лесопилке и столярном цехе, немецких многофункциональных станках «вайсмахер» и заказах «новых русских», что кормили сейчас все его родное село Затопино. Будто четыре капитанских звездочки проступали на его плечах — он снова ехал, чтобы собрать своих людей в полноценную боевую единицу. А их — вместе с ним самим — оставалось совсем немного. Пятеро. И еще две свечи, которые он всякий раз ставит в маленькой церквушке за упокой душ двух погибших товарищей. И никому нельзя позволить изменить этот счет...
Им уже приходилось несколько раз проводить разъяснительные беседы с бритоголовыми «братками», когда те изъявляли желание взять предприятие Пастухова «под крышу». Прихватив Боцмана, Муху, Артиста и Дока, Сергей приезжал на «забитые стрелки» и убеждал мелких зарайских авторитетов, что ему не нужна их опека и «защита». Авторитеты, залечив в больнице переломы и ушибы, соглашались, что погорячились, и признавали в конце концов суверенность территории, на которой действовало предприятие Пастухова. Все это было не слишком серьезной, но докучливой возней.
Знай авторитеты, с кем они пытаются помериться силами, их до костей пробрал бы запоздалый страх, потому что группа Пастуха не раз выполняла задания, какие и голливудским сценаристам не снились. Но знать мелкой уголовной сошке конечно же ничего не полагалось, с них хватало и того простого знания, что эти бывшие офицеры — слишком хлопотная и опасная добыча, которую лучше оставить в покое. На их век хватит беззащитных «лохов» и «бобров», готовых платить при первом же окрике.
Однако на этот раз, как понимал Пастухов, дело оборачивалось значительно серьезнее. «Набат», видимо, затронул интересы одной из тех крупных московских группировок, которые представляли собой хорошо организованные и, по их же терминологии, «отмороженные» структуры. Опасность была в многочисленности такой братвы, хорошей экипировке и традициях «кровной мести», на которой держался их авторитет...
Захватив из обшарпанного клуба в Черемушках Артиста, где он, как бы стараясь отвечать своей кличке, репетировал что-то с очередной молодежной студией, Пастух довольно быстро добрался до офиса «Набата». Во дворе дома на Шаболовке пацанва крутилась вокруг великолепного, как китайский дракон, мотоцикла Мухи. Артист погрозил им пальцем:
— Руками не трогать!
— Нас дядя Муха попросил охранять! — раздались в ответ возмущенные голоса одних мальчишек, а другие тут же поторопились сообщить:
— У них взрыв был. Во-он, окна все выбиты.
Да, последствия взрыва хорошо были видны с улицы. Пастухов с Артистом вошли в подъезд, а потом — сквозь вынесенные воздушной волной двери — и в двухкомнатную квартиру, которая служила Боцману и Мухе офисом. Штаб «Набата» представлял собой плачевное зрелище: груды мусора и клочков бумаги, осколков стекла, посеченные стены, расщепленные взрывом косяки.
Людмила, жена Боцмана, увидев гостей, поставила веник к стенке:
— Здравствуй, Сережа. А, и ты, Семен, тут. Проходите в хату. — Она развела руками. — Извиняйте за беспорядок. Митя с Мухой на кухне, хоть туда гранату не кинули.
Казалось, ничто на свете не может выбить из колеи эту цветущую женщину из провинциального городка, которую судьба некогда свела с боевым офицером Дмитрием Хохловым. Пастухов улыбнулся ей и в который раз удивился ее умению спокойно держаться в любой ситуации. Так же хлопотливо, но без нервов она провожала Боцмана в Чечню, потом отправляла в несколько таинственных «командировок» с друзьями мужа, так же буднично она выметала теперь осколки боевых гранат из офиса охранного агентства «Набат». Столь непоколебима была ее вера в надежность и силу мужа. «Нет, — думал Пастухов, заглядывая в разгромленные комнаты, — не только. Это ее собственная жизненная стойкость, умение не думать о беде, пока она не придет, умение думать о жизни, пока продолжается жизнь. Повезло Боцману: счастливый у бабы характер...»
А Боцман уже и сам выглядывал из кухни:
— Здорово, хлопцы! Люся, давай еще кофе.
Обменявшись твердыми рукопожатиями, они расселись на табуретах. Из выбитых окон задувал летний ветер, пуча уцелевшие занавески.
— С кем это вы так схлестнулись? — с ходу спросил Артист о главном.
Боцман почесал затылок:
— Да, понимаешь, прихватили вчера четырех дурней на дороге, а они оказались из какой-то крутой группировки. Машина их дружков пасла нас от самого шоссе...
— Догнала она ветер в поле, — вставил Муха, хлопая обеими руками Артиста по спине. — Посмотрите на мой «космический корабль»! — Он выглянул за штору, чтобы кинуть взгляд на свой бесценный «харлей».
Боцман неторопливо продолжал:
— Догнать не догнали, однако вычислили они нас быстро. Не думал я, что они такие скорые. Ночью накидали «хлопушек» — по одной в каждую комнату. Пропал евроремонт, одним словом. — Боцман сокрушенно покачал головой.
Муха зло усмехнулся, но не сказал ни слова. Не в его натуре было обсуждать потери, пока он был на ногах, пока «бил копытом» во дворе его мотоцикл и не кончились патроны в обойме.
— Не газуй, Олег, — зыркнул на него Пастух, прекрасно почувствовав его состояние. — Что за группировка?
Боцман секунду помолчал, глядя на жену, готовившую кофе.
— Вот что, Люся, — обратился он к жене. — У тебя, похоже, отпуск намечается.
— Оплачиваемый? — улыбнулась Людмила.
— А как же. — Боцман полез в карман и достал небольшую пачку долларов, отделил от нее немного, остальное протянул жене. — Плата вперед. Ты давай-ка собери сына, и прямо сейчас поезжайте к маме в Калугу, посидите там.
Людмила вздохнул', положила доллары в сумочку и спросила:
— Кофе наливать?
Как только выяснилось, что Мухе прекрасно известно новое место, где можно найти Дока, вся компания снялась с места.
По дороге, едва командирский «ниссан» тронулся, занялись арифметикой. Считал главным образом Муха, и получалось по его бухгалтерии, что для полного счастья ему, как герою Ильфа и Петрова, не хватает пятидесяти тысяч. После небольшой паузы уточнялось, что не хватает пятидесяти тысяч не ему — им всем: не следовало забывать о восстановлении офиса.
— Что, на «работу» потянуло? — сочувственно спросил Муху Артист. — Гляди, накличешь.
Боцман неопределенно хмыкнул, и все с затаенным интересом посмотрели на командира. Пастух вел машину все так же молча. Минутная пауза ясно растолковала команде, что ни о каких «работах» командир говорить не намерен: нет никаких «работ» и не предвидится.
Пастухову же, если честно, о «работе» сейчас думать не хотелось. Придет время — она сама их найдет, и не откажешься. И не об оплате думать будешь.
Муха показал дорогу к маленьким мастерским бывшего знаменитого на всю страну НИИ, где теперь обосновался Док.
На проходной к ним отнеслись равнодушно. Лет десять назад, чтобы попасть в священные недра филиала отечественной космической науки, пришлось бы неделю оформлять разнообразные допуски, но в наши времена институт и опытное производство, растеряв все стоящие кадры, не представляли больше интереса для международного шпионажа. В холле на стене красовались десятка полтора табличек разных фирм, подтверждающих тот нехитрый факт, что институт живет в основном за счет арендной платы, собираемой с коммерческих структур.
Боцман, отыскав табличку «Центр социальной реабилитации воинов-инвалидов, офис 34», повел компанию наверх.
— Вот, значит, где обосновался Док, — сказал Артист. — Святое дело...
Все посерьезнели. Сколько они видели мальчишек за эти годы, призванных в восемнадцать в родном военкомате, брошенных в мясорубку войны, вернувшихся искалеченными, чтобы до конца дней проклинать страну и «отцов-командиров», которым больше нет до них дела.
