— Я бы сказал, да.
— Не было ли заметно утром, что кто-то прикасался к ним?
Мистер Вилсон отрицательно покачал головой.
— Вы обратили на них внимание?
— Правильно.
— Из-за чего?
— Я велел мальчикам убрать их, а они не убрали.
— Возможно ли открыть двери снаружи?
— Невозможно.
— Они укреплены изнутри?
— Правильно.
— Есть ли хоть малейшая возможность, что кто-то остался в сарае, спрятавшись, после отбоя?
— Ни малейшей.
— Миссис Рубрик должна была войти через вход, завешенный мешковиной?
Мистер Вилсон проворчал:
— Она была маленькая. Должно быть, она просто ткнула мешковину внутрь.
— Возможно. А ее убийца должен был залезть в сарай этим же путем, если мы исключаем возможность проникновения через овечьи дыры.
— Похоже на то.
— Где лежало железное клеймо в момент отбоя?
— За дверями, на полу.
— То есть за входом с мешковиной. И горшочек с краской был там же, верно?
— Правильно.
— Где было клеймо на следующее утро?
— Молодой Клифф говорит, что оно было сдвинуто, — произнес мистер Вилсон во внезапном порыве красноречия.
— Он убрал его?
— Правильно. Он первым обратил внимание на клеймо. И полицию навел.
— Может быть, вы заметили что-нибудь необычное в то утро, мистер Вилсон? Хотя бы пустяк?
— Слушайте, — проговорил мистер Вилсон, переведя свой тускло-голубой взгляд на овец в дальнем углу, — я все сказал сержанту и младшему инспектору. Они записали каждое слово. И остальные сказали то же самое, слово в слово.
— Я знаю, — согласился Аллейн. — Пусть это глупо, но я хотел бы услышать все сам. Возможно, для Кларка или Джексона ничего нового и не может быть в овчарне. Они новозеландцы, они на этом собаку съели.
Вилсон рассмеялся — удивленно и презрительно.
— Они? — повторил он. — Да они в овчарне, как два жирафа, эти чудаки.
— В таком случае, — упорствовал Аллейн, — я бы хотел услышать всю историю от вас.
— Не было никакой истории, — произнес Вилсон с раздражением. — Я вам говорю. Нет никакой истории.
— Просто расскажете мистеру Аллейну поподробней, как вы открыли овчарню и начали день, Бен, — сказал Фабиан.
— Вот именно, — поспешно согласился Аллейн. — Я просто хочу услышать, как вы справлялись с ежедневными делами в тот день, шаг за шагом. Шаг за шагом, — повторил Аллейн. — Поставьте себя на мое место, мистер Вилсон. Вообразите, что вам нужно выяснить, что происходило на рассвете на фабрике пряностей, или в пансионе для благородных девиц, или в родильном доме, — Аллейн подвинул Вилсону пачку сигарет и нервно похлопал Вилсона по плечу: — Будьте умницей, расскажите.
— Благ-рю, — хмуро сказал Вилсон, прикуривая от собственного окурка. — Ну ладно, — произнес он решительно, и Аллейн опустился на тюк с шерстью.
Мистер Вилсон оказался лучшим рассказчиком, чем можно было ожидать. Правда, у него была склонность перескакивать с места на место, что затрудняло понимание, но с помощью Фабиана он справился. Картина рабочего дня в овчарне была, наконец, восстановлена.
Все в то утро находились в дурном настроении. У мистера Вилсона случился приступ гастрита, которому он был подвержен и который напомнил о себе в ту ночь. Без четверти два, когда они вернулись с танцев, его попросту скрутило, и остаток ночи он провел далеко не лучшим образом. Нет, в сарае ничего особенного не заметили. Как понял Аллейн, они были не в настроении что-либо замечать. Грузовик с фермы проколол шину, не доехав до ворот, и они решили оставить его там до утра. Они прошагали пешком около полумили, и действие выпитого значительно ослабело. Говорили мало, пока не поравнялись с овчарней, а тут внезапно между двумя стригалями вспыхнул спор о политике. «Я велел им заткнуться», — сказал мистер Вилсон.
Встать пришлось на рассвете. Небо было обложено тучами, и, когда Элби Блек пошел открывать овчарню, заморосило. Если бы дождь продолжался, это значило бы, что после стрижки овец, стоявших под навесом, люди будут в вынужденном простое, пока не обсохнет следующая партия. Это была последняя стрижка, и днем ожидался грузовик. Элби Блек хотел зажечь фонарь и обнаружил, что мальчишки не налили в него керосин, несмотря на его приказ. Он выругался и решил взять свечу, однако выяснилось, что она прогорела до огарка и так расплющилась, что фитиль утонул в воске. Он принес новую свечу, вытащил и выбросил огарок. К этому времени стало достаточно светло и без нее. Когда пришел сортировщик, Элби излил ему свои жалобы, и у мистера Вилсона, изнуренного недомоганием, развязался язык. Он рассердился еще больше, найдя, как он выразился, «колтун шерсти» в ларе № 2, которого не было накануне во время отбоя. Вся перепутанная, шерсть выглядела, как будто ее переворошили сверху донизу, а потом старались скатать, как положено.
— Шерсть распределяется в лари согласно качеству? — спросил Аллейн.
— Правильно. Она лежала в своем ларе. Я решил, что мальчишки забрались в овчарню, когда мы были на танцах, баловались и перепутали шерсть.
Однако мальчики энергично отрицали все обвинения. Они клялись, что заправили лампу и не трогали свечу, в которой воску оставалось еще футов на пять.
Явился Томми Джонс и натянул спецодежду, которая висела возле доски. Он попал ногой в разорванный шов, и дыра поползла дальше. Он немедленно обвинил Элби Блека, что тот пользовался его спецодеждой, которая была совсем новая. Элби Блек горячо отрицал это. Томми Джонс обнаружил несколько темных пятен на спецовке и сильно ругался.
Люди начали стрижку. Промокших овец собрали под навесом, чтобы они обсохли, пока же стригли сухих. Пришли Дуглас и Фабиан, обеспокоенные погодой. К этому времени почти все были в отвратительном расположении духа. Один из стригалей сильно порезал живот овцы, и Дуглас, оказавшийся поблизости, ступил в лужицу крови. «Ох, и ругался же он!» — добавил мистер Вилсон с видом знатока.
В этот момент появился Артур Рубрик, он шел с трудом и сильно задыхался. «И, — сказал мистер Вилсон, — хозяин почувствовал неладное и спросил у Томми Джонса, что случилось. Томми застонал, что все кругом как сговорились. Они стояли прямо у сортировочного стола».
— Можете ли вы припомнить их разговор? — спросил Аллейн.
— Могу, но там ничего такого не было.
— Пожалуйста, вы меня очень обяжете, мистер Вилсон.
— Ничего особенно не сказали. Томми Джонс иногда злится. В тот раз он сказал, что это не люди, а куча ленивых подонков.
— Что-нибудь еще?
— У молодого Клиффа была неприятность из-за бутылки с выпивкой. Миссис Рубрик отчитывала его за это. Томми это не понравилось, он жаловался хозяину.
— Что сказал мистер Рубрик?
— Он плохо себя чувствовал в то утро. Ему было совсем худо. У него был жуткий цвет лица. Он говорил очень тихо и все повторял, как это неприятно. Казалось, ему было душно, и он все порывался уйти. Руки у него тряслись. Короче, он был совсем плох.
— Чем это закончилось?
— Подошел молодой Дуг, капитан, — произнес мистер Вилсон с оттенком иронии. — Не в лучшем виде. В крови. Хозяина это совсем вывело из равновесия, и он резко сказал: «Какого черта вы тут делали?» Дугласу это не понравилось, он повернулся и вышел.
— Этот случай не занесен в протоколы.
— Я об этом не упоминал. Этот младший инспектор Джексон приходит ко мне в овчарню и ведет себя так, будто мы ему должны. Очень даже неразумно. «Я не хочу знать, что вы думаете. Отвечайте на мои вопросы». Отлично. Мы и ответили.
— Ну ладно, — миролюбиво сказал Аллейн.
— Нам неохота возвращаться к этому, — продолжал мистер Вилсон. — Мы были так же выбиты из колеи, как все. Вовсе не хочется об этом думать. Когда они допрашивали Джека Мерривезера — он прессовщик, его вообще начало рвать. Прямо на мою доску.
— Чем закончился приход мистера Рубрика?
— В конце концов, хозяину стало совсем худо. Мы вывели его на воздух. У него было с собой лекарство, он понюхал его, и ему вроде стало получше. Томми послал молодого Клиффа за машиной, и его отвезли домой. Он очень беспокоился, чтобы никто не узнал. Не хотел никого тревожить. Он был джентльмен, мистер Рубрик.
— Да. А теперь несколько слов о прессе. Он был оставлен в положении «посередине», и шерсть была уплотнена, но не спрессована. Так?
— Правильно.
— А как он выглядел утром?
— Я только взглянул на него. Джек Мерривезер ничего не заметил.
— Когда вы окончили стрижку?
— В тот вечер раньше шести. Мы остригли овец, которые ждали с ночи, а потом сделали перерыв. Свежие, которых пригнали, еще не обсохли. Затем стало солнечно, их снова выгнали. Все были злы. Молодой Дуглас заявлял, что овцы сухие, мы говорили, что мокрые. Тут появляется грузовик, и Сид Барнес, он водитель, начинает дуть в свою дуду и говорит, что они сухие. Ему бы побыстрей отделаться и махнуть в трактир до темноты. Я их всех приструнил, а к этому времени овцы и вправду высыхают, и мы начинаем по новой. Молодой Клифф слоняется по овчарне и вдруг пропадает, а отец злится, потому что не может его найти. В общем, славно.
Прозвучал свисток, и овчарня вновь зажила своей жизнью. Пять упирающихся овец вытащили из загона за задние ноги, мотор взвыл, костлявый человек подошел к прессу, поплевал на руки и нажал на рычаг храповика. Мистер Вилсон взял свою сигарету, кивнул и направился к сортировочному столу.
Аллейн наблюдал за работой прессовщика. Тюк прошивали, отодвигали и отправляли к двойным дверям, где стояли он и Фабиан. Короткий крюк подцеплял тюки. «Грузовик останавливается здесь, — размышлял Аллейн, — и тюки забрасывают в кузов. Пол вровень с грузовиком или даже чуть выше. Поднимать тюки не надо. Так же обстоит дело и на складе».
— Это прессовщик? Джек Мерривезер?
