охотник устремляется на лодку, это чувствуется по резкому увеличению оборотов двигателей. Теперь важно спутать его карты. И мы изменяем свои параметры движения: круто отворачиваем, быстро уходим на глубину, изменяем скорость. В итоге враг проносится и сбрасывает серию глубинных бомб в стороне. Дело в том, что на полном ходу противолодочного корабля его акустик ничего не слышит, и наши действия остаются незамеченными. Но так продолжается недолго. Взрывы слышатся все ближе и ближе. Быть может, на охотнике поставлена новая, более совершенная аппаратура? Надо принимать какие-то радикальные меры.
— Штурман, какая глубина места?
— Около девяноста.
Противолодочный корабль снова пошел на нас. Отдаю команды:
— Лево на борт! Полный ход! Погружаться на глубину шестьдесят метров! Приготовить аварийный инструмент!
Бомбы опять ложатся в стороне. Их разрывы становятся глуше. Но тут происходит непредвиденное: раздается оглушительный звук удара и скрежет металла, кажется, корпус со страшным грохотом разламывается на части. Я тут же бросаюсь к телеграфу, перевожу его ручки на «Стоп». Смотрю на часы: стрелки показывают 10.50.
Лодку бросает в сторону, создается крен вправо градусов на 30, после чего мы ощущаем легкий удар средней частью киля. И сразу наступает тишина, лодка выравнивается, и мы продолжаем движение малым ходом.
Становится ясно — лодка ударилась носовой частью о подводный пик или гряду скал. Неровности морского дна часто встречаются вблизи шхер. Но, как видно, не только там. Башкинов измеряет глубину эхолотом. Теперь она уже около 200 метров и продолжает увеличиваться.
— Осмотреться в отсеках!
С тревогой ждем доклады. Поначалу в центральный пост идут благоприятные сообщения: повреждений нет, герметичность корпуса не нарушена, в трюмах сухо. И уже есть надежда, что беда обошла стороной. Но из второго отсеке приходит страшная весть: пробоина, в лодку поступает вода.
Поединок продолжается
Грохот удара во втором отсеке был особенно оглушительным. Именно здесь встретились металл с гранитом.
Услышав команду «Осмотреться в отсеках», командир отсека старшина 2-й статьи Василий Острянко первым делом потребовал соблюдения тишины. Только при этом условии можно установить, есть ли какие- либо повреждения. Все замерли, внимательно прислушиваясь. Снизу донеслось приглушенное шипение.
— Вскрыть настил! — приказал Острянко и первым взялся за дело. За ним последовали все, кто находился в отсеке: командир отделения радистов Николай Чижевский, акустик Николай Никаншин и проходивший практику курсант военно-морского училища Н. Портнов.
Разобрав койки и сняв настил, они увидели самое опасное для подводников: снизу, из-под крышки шахты гидролокатора, веерообразно били струи воды.
Об этом и было доложено в центральный пост. Во второй отсек тут же прибежал старший инженер- механик Горчаков, осмотрел повреждение и установил: пробит выступающий из днища лодки обтекатель гидролокатора, вода устремилась в шахту, гидравлическим ударом сдвинула верхнюю крышку шахты и вырвала (кусками) толстую уплотнительную резину. Сквозь щель, образовавшуюся между крышкой и комингсом (краем) шахты, и поступала вода.
Дав указание, как действовать в создавшейся ситуации, Горчаков вернулся в центральный пост, доложил мне обстановку.
А во втором отсеке тем временем началась ожесточенная борьба за жизнь подводного корабля. Плотно была задраена дверь на переборке, отделяющей второй отсек от третьего, чтобы в него не попали ни сжатый воздух, ни вода. Матросы вооружились аварийным инструментом. В помещение с оглушительным ревом врывался сжатый воздух — Острянко создавал противодавление, ослабляющее поступление забортной воды.
Давление повышалось, а вместе с ним усиливалась резь в ушах, сжимало голову. Превозмогая боль, стоя по пояс в воде, матросы и старшины самоотверженно боролись с аварией.
— Вставлять клинья под крышку, как нас учили! — перекрывая шум, кричал Острянко.
Клинья не решили задачу: мелкие не держались, большие не подходили, да и мешали болты, на которые закреплялась крышка.
— Отставить! — командует командир отсека. — Выбрасывать клинья! Будем обжимать крышку.
Клинья были вытащены. Матросы начали ключами поджимать гайки, пытаясь плотнее прижать крышку к шахте. Щель сузилась, но застрявшие в ней куски резиновой прокладки не позволяли загерметизировать шахту. Поступление воды хотя и уменьшилось, но все еще было значительным, так как наружное давление увеличивалось — лодка уходила на глубину.
Вскоре уровень воды над шахтой поднялся, и работать стало невозможно. Прижатые к носовой переборке, обессиленные, матросы смотрели на темную массу воды, которая неотвратимо надвигалась на них, заливая механизмы и запасные торпеды; на поверхности плавали подушки, шапки…
Положение наше резко ухудшилось. Уклоняясь от противолодочного корабля, лодка отходила в море, под килем простиралась бездна глубин. Устранить же повреждение на плаву стало невозможным.
Решение могло быть только одно: оторваться от преследователя, дотянуть до прибрежного шельфа и для ликвидации аварии лечь на грунт. Важно при этом, чтобы наш маневр остался неразгаданным. Надо дать понять противнику, будто мы двигаемся в море, а на самом деле повернуть к берегу. Но для этого необходимо дождаться очередной его атаки. А охотник, как назло, медлит: наверное, уточняет место и элементы нашего движения — курс, скорость, глубину.
Все ждут моих приказаний, окружающие сознают, что с каждым оборотом винта положение лодки становится все хуже. Но выдержку приходится проявить до конца — начать поворот вовремя.
— Корабль увеличил обороты! — доложил акустик.
— Право на борт! Левый полный вперед!
Лодка разворачивается, набирает предельную скорость и расходится с охотником на контркурсах; мы-то знаем это, а противник — нет. Он оказался обманутым, бомбы теперь рвались далеко от нас.
Лодка все более тяжелела, Она теперь тонула, именно тонула, а не погружалась. В центральном посту шла борьба за положительную плавучесть. Эта борьба осложнилась моим же приказанием — не откачивать воду за борт. Мне представлялось, что при откачке могут всплыть на поверхность размытые продукты (мука, крупа, подсолнечное масло, которые находились в провизионке, расположенной рядом с шахтой гидролокатора) и навести противника на наш след. Ошибка это или нет — никто не скажет, ни тогда, ни сейчас.
Результаты наших усилий обнадеживали: осушив носовые внутренние цистерны, давая порциями сжатый воздух в первую балластную цистерну, а также действуя горизонтальными рулями (когда шли полным ходом), мы за 20 минут опустились всего лишь на 10 метров. Иначе говоря, погружались со скоростью один метр в две минуты. Это не так уж плохо (аварийный провал на глубину достигает скорости погружения метр в секунду). Чрезвычайно важно, что мы не допустили дифферента на нос, случись это — лодка провалилась бы в бездну. А под килем еще много. Подбитый самолет, тянущий до аэродрома, прижимает к земле, нас же засасывает в пучину.
После удара о скалу прошло с полчаса. Мы находились на 80-метровой глубине. Удерживать лодку от погружения становилось все труднее и труднее. Мы теперь тонули в два раза быстрее, чем вначале. Однако доклады штурмана успокаивали — мы подходили к прибрежному шельфу.
— Под килем пять метров!
— Стоп оба электромотора!
Под днищем зашуршало, сильно качнуло вперед, и лодка остановилась. Дифферент медленно отошел на корму. Лодка легла на подъеме в сторону берега: нос — выше, корма — ниже. Стрелки часов показывали
