дабы тот прекратил противиться его браку с собственной кузиной Одеардой. Когда Филипп I во главе многочисленного войска подошел к Долю, для Вильгельма это оказалось неожиданностью, и он отступил, полагая тщетным пытаться оказывать сопротивление. Возможно, он не доверял своему войску, состоявшему в основном из англосаксов. Он отступил столь стремительно, что повозки с его скарбом не поспевали за ним и попали в руки людей короля.
Война в Бретани продолжалась еще три года. В конце концов в 1079 году Хоэл одержал верх, но Вильгельм еще долго после этого не появлялся на другом берегу реки Куэнон. Это было его единственное военное поражение за все годы правления. Он уже приближался к своему пятидесятилетию. Начавшаяся полнота затрудняла его движения, но хуже всего было то, что телесная тучность усугублялась душевной усталостью. Энергии ему было по-прежнему не занимать, но появилось осознание хрупкости человеческого бытия, неумолимо движущегося к своему концу. Его окружение более или менее смутно ощущало, что король меняется. Пережившие его сохранили в своей памяти представление (несомненно, ошибочное) о последних десяти годах его правления как периоде упадка. В Англии кое-кто был склонен усматривать в этом своего рода небесную кару за предание Вальтеофа казни.
Им восхищались как воином, удачливым авантюристом, обладателем фантастических богатств, опасались его ярости, добивались союза с ним. Никто не понимал глубинного смысла совершенного им завоевания: оно, обрубив нити, связывавшие Англию с нордическим миром, завершило формирование рамок и среды, в которых нарождалась цивилизация, со временем превратившаяся в мировую. Тогда как Скандинавия, предоставленная своей собственной судьбе, все больше теряла политическое значение, Англия, став неотъемлемой частью Европы, пошла в авангарде мирового развития. Однако в глазах тех, кто участвовал в этих событиях или хотя бы являлся их свидетелем, новаторский характер происходившего был далеко не столь очевиден. В открывавшейся тогда исторической перспективе Рим, например, усматривал лишь шанс для продолжения церковной реформы. В действительности же новаторство политики Вильгельма и его ближайшего окружения заключалось в том, что они, несмотря на совершавшееся ими насилие, старались опираться в своей деятельности на нормы права. Так, предпринимавшиеся в 1065—1066 годах попытки найти правовое оправдание предстоящей военной акции были для XI века чем-то совершенно новым, не сводящимся исключительно к политике поддержания «Божьего мира».
После одержанной победы эта ориентация на соблюдение правовых норм еще больше укоренилась. Отныне поддержание законности стало государственной политикой[32]. Именно тогда к английскому двору стали привлекать ученых людей, проявляя интерес к наиболее серьезной и «целенаправленной» (то есть поставленной на службу королевского двора) интеллектуальной деятельности. Там редки были проезжие поэты: так, однажды анжуйский клирик по имени Марбод, поднимая бокал за королевским столом, импровизированно прочитал эпиграмму латинскими стихами; Гуго, епископ Лангрский, прибыв с визитом, гекзаметрами приветствовал гостеприимного хозяина, Вильгельма Завоевателя; Фульк, архидиакон из Бовэ, адресовал ему стихотворное послание. Вильгельму льстили подобного рода выражения почтительности, но он не придавал им большого значения. В его окружении встречались, наряду с королевским золотых дел мастером Оттоном, изделия которого пополняли государственную казну, главным образом такие люди, как юрист Ланфранк, теолог Ансельм и историографы, призванные увековечить его деяния, — Ги Амьенский, Гильом Жюмьежский, анонимный автор сочинения «О короле Вильгельме» и Гильом из Пуатье. Король, как рассказывает Ордерик Виталий, помогал им в их трудах и не раз поддерживал их важные начинания. Тогда же нормандцы, осевшие в Италии, нашли в лице Эме, монаха из Монте-Кассино, первого повествователя об их подвигах.
Гильом, монах из Жюмьежа, автор «Истории нормандских герцогов», в 1071 или 1072 году посвятил свой труд «благочестивому, победоносному и твердому в вере верховному правителю Англии». В седьмой книге этой «Истории...» повествуется о его славном правлении до подавления мятежа в Нортумбрии включительно — рассказ, ставший официальной версией завоевания Англии нормандцами, который в XII веке прокомментировал в менее конформистском духе Ордерик Виталий и который продолжил Роберт де Ториньи. Капеллан Гильом из Пуатье в 1073—1074 годах сочинил «Деяния Вильгельма», скорее панегирик, чем биографию. Это компилятивное сочинение, изобилующее весьма вольными заимствованиями из произведения Гильома Жюмьежского, дошедшее до нас в урезанном виде (его окончание утрачено), символическим образом обрывается на рассказе о гибели Эдвина. Это — своего рода апология, построенная на резких противопоставлениях, превознесении добрых и разбивании в пух и прах злых. Она свидетельствует о потребности, которую испытывал тогда Вильгельм Завоеватель, убедить весь мир в своей правоте. Автор рисует идеальный портрет короля, видимо, такой, какой хотела представить официальная нормандская пропаганда. Великодушие, превозносимое Гильомом, было, строго говоря, достоинством, которое Вильгельм Завоеватель в реальности демонстрировал меньше всего. Своего персонажа автор представляет в поистине классическом величии, то Ахиллом или Энеем, то Цезарем или Титом, а его возвращение в 1067 году в Руан напоминает триумф Помпея. Гильом полной мерой черпает материал и вдохновение из сочинений Вергилия и Стация. Вместе с тем эта компиляция изобилует точными деталями, верными наблюдениями, меткими замечаниями. Красной нитью через произведение проходит великая идея, более или менее прямо заимствованная из римского права: существуют естественные законы, регулирующие отношения между правителями, действующими отнюдь не по законам джунглей. Любой поступок короля сам по себе мало что значит, поэтому справедливый король (Вильгельм) у Гильома из Пуатье противопоставляется тирану (Гарольд) — таким образом, представление о справедливости входит в понятие законности.
Судьба наиболее жестоко уязвила Вильгельма через его детей. Его дочери ускользали от него одна за другой. Агата, несостоявшаяся невеста Эдвина, в свою очередь постриглась в монахини. Второй сын, Ричард, безвременно ушел из жизни спустя несколько лет после завоевания Англии в результате несчастного случая на охоте в окрестностях Винчестера. Четвертый сын был еще ребенком. На старшего сына, Роберта, и третьего, Вильгельма, уже взрослых людей, качества, обеспечившие их царственному отцу общественный авторитет и признание, похоже, не производили должного впечатления. За младшим Вильгельмом закрепилось латинское прозвище
Роберт походил характером на Вильгельма Рыжего, хотя и отличался большим чистосердечием. То привлекательный, то вызывавший презрение, он, в сущности, был противоположностью своего отца, хотя и не уступал ему в храбрости. Коренастый и приземистый, получивший за это прозвище Коротконогий, взбалмошный и легкомысленный до наивности, ленивый, склонный к разгульному образу жизни, он ближе других был со своим дядей, Одо из Байё, но не обладал его энергией. Своей непоседливостью и ребяческой наивностью он легко завоевывал симпатии окружающих. Тяга к наслаждениям побуждала его вести «современный» образ жизни, предаваясь роскоши и галантному времяпрепровождению. Его отец, не имевший ни способности, ни желания понимать все тонкости этой непостоянной натуры, не скрывал своего недовольства им. В 1073 году он пожаловал Роберту титул графа Мэна, однако рассматривал его как своего рода подставное лицо, продолжая именовать себя в официальных документах «государем обитателей Мэна», что могло быть истолковано как откровенное пренебрежение новоявленным «графом». Еще в 1066 году Роберт был объявлен наследником герцогства Нормандского, поэтому, возмужав, он заявлял о своем намерении реально управлять им в период отсутствия там своего отца, но тот совершенно не принимал в расчет подобного рода притязания. Между ними назревал конфликт. Поднимая мятеж, Роже де Бретей и Рауль де Вадер, похоже, считали неминуемым разрыв между отцом и сыном, намереваясь извлечь из этого собственную выгоду.
Этот разрыв и в самом деле произошел, но позднее, в конце 1076-го или в начале 1077 года. Королевская семья, рассказывает Ордерик Виталий, тогда находилась в имении одного из своих вассалов. Однажды, когда Роберт развлекался во дворе со своими приятелями, его младшие братья, высунувшись из окна, в шутку окатили его водой из ведра. Вне себя от ярости Роберт бросился в дом. Отец остановил его и стал читать ему наставление, однако Роберт оборвал его на полуслове: «Я не для того здесь, чтобы
