Подвоха от прибора не ждешь. Впрочем, если глубиномер выдал бы резкие изменения, то это, возможно, не прошло бы бесследно. А тут изменения происходили медленно, исподволь. Короче говоря, показания прибора никого не насторожили. А они должны были насторожить. Ведь лодка не могла всплывать беспричинно: из нее ничто не могло вывалиться за борт. Не могли повлиять и изменения в плотности воды: такие явления могут наблюдаться вблизи берега или тающих айсбергов (кстати, тогда лодка тонула бы, а не всплывала). Слои повышенной плотности существуют в океане, но они держатся на определенных глубинах и так запросто поднять лодку к поверхности не могут. Единственно, пожалуй, что может создать положительную плавучесть, так это пропуск воздуха высокого давления в цистерны главного балласта. Однако в этом случае меры принимаются другие (открывают клапаны вентиляции, создают дифферент то на нос, то на корму, выпуская тем самым пузыри воздуха из цистерн). Потяжелеть лодке проще, причин для этого найдется немало. А вот стать легче… Нет, тут надо было серьезно задуматься. Наконец, взглянуть на манометры наружного давления.
Односторонний, предвзятый подход может доставить немало неприятностей. Чтобы избежать его, нужны трезвый расчет, анализ, критическая оценка обстановки, как бы она ни была проста (не теряя, конечно, чувства меры).
Мы благополучно дошли до родной гавани. Рано утром над тихим, едва проснувшимся Полярным прогремели три выстрела.
Командир береговой базы капитан 2 ранга Г. П. Морденко — старый моряк (мы плавали с ним на Черном море еще на «декабристах») — хорошо знал нужды подводников. И конечно же понимал, что людям надо, особенно после длительного пребывания в море. На этот раз Григорий Павлович преподнес нам сюрприз. Сразу же после швартовки, помывшись в баньке, наш экипаж оказался в небольшом бассейне, созданном при тренировочном отсеке. Мы купались, пыряли, играли и брызгались, как дети. Кто неделями не снимал с себя одежды — поймет наш восторг.
Форсируем минные поля
Экипаж готовился к очередному походу. Командир дивизиона капитан 2 ранга М. Ф. Хомяков находился на одной из лодок в море, поэтому меня инструктировал непосредственно командир бригады подводных лодок Герой Советского Союза капитан 1 ранга И. А. Колышкин (контр-адмирал Н. И. Виноградов был назначен начальником подводного отдела штаба флота).
Иван Александрович только что вступил в должность, до этого он командовал дивизионом «щук». На Севере с 1933 года — перешел с Балтики по Беломорско-Балтийскому каналу на подводной лодке «Д-1», на которой служил командиром торпедной группы, а потом и старпомом. В 1937 году он повторил такой поход, но уже в качестве командира «Щ-404». Северный театр капитан 1 ранга И. А. Колышкин изучил досконально, а в боевых походах, пожалуй, находился больше всех: обеспечивал становление молодых командиров. Авторитет его был непререкаем: подводники глубоко уважали Ивана Александровича, обладавшего богатыми знаниями и многолетним опытом. Человек он был простой, умный, добрый, отзывчивый и вместе с тем требовательный по службе. Родом он из Ярославля и говорил, заметно окая.
Мы давно знали друг друга, но я шел на инструктаж несколько настороженно: теперь он начальник, а я подчиненный, как-то сложатся наши взаимоотношения? Однако мои опасения были напрасны: Иван Александрович встретил тепло и радушно, ничем не подчеркнув свое новое положение.
Контрольными вопросами командир бригады проверил готовность «Л-20» к походу и сказал:
— Мин брать не будете, пойдете на позицию в торпедном варианте.
Затем он обстоятельно ознакомил меня с обстановкой в районе плавания, сообщил о наших лодках, находящихся в море, и последние разведданные.
Лодка принимала все необходимое для длительного похода — топливо, торпеды, продовольствие. На пирс были доставлены небольшие тушки мяса. Интересуюсь, что за диковинки и откуда.
Военфельдшер М. Д. Значко, ведавший у нас питанием и получением продуктов, рассказал, что тушки барашков и поросят хоть и получены на складах базы, но являются подарком трудящихся Казахстана и Узбекистана.
Какое же удовольствие эти подарки нам доставили! В том походе мы с наслаждением ели мясо, обсасывая каждую косточку.
Подарки к нам прибывали с Урала и из Сибири, из Москвы и Ярославля — со всех концов страны. Приходили посылки не только в бригаду, но и непосредственно на лодку. В то время трудновато у нас было с витаминами. Выручали лук и чеснок, поступавшие порой и от родственников матросов и старшин. Такие посылки по-братски выставлялись на общий стол.
Вечером 3 марта 1943 года «Л-20» вышла в море. Всю ночь мы шли под дизелями со скоростью 16 узлов и к утру приблизились к берегам Северной Норвегии.
Потянулось время пребывания на позиции: днем — под водой, ночью — над водой, в крейсерском положении. При сумеречном зимнем свете осматривали горизонт, вглядывались в унылые нагромождения скал, ожидая появления фашистских кораблей. А их нет и нет. Не появлялись и противолодочные силы, даже катера и мотоботы.
Район нашей позиции неплохой: от Тана-фиорда до Лаксе-фиорда. Между ними расположены мысы Нордкин и Слетнес, возле которых пролегла вражеская коммуникация. В этом районе североморские лодки успешно совершали торпедные атаки. Именно здесь в прошлом походе мы потопили транспорт и сторожевик.
Вахтенный офицер Апрелков в очередной раз внимательно осмотрел поверхность моря. Опустив перископ и встретил мой вопросительный взгляд, он доложил, что горизонт чист, и полушутя спросил:
— Может быть, война уже кончилась, товарищ командир?
Нет, до конца войны еще далеко. Но здесь, на Крайнем Севере, противник время от времени, видимо, брал тайм-аут — скорее всего для подготовки операций по проводке кораблей.
Не находя противника в море, мы подходили к фиордам, бухтам, заглядывали в них, но результат оставался прежним: ни крупных, ни мелких целей для атаки не было.
Прошло около недели бесплодных поисков. Старший инженер-механик доложил: необходимы зарядка и доливка аккумуляторной батареи. Переход на север, в район зарядки, было решено начать в вечерние сумерки.
В сумерки, будь то вечером или утром, активность лодки снижается почти до нуля — в перископ ничего не видно. А всплывать нельзя: простым глазом лодка хорошо просматривается. У берега лодки в это время часто ложились и.» грунт, в море — шли на безопасной глубине.
На закате, когда я не мог рассмотреть в перископ ни берега, ни горизонта, мы поворачиваем в сторону моря и идем на север, в район зарядки аккумуляторных батарей. Курс прямой, лодка хорошо удифферентована. В отсеках тишина. Акустик докладывает: поблизости никаких шумов. На вахте одна смена, остальные две отдыхают. Этим временем надо бы воспользоваться и командиру — позади столько бессонных ночей, проведенных в зимнюю стужу на мостике, но мне почему-то не хотелось ложиться. Я то и дело встаю и вышагиваю по отсеку, хотя в центральном посту тесновато — не очень-то разгуляешься. Еще раз запрашиваю акустика. Он отвечает: горизонт чист.
Сажусь на разножку, пытаюсь вздремнуть. Но уснуть не могу. Вспоминается прошлогодний поход на подводной лодке «К-3»: на переходе в район зарядки аккумуляторных батарей стояла такая же тишина, такая же была видимость спокойствия. Впрочем, об этом стоит рассказать подробнее.
В то время экипаж нашей лодки еще занимался боевой подготовкой, и командование решило послать меня в боевой поход на другой лодке — «К-3».
— Присмотритесь, понюхайте пороху, — сказали мне.
Несмотря на неопределенность положения (на этот счет не было каких-либо указаний), отношения с командиром лодки Кузьмой Ивановичем Малофеевым установились отличные. Ни малейшая тень не легла между нами, хотя характеры у нас были несхожими. Он побывал в боевых походах, имел успех, и у него было чему поучиться. Не сговариваясь, мы дополняли друг друга: я присматривался, как он воюет, Малофеев проявлял интерес к моему опыту плавания в северных широтах. Я был для него Виктором, а он для меня —
