внимание, цельное самообладание является необходимостью для успешного творчества самого обычного человека. Но вы, Джемс, вы ведь хотите идти дальше? Вы хотите, как говорили не раз, идти за мной. Где же радость, что ль„тся из вашего сердца, если вами понят ваш путь? Друг мой, если вы вступили на путь Жизни, отбросьте предрассудок заботливости, проявляющийся в страхе и волнениях. Как бы вы ни уверяли себя и других, что плачете, тревожитесь, сомневаетесь и страдаете о ком-то, вы переживаете в форме личного страдания только потому, что думаете о себе.
Сейчас не о временных наших формах думайте, но развивайте всю отвагу, всю силу Любви и память о вечности, чтобы радостно готовить судно к отплытию. Человек иногда говорит: «Злое предчувствие давит меня. Я знаю, что погибну». На самом же деле он ничего не знает. Но дух его слаб для тех испытаний, которые он сам, всей своей деятельностью в веках, вызвал к жизни. Если бы он держал перед глазами духа величие своего извечного пути, – он победил бы, несомненно, и на этот раз.
Флорентиец подош„л к капитану, положил ему руки на плечи и посмотрел в глаза с такой лаской и нежностью, что тот почувствовал, как в него словно проникло тепло солнечного луча, обняв своим Светом его сердце. И в этом Свете растворились волнения Джемса.
– Иди, мой сын. И эту радость, что ощущаешь сейчас, привноси во все дела и встречи. Со свойственным тебе тактом ты не будешь гонцом, кричащим на базаре. Ты никому не станешь навязывать своей веры, назойливо объявляя ее единственной истиной. Но уверенность твоего сердца, уверенность от знания, что я с тобой, а следовательно, ты в защитном кольце, передастся каждому, кого ты посадишь на свой корабль. Иди и помни, что вокруг тебя моя защитная сеть. И судно тво„ дойд„т благополучно, пусть вокруг и бушуют ураганы. Нести свой день труда надо в радости.
Преображенным вышел капитан из кабинета своего великого друга, и ему показалось, что с пего епанчи какие-то неудобно давившие его латы.
В это время сидевшая у матери Алиса старалась успокоить бедную леди Катарину, по-прежнему переживавшую за безобразную свадьбу Дженни и е„ теперешнюю жизнь. Стоило ей услышать о свадьбе пли жизни Лизы, как моментально в е„ памяти вставали картины последних девичьих дней Дженни, е„ свадьбы и сцены в судебной конторе. И вс„ существо пасторши наполнялось горечью, когда она сравнивала эти две молодые женские жизни. Услыхав, что у лорда Бенедикта сидит Джемс, пасторша снова заплакала, прильнув к Алисе.
– Детка моя, неужели жизнь не наградит тебя в двойном размере за все те муки, что выпали на долю Дженни?
– Зачем же мне двойная удача, мамочка? Единственное, чего бы я хотела, так это стать достойной того счастья, что на меня свалилось.
К ним вош„л сияющий капитан и разговор их прервался. Ласково поздоровавшись, он передал Алисе просьбу Флорентийца спуститься к нему, если она свободна, в девять часов, а пока прислать к нему Сандру, которого он, Джемс, нигде не может найти.
– Если Алиса свободна? Я думаю, если бы Алисе предстояло спешить к Господу Богу, то и тогда она отложила бы сво„ свидание и побежала к лорду Бенедикту. Беги, дитя, ищи скорее Сандру. Куда бы это он мог запропаститься?
– Уж я-то знаю, где искать Сандру, если он исчез, – засмеялась Алиса. – Ему взбрело на ум, что он наш„л новую звезду благодаря своим математическим вычислениям. Потихоньку от всех он соорудил себе обсерваторию в левой башне, на чердаке. Наверное, и сейчас гам колдует. Бедняга еле-еле владеет собой, ему так тяжело, что он стегается здесь.
– Как я его понимаю! Я бы на его месте тосковал не меньше. Хотя отлично знаю, что навязываться или напрашиваться ни на какие, даже самые простые дела нельзя. Нельзя выбирать себе дело или судьбу, стоя подле Учителя.
Алиса убежала искать Сандру и нашла его, как и предполагала, в импровизированной обсерватории. Сандра был так увлеч„н своими наблюдениями, что не только не заметил прихода Алисы, но и не слыхал, как она его окликнула. Только когда девушка притронулась к его плечу, Сандра в испуге вскочил и сразу не мог сообразить, что перед ним Алиса.
– Да как же вы могли сюда войти? Ведь я запер дверь на ключ. И как вы могли знать, что я здесь?
– Немудрено войти в открытую дверь, это раз. Ещ„ менее мудрено знать, что у вас здесь… мастерская,– сказала Алиса, осматривая чердак. – Вы ведь таскали вс„ мимо меня, через галерею, в вашу обсерваторию, которую правильнее было бы назвать норою колдуна. Это что за орудия пыток? – указывая на какие-то стойки, выведенные в слуховое окно, спрашивала смеясь Алиса.
– Нора колдуна! Извольте радоваться, – огрызнулся было Сандра. Но осмотрев сво„ помещение, которое сейчас осветила Алиса, заваленное ящиками, трубами, чертежами, – присоединился к смеявшейся девушке.
– Я не сомневаюсь, милая дама, что вы явились к колдуну заказать ему свой гороскоп. Оставайтесь же в старых девах и не мечтайте о дамском чепце, – хохотал Сандра.
– Я не сомневаюсь, что ваше проникновение в мо„ будущее равно вашему астрономическому предвидению. Идите-ка лучше к лорду Бенедикту и покайтесь, что испортили часть чердака в его доме.
– Побойтесь Бога, Алиса! Неужели же вы разболтали о моей мастерской лорду Бенедикту? Что же это будет теперь? На скачках он сказал, что у меня повырастали четыре ноги, что же будет теперь?
– Уж наверное скажет, что вы завели себе четыре глаза. Идите же скорее, он вас зов„т. Вдруг он поднимется сюда?
Сандра схватил девушку за руку, выбежал с нею через узкую дверь и захлопнул е„.
– Только этого ещ„ недоставало, чтобы все подняли меня на смех, – смущ„нно говорил бедный уч„ный, спускаясь с Алисой вниз.
– Сандра, да на кого вы похожи? Неужто можно идти к лорду Бенедикту в этой грязной блузе? А руки? Да вы весь точно в саже.
– Бог мой, Алиса, что же мне делать? Не может же… Перед Алисой и Сандрой выросла мощная фигура Флорентийца.
– В мо„м доме парочка заговорщиков? Где же это вы оба были? Почему ты, Алиса, стала похожа на зебру? Да и ты хорош! Ты, Сандра, кузнечное дело изучаешь вместе с Алисой?
Лорд Бенедикт весело смеялся над своими юными друзьями, вконец растерянными. И Алиса с удивлением обнаружила на платье т„мные полосы.
– Ну, признавайся, друг, что ты там начудил в башне? – Да я только выковал закрепы и не предполагал, что будет так много сажи.
– Хорошо ещ„, что ты нас не спалил, – продолжал улыбаться Флорентиец. – Если бы ты мне сказал, что башня тебе нужна для обсерватории, я бы тебе предложил правую башню, где у Николая и Наль отличная мастерская. Ну, полно, не смущайся. Беги к себе и приведи себя в порядок. После ужина зайд„шь ко мне. Я побеседую пока с Алисой.
Флорентиец прош„л с Алисой в музыкальный зал. Здесь горела только одна лампа. Зал тонул в полумраке, и лорд Бенедикт сел у окна, усадив девушку рядом с собой.
– Чувствуешь ли ты, дитя, как особенно чиста в этой комнате атмосфера?
– Всякий раз, когда вхожу сюда, я как-то по-особенному радуюсь. Мне становится легче жить, как будто бы на меня снова сваливается счастье. Но с тех пор, как здесь играл и пел Ананда, эта комната стала для меня храмом, А после того, как здесь однажды пели, я поняла, что такое песня. Но ваша песня была так величественна, так недосягаемо, божественно высока, что она не вызвала во мне ничего, кроме молитвенного экстаза и преклонения. У меня даже не мелькнуло дерзновенной надежды когда-либо приблизиться к такому совершенству. Когда играет и по„т Ананда, я тоже преклоняюсь перед его искусством. Но тут я чувствую, что эту музыку может постичь человек. И теперь, входя сюда, словно попадаю в храм моих мечтаний. Я как будто бы начинаю понимать, что на мо„м земном пути мне придется трудиться в музыке не только для собственной радости, но как на предназначенном мне пути служения. Не подумайте, что я хочу сказать, что надеюсь играть и петь, как Ананда. Я знаю только, что предел того, чего можно достичь, отдавая искусству вс„ бескорыстие своей любви, указан Анандой.
– Это так, Алиса. Но в теперешней твоей жизни перед тобой стоит несколько сложных задач. И ни об одной нельзя сказать, какая из них главная. Семья, глубочайший смысл которой ты знаешь. Музыка, значение которой ты постигла. Сестра и мать, для спасения которых ты должна познать самое дно их несчастья, – вс„ одинаково важно для того служения людям, ради которого ты попала в мой дом и встретилась здесь с людьми, призванными строить общину с новым типом единения людей. Ты уже видишь две семьи, Наль и Лизы. Перед тобой проходят путь две будущие матери. Ты наблюдай их постепенный рост, их ошибки, волнения, разлад, восторги и счастье.
Только тогда ты войд„шь в круг материнских дел и обязанностей, когда освоишься с ними на чужом, но близком тебе опыте. Ты пойм„шь всю их важность, ответственность и сумеешь сама нести их легко, весело, просто. Но когда же ты сможешь, друг мой, быть настолько внутренне свободной, чтобы создать л„гкую и радостную жизнь в семье, где бы люди, глубоко и широко психически одар„нные, могли развиваться без помех, среди полной свободы? Когда ты будешь в состоянии стать во главе такой семьи, которая перевернула бы уродливый и затхлый быт иных семей, где гибнут в удушливых парах собственных страстей, называя их любовью? Чудовищное насилие, навязывание всем и каждому своих представлений и понятий. Выбор детям компании по своему вкусу, а не по тому, что необходимо для роста их дарований – вс„ это называется в обывательских семьях словами «любовь», «забота», «опека». Только тогда ты станешь истинной матерью-воспитательницей, когда отбросишь от себя три понятия. Первое – страх, второе – личное восприятие текущей жизни и третье – скорбь.
Задумайся над тем, что такое страх. Это самое сложное из всех человеческих ощущений. Оно никогда не жив„т в человеке одно, но всегда окружено роем гадов, не менее разлагающих вс„ наиболее ценное в духовном мире человека, чем самый страх. Страх также заражает вс„ вокруг, наполняя атмосферу тончайшими вибрациями, каждая из которых сильнее яда кобры. Кто наполнен страхом, тот подавлен как активное, разумное и свободно мыслящее существо Мысль только тогда может жить, улавливая интуитивные озарения, когда существо человека гармонично, когда все силы его организма находятся в равновесии. Вот тогда ты попадаешь – через сознательное – в то сверхсознательное, где жив„т божественная суть твоего творящего существа. Если же мысль твоя заточена в каменный башмак страха, ты не в состоянии оторваться от животной, одной животной основы твоего организма. Твой дух не раскрывается.
Люди, воображающие себя духовно озар„нными, а на самом деле только изредка сбрасывающие башмаки страха, самые жалкие из всех заблуждающихся. Их вечные сл„зы и стоны о любимых на самом деле только жалкие обрывки эгоизма и плотских привязанностей к текущей форме, без всяких порывов истинного самоотвержения.
Люди, подгоняемые страхом, это неполноценные человеческие существа. Созидать великое, создавать жизнь как е„ строители они не могут. Они живут только в мире текущих форм, а вс„, что способно создавать, жив„т в двух мирах: в мирах трудящейся земли и трудящеюся неба. Дух этих строителей переносит на землю сияние тех форм Вечного, которые им било дано увидеть и запечатлеть в своей памяти.
Второе понятие, от которого тебе предстоит освободить свой дух, есть личное восприятие жизни. Что это значит? Как, Алиса, тебе, молодому существу, призванному жить полной жизнью, существу, которое каждую летящую минуту должно отдавать всю полноту чувств и мыслей любому делу до конца, как тебе воспринимать эту освобожденное от своего низшего «Я», принадлежащего одной земле?
Вс„, мой друг, в человеке живущее, так крепко спаяно одно с другим, что нельзя вырвать из себя какое-то одно чувство, чтобы весь организм не ответил эхом. Если ты сегодня, в эту минуту, поддалась страху, весь твой организм заболел. Если ты продвинулась в радости и героическом чувстве, ты вплела в свой организм те налоги победы, которые через некоторое время войдут в твою жизнь. Если ты победила страх, потому что знаешь в себе божественный храм сердца, ты уже сдала первый экзамен, сделала первый шаг к жизни в Вечном. Каждая минута земной жизни для тебя – только мгновение текущей Вечности.
Когда ты тв„рдо знаешь этот закон мировой Жизни, в тебе исчезают чувства и страсти, диктуемые условностями, ты не сравниваешь свою судьбу с судьбами других людей, а следовательно, в тебе нет почвы для зависти, ревности и суждений, идущих от одной плотской любви. Исчезают понятия «мой дом», «моя семья», «мои дети», «мои друзья» и т.д. Тебе принадлежит лишь радость сознавать, что вс„ живущее на земле только выполняет свои ВЕЧНЫЕ Задачи. Отсюда само собой вытекает то третье понятие, которое так отягощает жизнь человека. И не только отягощает, но и не да„т ему возможности увидеть, что жив„т он в двух мирах.
Я говорю о скорби. Тебе известно древнейшее из изречений: «Глаза, которые плачут, не способны видеть ясно».
Если ты знаешь бесстрашие, но не от ума, а от раскрывшегося для любви сердца, ты знаешь путь Вечного. И тогда тебе известно, что твоя земная жизнь есть труд в двух мирах. Ты больше не выбираешь уже, что тебе выгоднее и удобнее, но творишь со всей полнотой сердца, принимая радостно все свои обстоятельства как именно те, в которых тебе быстрее, легче и проще изжить это протекающее мгновение. Ты видишь сво„ служение Жизни в той форме, в том месте и времени, в которых она нуждается. Не тво„ личное «Я», но то, что ид„т через тебя, составляет твою творческую задачу.
Если видишь страдания человека, не плачь о н„м, ибо слезами не поможешь. Помощь – это тво„ ясное видение Вечности в человеке. Ясное понимание того, в каком месте своей эволюции в вечном движении Жизни находится данный человек. И тогда ты пойм„шь его счастье, заключающееся в том, чтобы подобрать звено, выпавшее из сковывающей его цепи прежних страстей и преступлений. Ты сможешь увидеть, что для него настал момент подобрать, радостно изжить и вынести на своих плечах не только это звено, но и всех, кто помогал
