Мы углубились на 60 метров и продолжали движение вперед. Минное поле форсировали благополучно. Вблизи берега подвсплыли на перископную глубину, определились, а затем направились в сторону Конгс-фиорда. Район этот нам был хорошо известен по предыдущим походам. Теперь лодке снова предстояло поставить мины в восточной части фиорда, где он полого вдается в материк. На этот раз мы должны протянуть вторую линию мин, параллельно первой, установленной нами в октябре 1942 года. А это очень опасно. Ведь не исключена возможность подрыва на своей же мине. Риск неизбежен даже при идеальном штурманском расчете: мина под воздействием волны и течения может сползти с якорем и оказаться на нашем пути (случаи дрейфа мин не единичны).
Помнится, на инструктаже, состоявшемся накануне похода, командующий флотом А. Г. Головко задал мне довольно щекотливый вопрос:
— А вы уверены в точности местоположения своих минных постановок?
— Да, уверен. Координаты заграждений соответствуют тем, которые сообщаются в штаб флота.
— Хорошо. — Командующий сделал многозначительную паузу. — Ну, тогда расположите мины параллельно выставленным в Конгс-фиорде ранее, в расстоянии от них не далее одной мили.
Теперь мы шли навстречу своим же минным заграждениям. Расчет и порядок выполнения боевой задачи сводились к следующему: точно выйти в исходную точку, двигаясь от которой поставить мины параллельно прежнему заграждению. Трудность усугублялась тем, что мины, выставленные в октябре, были расположены по ломаной линии, а не по прямой. Идти зигзагом рядом с минами — сложнее и опаснее. Малейшая оплошность может стоить нам жизни.
Входим в Конгс-фиорд, в его восточную часть. В боевой рубке рядом со мной Ямщиков. Сообщаю ему пеленги, он их записывает и тут же спускается вниз. В штурманском посту Афанасьев наносит на карту место лодки и, если ее сносит, подправляет курс. Об этом мне докладывает Ямщиков, успевающий вернуться в боевую рубку. Перископ, как всегда, вращается туго, и мне приходится тратить много сил. Поворот в одну сторону — пеленг, еще поворот — другой пеленг. Иногда определяемся по трем-четырем ориентирам. Да еще надо время от времени осмотреться — не появился ли корабль или самолет: мы же в заливе, занятом врагом.
К вечеру подходим к исходной точке и ложимся на грунт. Мины будем ставить ночью, при полной воде.
Около полуночи всплываем. Еще раз проверяем место лодки по чернеющим мысам и вершинам гор, благо ночь сравнительно светлая. Убедившись, что отклонений нет, даем ход, медленно двигаемся под электромоторами.
Вот и исходная точка. Сбрасываем первую мину. И тут же погружаемся, продолжая ставить минное заграждение на глубине: осторожность не помешает. Расчет прост: если поставленную в октябре мину и подтащило (течением, волной) к нашему курсу, то лодка лишь коснется минрепа. А это еще не означает взрыва (у наших мин нет антенн, как у немецких противолодочных), да и взрыв мины над лодкой менее опасен, чем под ней. И все же напряжение экипажа огромно. Мы-то знаем — советская мина пострашнее немецкой. И кто из экипажа не отсчитывает про себя каждую сброшенную!.. Все мы с нетерпением ждем, когда из трубы вывалится последняя. Но вот с облегчением воспринимаю доклад из кормового отсека:
— Двадцатая вышла!
Целый час отходим от заграждения, а затем всплываем на поверхность и запускаем дизели.
За ночь мы переместились на запад, в другой район. Шли вдоль берега, в близком от него расстоянии, но противника не обнаружили.
Пузырь в минных трубах
До рассвета, как обычно, даю команду к погружению. В момент погружения нос лодки неожиданно начинает проваливаться. Что это значит? Перекладка горизонтальных рулей и перекачка воды из носа в корму не возымели должного действия — дифферент катастрофически нарастает. Палуба принимает такой уклон, при котором уже нельзя стоять. Мы хватаемся за что попало, чтобы удержаться. Из-под настила и закутков вылетают когда-то потерянные инструменты, гаечные ключи и со звоном летят к носовой переборке.
— Продувать носовую группу балласта! Оба полный назад!
Мичман Василий Леднев, цепляясь за стойки и трубы, перебрался от водяной станции к воздушной. Перекрыв кормовую магистраль, он начал крутить большой штурвал клапана общего продувания балласта.
Трубы, по которым устремился воздух, уже покрылись инеем
, а нос лодки продолжает по инерции погружаться. На шестидесятиметровой глубине лодка, сдержанная задним ходом, мягко упирается в грунт и сразу же начинает стремительно всплывать, выпрямляя корпус.Поднимаюсь по трапу и говорю Горчакову:
— Доложите причину дифферента и время готовности к погружению! И быстро — минута на размышление!
Только выбрался на мостик, как снизу слышу доклад:
— В минных трубах оказался воздушный пузырь. Воздух выпущен, можем погружаться!
Тут же отдаются нужные команды. Задраив люк, возвращаюсь в центральный пост.
— Заполнить главный балласт!
Лодка ушла на глубину без каких-либо эксцессов и была тщательно удифферентована.
— Много пролилось электролита?
— Нет, но доливать батареи необходимо.
Лодка отвернула от берега и легла на курс, ведущий в открытое море — район зарядки аккумуляторных батарей.
Мы провели тщательный разбор инцидента с воздушным пузырем. Как воздух оказался в минных трубах? Это так и не удалось установить — то ли крышки оказались не плотно закрытыми, то ли они пропускали воздух от ударов волн. Впрочем, появление воздуха в трубах — явление нередкое. Важно подчеркнуть другое: минные трубы время от времени положено прокачивать, запуская помпу. При этом воздух, окажись он в трубе, начнет выходить наружу через контрольные краники. Трубы прокачивают до тех пор, пока из краников не польется вода. Делать это обязаны стоящие на вахте специалисты. Между тем на вахту заступила уже третья смена, но никто из специалистов не поинтересовался состоянием труб. Не проследил за ними и вахтенный офицер.
На разборе указывалось, что вахтенный офицер — это не впередсмотрящий. Управляя кораблем, он обязан не только видеть, что делается в поле его зрения, но и знать, что должно делаться на корабле, обеспечить выполнение наставлений, инструкций и приказаний командира. Мне пришлось кое-кого резко упрекнуть.
После разбора, находясь уже в боевой рубке и отдыхая на диванчике, я много думал о тех уроках, которые необходимо извлечь из истории с минными трубами. И приходил к выводу: организацию службы на лодке надо всемерно улучшать. Очень важно, чтобы каждый член экипажа твердо знал свои обязанности, а контроль за состоянием техники был постоянным и неослабным.
Пройдет немного времени, и эти вопросы явятся предметом всестороннего обсуждения на партийном и комсомольском собраниях. Но это в базе. А теперь проводились беседы с коммунистами и комсомольцами, разъяснялись личному составу наставления и инструкции, создавалась атмосфера общей высокой требовательности и взыскательности. В тот день у меня состоялся разговор со старшим помощником командира Г. С. Редькиным, непосредственно отвечающим за организацию службы.
Капитан-лейтенант Редькин — культурный, эрудированный офицер, великолепно разбирающийся во всех видах оружия. Он много приложил стараний в обучении личного состава. И все же организаторские способности старпома оставляют желать лучшего. Тут, очевидно, сказалось длительное его пребывание в должности флагманского специалиста — Григорий Семенович еще не полностью вошел в корабельный темп жизни. Нам, морякам, нельзя долго работать на берегу: теряем квалификацию.
