хозяйственных делах, преуморительно уверял пасторшу, что ему необходимо обучиться как можно скорее всем тонкостям домоводства. Так как он ничего толком не умеет, в Америке ему придется быть мажордомом, иначе скажут, что он совершенно не годится для жизни в обществе, где каждый должен вносить долю своего труда в общее дело.
Смеясь и шутя, Генри помог т„тке выучиться считать на сч„тах и терпеливо приучал е„ держать в порядке счета, ключи и записи. Леди Цецилия с удивлением смотрела на своего сына, в котором теперь трудно было узнать е„ спесивого Генри. С каждым дн„м даже облик юноши менялся, и улыбка перестала быть редкой гостьей на его лице. Зачастую они с Алисой заставляли леди Катарину писать по-английски, чего та прежде не терпела, но теперь старалась изо всех сил, так что даже вызывала умиление своих строгих учителей. За таким занятием в один из дождливых дней застал их Ананда и позвал Алису к лорду Бенедикту.
Когда Алиса оказалась в кабинете своего дорогого опекуна, входить куда для не„ было счастьем, она увидела не только его, но и сэра Уоми и князя Сенжера. Лица всех троих собеседников, встретивших е„ как всегда ласково, были приветливы, но девушка сразу почувствовала какуюто особенную серь„зность их настроения. Алиса не могла бы объяснить, почему у не„ сжалось сердце, почему предчувствие чего-то горестного – не то печального, не то страшного – заставило е„ остановиться у порога в нерешительности. Легко, по-юношески поднялся ей навстречу князь Сенжер, изысканно вежливо ей поклонился, и взяв е„ руки в свои, сказал тихим, музыкальным голосом:
– Зачем же, детка, ты так волнуешься? Разве может быть для тебя что-то страшное в беседе с Флорентийцем? Он не лорд Бенедикт для тебя сейчас, но ближайший друг твоего отца и ещ„ больший друг тебе. Не потеряла ты отца, а только нашла второго. И чем бы ты ни занималась, ты трудишься вместе с ним, хотя оба вы как будто заняты разными делами. Если мы все собрались поговорить с тобой, друг, то только потому, что ты сама, чистотой своего сердца, подошла к новой ступени знания.
Видишь ли, в ученичестве не стоят на месте. Тот, кто добивается общения с нами и говорит об этом очень много, кто у всех на глазах целиком отда„тся заботам об общем благе и будто бы трудится вместе с нами, тот часто всю жизнь так и пребывает в самом начале исканий. А самому ищущему и окружающим его кажется, что они идут вместе со своими Учителями.
Ты, как очень немногие из большого числа людей, которым мы постоянно да„м зов, ид„шь за нами сама, ид„шь каждый день, не ища дела, которое бы тебе нравилось, но принимая то, куда надо нести мир и любовь.
И вот настал момент, когда ты, чистой своей любовью, можешь помочь матери и сестре. И в зависимости от того, о ком ты будешь думать, о себе или о них, ты продвинешь в их жизнь – жизнь огромной скорби – возможность радоваться. И сама пойд„шь дальше и выше в труде Флорентийца. Успокойся и выслушай друга. Впервые страх сжал тво„ мужественное сердце, и я надеюсь, что больше ты этого чувства не узнаешь.
Он подв„л Алису к Флорентийцу и усадил в кресло рядом с ним. Маленькая фигурка Алисы казалась совсем детской рядом с величественной фигурой е„ опекуна. Теперь страха не было в е„ сердце, но волнение и ожидание чего-то необычного, огромного, чего она ещ„ не знала, но что едва ли можно вынести, наполняло е„ целиком.
– Алиса, – сказал ей Флорентиец, – перед Вечностью нет ни отцов, ни детей, ни матерей, ни сест„р, ни братьев по крови. И когда я буду говорить тебе о дорогих и близких тебе людях, помни только одно: все они лишь единицы Вселенной, идущие пут„м своей эволюции. И каждая, неся в себе искру живой Жизни, приблизилась к той точке совершенства, куда дух е„ смог пройти тяжким пут„м освобождения.
Тебе, если хочешь быть ближе ко мне, не судить их надо, не огорчаться за их судьбу, не страдать за себя, то есть не воспринимать их судьбу лично. Но помнить, что каждый жил, жив„т и будет жить только так, как смог понять жизнь, ощутить е„ живою в себе и открыть сердце для творчества в ней, пусть даже в одном только е„ аспекте.
Никого нельзя поднять на более высокую ступень. Можно только предоставить возможность подыматься, служа живым примером. Но если человек не найд„т в себе любви, он не поймет, что встретился с высшим существом, и будет жаловаться, что ему не дали достаточно любви и внимания, и хотя сам стоит рядом, но не видит протянутых ему рук. И того, что он не смог, по неустойчивости и засор„нности своего сердца, увидеть предлагаемой ему любовной помощи, он не понимает, Отсюда недовольство и жалобы.
Один из примеров перед тобой пройд„т сейчас. Ты хорошо помнишь жизнь своей семьи. Когда умер твой отец, ты была ему другом, помощью и опорой уже много лет, нecмo pя на свои юные годы. Было ли у тебя детство, Алиса? Едва ты стала подрастать, как тебе пришлось прочувствовать сердечные муки отца. Как бы ты ни любила его, ты ни разу не осудила мать, хотя знала, что муки отца – от не„.
Сейчас ты узнаешь причину скорби и размолвок твоих домашних. Мать твоя вышла замуж за твоего отца, любя другого человека и нося плод его любви под сердцем. Отец же, поняв вс„ сразу же, никогда и ни словом не обмолвился о том, что он знал и понял. Он дождался твоего появления на свет и оставил навсегда спальню жены под предлогом тяж„лой болезни.
Отец Дженни, бросивший твою мать и заставивший е„ выйти за твоего отца замуж, уже тогда был потерянным существом, вором, грабителем, искавшим повсюду подобных себе и имевшим грязные связи во всех частях света. Когда был жив твой отец, он не осмеливался вспоминать о матери, так как знал, что отец твой кремень чести и справедливости. В его расч„ты не входило бороться за свою дочь, но он отлично был осведомл„н о жизни Дженни и леди Катарины.
Но вот пришлось злодею потерпеть фиаско и понадобилось ему для гнуснейших целей чистое существо. Настолько чистое, чтобы ни один из соблазнов не мог свить себе гнездо в его сердце. Тогда мысль негодяя протянулась к дому пастора, к тебе, Алиса. И вс„ гнусное действо бракосочетания Дженни было разыграно только для того, чтобы заполучить тебя любыми способами. Отца уже нет, Алиса. Вместо него я подле тебя.
– Я благодарю небо тысячи раз, что папы нет в живых и он не страдает от всего этого ужаса, – бросилась на колени перед Флорентийцем Алиса. – Пусть папа ид„т спокойно, пусть ид „т как можно выше, чтобы ни одна из тревог земли не коснулась его и не обеспокоила его мудрой жизни. Я осталась здесь вместо него, отец Флорентиец. Молю тебя, помоги мне выстоять в полном самообладании и спокойствии, чтобы сила твоя могла проходить через меня нераспл„сканной и вся твоя помощь доходила бы до моих дорогих и несчастных мамы и Дженни.
– Так, дочь моя. Я и не ждал от тебя другого. Но ещ„ одно ждет тебя испытание. Ты слышала, Николай тебе рассказывал о Левушке и Браццано. Браццано – отец Дженни.
Бедная Алиса, смотревшая неотрывно в глаза Флорентийца, прошептала:
– И ты, отец Флорентиец, пустил в свой дом меня, дочь женщины, знавшей Браццано! Будь же мне вечным примером милосердия, которому нет пределов. Помоги дважды утвердиться моему самообладанию, чтобы маме и сестре было легче бороться и победить.
Флорентиец положил на голову Алисы свою правую руку, на не„ свои руки положили сэр Уоми и Сенжер.
– Мой путь да сплет„тся с орбитой твоей, и вся Любовь в тебе да сплет„тся в сеть защитную с Любовью моею вокруг тебя, – сказал сэр Уоми.
– Твоя жизнь да станет отныне красотой, и зло да не сможет подойти к тебе. Все заклинания да распадутся подле тебя, ибо сеть моя защитная оберегает тебя, – произн„с Сенжер.
– Аминь. Свет на пути пройд„т беспрепятственно через твой канал. Иди, друг, и жди меня через час у твоей матери, – сказал Флорентиец.
Алиса вышла из кабинета такой радостной, такой л„гкой, какой давно уже себя не чувствовала. Ей не хотелось сейчас никого видеть, она быстро прошла к себе в комнату и села у портрета отца. Прижав к себе дорогое лицо, она думала только об одном: стать достойной отца и создать такую семью, в которой была бы невозможна ложь. Сейчас в сердце е„, где с детства жило страдание, обжигавшее е„ как раскал„нный гвоздь, было спокойно. Слова Флорентийца осветили ей суть отношений между людьми перед Вечностью. И ещ„ понятнее стало, как она, дочь, сможет стать матерью тому, кто был ей отцом.
– Если бы только я сумела быть достойной того доверия, какое мне оказано. Я буду день за дн„м вс„ крепче думать о том, как воля моих великих друзей ль„тся через меня. Отец, отец! Я и не представляла, что можно подняться на такую высоту чести и милосердия, где прожил ты. Сейчас я пойду к моей матери и передам ей тво„ прощение, твою помощь.
Так думала Алиса, ощущая в себе непобедимую силу и уверенность. Ни минуты она не колебалась и не страшилась, что смутится при встрече с матерью. Не о позоре е„ она думала, а о реальной помощи, которую могла ей оказать.
Алиса переоделась. Ей казалось невозможным выйти из комнаты в том, в ч„м она приняла благословение чудесных рук своих великих друзей. Благоговейно сняв сво„ ч„рное платье и не понимая, почему она это делает, она надела одно из лучших своих платьев, белое с ч„рным, и пошла к леди Катарине.
Там она застала только Ананду, который прин„с матери новый итальянский журнал, рекомендуя обратить внимание на некоторые статьи. Знавшая, как ненавидела леди Катарина всякое чтение, Алиса была удивлена искренним е„ интересом. И вид матери сегодня изумил е„.
– Что с тобой сегодня, Алисонька? Ты чем-нибудь особенно обрадована? – в свою очередь спросила мать.
– Я так нарядна, мама, что даже поразила вас. А я только что хотела спросить, почему вы так прекрасно выглядите сегодня? Вы просто красавица, хотя и поседели.
– Как я виновата перед тобой, доченька, я не видела, как ты красива и какое сердце жив„т в тебе.
– О сердце Алисы слава ид„т. О ручках и смехе сказки плывут. Голос Алисы
– сам ангел по„т. А щ„чки Алисы что розы цветут, – внезапно пропел Ананда, подставляя имя Алисы в народную английскую песню.
Голос Ананды, и всегда поражавший Алису гибкостью и тонкостью фразировки, сегодня особенно проник в е„ сердце. Как много предстояло ей трудиться, чтобы достичь хоть половины этой музыкальной выразительности. Лукавство, с которым глядел при этом на Алису певец, заставило мать и дочь весело рассмеяться. Под этот смех и вош„л незамеченным Флорентиец.
– Вот это хорошо, Ананда, что ты развлекаешь свою больную. Как вы себя чувствуете, леди Катарина?
– Если бы мне сказали неделю назад, что я смогу так весело смеяться, как сейчас, я бы не поверила. А вот теперь мне не хочется грустить, сегодня на меня особенным образом действует красота моей дочери, Я понять не могу, в ч„м дело? Я ли слепа была до сих пор, Алиса ли так изумительно похорошела?
– Быть может, в вашем сердце для Алисы нашлось больше места, и в этом вс„ дело, вся разгадка,– сказал Ананда. – Нет, что-то сегодня в ней особенное, но что, не знаю. – Надеюсь, что когда-нибудь узнаете. А сейчас я приш„л к вам поговорить о Дженни, – сказал Флорентиец. Леди Катарина вздрогнула и побледнела. – Счастлива ли Дженни по-вашему, леди Катарина? Можете ли вы представить себе е„ жизнь в эту минуту?
– Дженни не может быть счастлива, лорд Бенедикт. Она обманута теми, кто подле не„ сейчас и… мною. Я хотела бежать к моей старшей дочери, чтобы спасти е„. Но в вашем доме поняла, что это невыполнимая для меня сейчас задача. Поняла, что сначала мне надо воспитать себя, что я и пытаюсь делать.
– Верите ли вы тому, что говорит о себе Дженни сама? – Нет, лорд Бенедикт. Я слишком хорошо знаю Дженни, знаю, что она никому сейчас не скажет правды о себе, мне же – особенно. – Почему же, леди Катарина?
– Дженни не прощает мне моего бегства к вам, лорд Бенедикт. Но не это главное. Мне страшно за Дженни, когда она узнает о себе… ужасную правду. Я не боюсь е„ проклятий, я их вымолю. Я боюсь, что гордая моя дочь не сможет этого пережить…
– Не плачьте, леди Катарина, выслушайте меня. Скоро, гораздо скорее, чем вы думаете, я почти со всеми моими домашними уеду в Америку. С вами останутся Ананда, сэр Уоми, Дория, Сандра, Амедей и Тендль. Эти друзья будут вс„ время с вами и помогут вам отбиться от десятка нападений Дженни и е„ приятелей. Они не будут знать, что Алиса уехала с нами. И вас будут ловить как приманку. Если вы не будете тверды, если ваши мысли и сердце не сконцентрируются только на одном – спасении Дженни, – вы не сможете по-настоящему помочь вашей бедной дочери. Поймите меня, как мать, всерь„з думающая о жизни своей дочери. Дело вовсе не в том, чтобы вы сейчас же, сию минуту летели к Дженни. Вместо облегчения вы привнес„те ненужный сумбур в е„ и без того печальную жизнь. Держите перед своим духовным взором ВСЮ жизнь Дженни. Копите в себе силы, чтобы вырасти и иметь возможность помочь дочери в тот миг, когда она сама захочет мира, вместо борьбы и власти над нами, которых сейчас ищет.
Если мать не обладает тактом, она никогда не построит прочный мост из своего сердца, в особенности к своим детям. Как бы любвеобильны вы ни были, найти путь к единению в красоте человек бестактный неспособен. Всю жизнь трудился пастор над тем, чтобы вы смогли воспринять это маленькое словечко «такт». Есть старики, которым специально да„тся долголетие, чтобы они поняли это свойство Любви, чтобы научились распознавать во встречном ЕГО момент духовной зрелости, а не лезли к людям со своими нравоучениями, считая, что раз им что-то кажется, значит, так оно и есть на самом деле, и надо немедленно выложить из своей кастрюли вс„, что в ней кипит.
Обдумывайте каждое слово. Всегда распознавайте, что окружает вас, и помните крепко, что бывают положения, когда лучше всего молчать. Кажущаяся инертность человека часто бывает самой активной помощью тому, кто на вашу же инертность жалуется. В молчании человек строит в себе крепость мира и любви, вокруг которой собирается высокая стена невидимых защитников. Образ страдающего, который носит в себе этот человек, видят все незримые защитники, и ни один из них не оставит страдальца, за которого вы молите, без своей
