— Ну вы ведь обещали каждому участнику тергруппы по двести тысяч за убийство Шеварднадзе?
— Видишь ли... Если бы покушение удалось, то средства были бы выделены грузинской стороной. Из полученного в результате. Не забудь: с нашей помощью они бы наложили лапу на целую страну! А если бы у них не вышло, то группу решено было ликвидировать. Пойми меня правильно! Я вообще-то против убийств. Но — таков приказ. Дерьмократы довели армию до такого состояния, что...
— А ты хоть понял, что тебя самого Ноплейко решил уничтожить?
— Но он же дурак! Он же ничего не понимает в политике. Друг Боря специально таких везде рассовывал, чтобы они без него ничего не могли...
Главной моей бедой в этом путешествии было то, что рот Катку нельзя было заткнуть: в процессе планирования на парашюте он простыл, и нос его напрочь забило соплями. Но добрались.
К этому времени Ноплейко и других высокопоставленных соучастников заговора втихую арестовали, допросили и так же втихую выпустили. Друг Боря задействовал весь свой авторитет, не дал друга Ваню в обиду. Отдувались за всех в камерах Лефортово Лапиков и прочая мелочь.
Только моя Принцесса, то бишь майор Горбунова, осталась на свободе — Пастух с Голубковым заступились, — да подполковник Катков, нужный нам для завершения операции. Этого я привез прямо домой, в ту неуютную, обшарпанную квартирку, в которой мы с При были так счастливы в январе и где она меня сейчас ждала.
Я приткнул связанного Катка в прихожей и тихо вошел в комнату. При не услышала, а почувствовала мое появление. Она рывком обернулась и, увидев меня, бросилась — я даже не успел достать из сумки детектор. Она облапила меня и принялась вылизывать губы и глаза. Бог мой, ну надо же выбрать момент для нежностей! Я, как мог тактичнее в спешке, отстранился и попросил, стараясь, чтобы звучало лиричнее:
— Погоди, ради бога! Дай посмотрю... — Она отодвинулась, явно обидевшись и чуть ли не собираясь с плачем умчаться прочь.
Сам бы не видел — не поверил. И я решил нагрубить:
— Замри, мать твою! — Наконец нащупал в сумке детектор, достал, включил, посмотрел: в радиусе десяти метров никаких микрофонов.
Наконец-то. Я усадил ее в кресло и попросил прощения, чувствуя себя из-за этого идиотом:
— Я люблю тебя! Но в такой момент...
— Я понимаю... — сухо ответила она. Я сел рядом с ней на подлокотник:
— Так, опять? Ты помнишь свое обещание?
Она помолчала, потом вздохнула и обняла меня:
— Я очень соскучилась по тебе... Думала: а вдруг я тебя больше никогда не увижу — живым?
Голос ее дрогнул, и я машинально провел пальцем по ее щеке, но она оказался суха. Не понял: хорошо ли это? Все-таки я так плохо еще ее знаю.
— Милая, — я поцеловал ее губы, потерся щекой о щеку, — честное слово, я нечаянно в это влип. Но единственное ценное, что они могут отнять у меня, это — ТЫ.
— Я верю, верю, — закивала она. — Только ты подожди пока о любви, ладно? Ты понимаешь: я не могу, когда Ленка и Светка у Девки...
— Ничего, это мы решим.
— Как? Ты что, думаешь ее там штурмовать? Да она пол-Москвы взорвет, к чертям.
— Зачем штурмовать. Есть и другие способы.
— Как скажешь, милый.
— Во! Наконец-то ты осознала, что надо почаще произносить эту волшебную формулу. Как они, кстати, там?
— С ними все в порядке. Гном Ленку вылечил. Он оказался прав: когда Светка рядом — она совсем другая...
И тут она поперхнулась и заревела.
Все-таки, когда женщина в такие моменты плачет, это как-то естественнее.
Человек не властен над своими же мыслями. Порой в голову само приходит такое, что и вспомнить потом стыдно. Вот и сейчас. При рыдала, а мне спесиво подумалось: если бы не я и не ребята, то провокация Катка и САИП удалась бы. И таких, плачущих навзрыд, но бессильных что-либо изменить женщин на белом свете стало бы на несколько десятков, а то и сотен тысяч больше. Плюс тысячи тел, бывших когда-то живыми людьми и которые бы, завись это от них, предпочли бы рыдать, чем кануть в мерзлое небытие.
Подумалось об этом к тому, что если я и грешен в чем-то, то по справедливости за одно это Он мне много чего должен простить. Значит, выкрутимся мы с При, выживем.
Ну не «должен», ладно. Он никому и ничего не должен. Это я принаглел.
Подумаем вежливее: «может простить».
Это было наше с Ним дело, а потому я попросился на разборку с Девкой один.
— Совсем одичал за это время малой, — грустно сказал Боцман.
Но решающее слово было за Пастухом.
— Хорошо, — как следует подумав, сказал он. — Но имей в виду: мы все в городе и ждем, когда у тебя все кончится. Понадобимся — сразу дай знать...
Пока я сначала выследил и допросил санитара Серегу о ситуации в казематах, а потом вел по телефону переговоры с Девкой об обмене пленными, прошел не один день. А тем временем жизнь бурлила вовсю.
Российские газеты, словно вспомнив о том, что есть на свете такая православная страна — Грузия, писали о покушении на ее президента.
На случайно забытом рядом с настенной надписью трупе нашли паспорт гражданина России, жителя дагестанского села Заречное (это возле городка Хасавюрт), чеченца Висамудина Джангалиева. Он участвовал в боевых действиях в Абхазии — на абхазской стороне и в Чечне — в составе «абхазского батальона» Шамиля Басаева. Виса был 1970 года рождения, имел семерых братьев и двух сестер. Рядом с ним валялось три автомата с патронами. Но грузинский парламент не обманешь, он уверен, что этот паспорт — попытка дать ложный, чеченский след, а настоящий-то — российский. Глава грузинского парламента с пеной у рта настаивал, что разглядел «руку Москвы». С таким же успехом он мог бы увидеть и руку Грузии, коль в организации теракта солировали грузины. Нет, не увидел. Вот вроде бы и политик этот спикер, а до сих пор не научился отличать — где страна, ее народ, а где психотики, в ней проживающие. Кстати, среди российских «воров в законе» чуть не половина — грузины. Мы ж не кричим, что это «рука Тбилиси».
Чеченские представители в «Кавказском общем рынке» объявили покушение на президента Грузии грубой провокацией ради вбивания клина «между братскими народами Грузии и Ичкерии». Можно подумать, что не самозваные лидеры одного из этих братских народов, чеченского, посылали особый чеченский батальон в Абхазию ради охоты на Шеварднадзе. И будто не они же завидовали грузинскому нефтепроводу.
Сам Шеварднадзе после покушения говорил мудрее и четче многих. Сказал, что покушение — попытка дестабилизировать Грузию. Что в ней самой и за ее пределами есть силы, которые этого хотят, потому что война выгодна всем бандитам. Потом уточнил, что в самой Грузии нет сил, способных на теракт такого масштаба. Не исключил уцелевший президент и «нефтяную» версию. Мол, многим не нравится, что каспийская нефть пойдет через Грузию мимо России.
Про то, что это означает и — мимо Чечни, грузины молчали. Об этом не к месту, когда есть повод раздуть антироссийские настроения. Парламент Грузии аж закипел по этому поводу и требует, нагнетая психоз, блокировать российские военные базы в Грузии, с которых террористы могли прийти и на которых могли потом скрыться.
Такое впечатление, что кое-кто из воспылавших любовью к Шеварднадзе после неудачи покушения знал сценарий, который не получилось воплотить.
Объявили даже, что якобы в семь утра 11 февраля с российской военной базы Вазиани, что в тридцати километрах от Тбилиси, взлетел российский военный самолет. В него, мол, под большим секретом уселись десять человек в армейском камуфляже без знаков различия.
