Я как-то новости смотрел, – заговорил Панчук, – так в Нью-Йорке какой-то русский богач приобрел коллекцию яиц Фаберже из десяти наименований больше чем за сто миллионов баксов. А у вас пять штук всего за пятьдесят «косых».
– Нормальный ход, – забыв про рыбий хвост во рту, вытаращился Олег.
– А ты че предлагаешь? – В глазах Милевского заметно рассеялась алкогольная муть.
Владимир делано задумался, потом медленно, будто взвешивая каждое слово, заговорил:
– В общем, есть у меня одно дельце. Правда, будет посложнее, чем яйца по фазендам тырить. Но и оплата совсем другая.
– Сколько? – в лоб задал вопрос Милевский абсолютно трезвым голосом.
– Двести тысяч евро на каждого, – бесцветным голосом ответил Шатун. Он еще в полете решил, как именно будет «давить» на друзей и какую сумму предложит. Благоразумно решив, что таких денег те и в глаза не видели никогда, а он человек женатый, скоро станет отцом и ему нужно заботиться о семье.
– Я согласен, – без долгих раздумий заявил Виталик.
– А что нужно делать? – более осторожный Олег решил прозондировать почву.
– Что обычно делаете, – не стал вдаваться в подробности Владимир.
Закончив утренний намаз, Ибрагим Сатари, кряхтя, поднялся с молельного коврика. С каждым днем возраст все больше давал о себе знать, да и раны, полученные в борьбе за веру, не прибавляли бодрости и здоровья.
Индийский мусульманин Сатари с пятнадцати лет участвовал в борьбе с правительственными войсками, пытаясь силой отделить штат Кашмир от Индии.
В двадцать два года, пройдя подготовку в одном из лагерей на территории Пакистана, Ибрагим отправился воевать против неверных «шурави» в Афганистан.
За три года боев опытный террорист и грамотный сапер-подрывник Кашмир (именно такой псевдоним взял себе Сатари) много бед натворил, закладывая фугасы на трассах, взрывая автомобильные колонны с топливом и продовольствием, организовывая диверсии в городах, занятых правительственными войсками.
Но однажды террористическое счастье изменило Кашмиру, группа, в которую он входил, наткнулась на засаду советского спецназа. После скоротечного боя моджахеды попытались оторваться от преследования. Но за них конкретно взялись не желторотые солдаты-срочники, а матерые бойцы из офицерского батальона. Спецназ, ловко маневрируя, загнал моджахедов на минное поле. Большая часть боевиков подорвалась, в живых осталось всего несколько человек. Ибрагим Сатари был ранен несколькими осколками взорвавшейся поблизости мины, но с большим трудом ему удалось уйти. А когда добрался до лагеря моджахедов, свалился в сильном жару, началась гангрена. Чтобы спасти саперу жизнь, опытному хирургу из Ливерпуля пришлось ампутировать ему правую руку. Но болезнь еще долго не отпускала Ибрагима, больше года он оставался прикованным к больничной койке, потом учился заново ходить, действовать одной рукой. За это время Ибрагим досконально изучил Коран, твердо решив в будущем стать муллой.
Но стать священником Сатари не было суждено, руководство местной организации «Аль Харамей», в которую входил Ибрагим, потребовало, чтобы он выехал в Испанию и занялся вербовкой добровольцев на
