– Вам не о чем меня просить, княгиня. Это я приш„л поблагодарить вас за бедных детей, которых вы облагодетельствовали. Я ведь ничего не говорил о них. Я только указал вам, что вы обидели их мать на пароходе. А вы не только осознали свою ошибку, но и творчески поправили е„, положив на каждого реб„нка по десяти тысяч. Знаете ли вы, как ценен ваш дар именно потому, что никто у вас его не просил, а сами вы подали бедным детям такую помощь? Если бы вы испрашивали совет у десяти мудрецов, то и тогда не поступили бы правильнее и умнее.
– О сэр Уоми. Помощники ваши так много дали мне в моей болезни, и не только в физическом смысле. Из их разговоров со мною, таких терпеливых, любовных, мудрых, я поняла весь ужас, в котором прожила. И того, что вы благодарите меня, тогда как вам всем я обязана более чем жизнью, – я просто не могу перенести.
Княгиня, закрыв лицо немощными и узловатыми руками, горько заплакала.
– Не плачьте, княгиня. Непоправимо только то, чего человек так и не понял до своего смертного часа и уш„л с этим с земли. Выслушайте меня. Если вы осознали, что обидели Жанну, – позовите эту милую и – поверьте – очень несчастную женщину и извинитесь перед ней. Дар сердечной доброты – вот вс„, что необходимо отдавать в труде своего дня. И если вам кажется, что вы уже стары и больны, что ваше время невозвратно прошло, то это полнейшее недоразумение. Можно быть обреч„нным на неподвижность, лиш„нным рук и ног – и вс„ же не только трудиться, но и творчеством своей любви и мысли вдохновлять массы людей.
Наивысшая форма труда той мудрости, какая известна мне, нес„т миру вдохновение и энергию одной силой своей мысли, оставаясь сама в полной внешней неподвижности.
Но мысль такой, неподвижной мудрости составляет огромную часть движения вселенной. И каждому человеку – в том числе и вам – важно жить, не выключаясь из этого вечного движения, не останавливаясь, но вс„ время идя в н„м, как солнце и лучи, неразлучно.
Прост ваш день труда. Обласкайте каждого, кто войд„т к вам. Если приш„л одинокий, отдайте ему всю любовь сердца, чтобы, уходя, он понял, что у него есть друг. Если прид„т скорбный, осветите ему жизнь вашей радостью. Если прид„т слабый, помогите ему знанием того нового смысла жизни, который вам открылся. И жизнь ваша станет благословением для людей.
Уймите сл„зы, друг. Постарайтесь спокойно, без обиды, стыда или раздражения вдуматься в то, что я вам скажу. Я не проповедь вам читаю, не поучаю вас с позиций условной морали земли. Я хочу помочь вам взойти на иную ступень жизни, где вы сами могли бы раскрепостить себя от тех страстей, в каких провели жизнь и от которых сами больше всего страдаете.
Сейчас вы брезгливо отворачиваетесь, когда в ваших воспоминаниях перед вами встают те или иные образы. За всю вашу жизнь вы только один раз поверили в безусловную честность, в честность вашего мужа.
Не буду сейчас входить в подробности, так ли это было на самом деле или это вы таким образом воспринимали людей и жизнь, их честь и достоинства. Но
– даже в этом единственном случае – до конца ли вы доверились этому человеку? Разве вы ничего от него не утаили? Разве он знает всю правду, хотя бы о ваших денежных делах? Задумайтесь, ведь вы – как скупой рыцарь – боитесь открыть кому-либо тайну боготворимых вами сокровищ, хотя вам и кажется, что вы сумели победить свою скупость.
Зачем вы продолжаете жить во лжи? Пока вы окончательно не пойме то, что нет жизни одной земли, вырванной из вселенной, а есть единая жизнь, неразделимое зерно духа и материи, что нет только одной трудящейся земли, а есть общее колесо живого трудящегося неба и живой трудящейся земли, на общих для земли и неба принципах, не терпящих лжи и лицемерия, не изменяющихся по желанию и воле людей, а действующих целесообразно и закономерно для всего сущего, – вы не обрет„те радость жить.
Сколько бы вам ни оставалось жить – вас неизменно будет преследовать страх, если будете думать о каждом сво„м дне как о мгновении только одной вашей земной жизни.
Если не осознать свою нынешнюю текущую жизнь как связь вековых причин и следствий, она сведется к нулю. Без знания, что свет горит в каждом человеке всего человечества вселенной, – жить творчески нельзя. Кто жив„т, не осознавая в себе этого света, тот является пособником злой в ли, полагающей, что она может покорить мир, заставив его служишь своим страстям и наслаждениям.
Уже умолк голос сэра Уоми, а княгиня вс„ ещ„ сидела, закрыв лицо руками.
– Как могли вы узнать вс„ это, сэр Уоми, точно я сама рассказала вам свою жизнь? – произнесла княгиня.
И как! Точно каждое слово стоило ей невообразимого труда. Казалось, у не„ схватило клещами сердце, и она пытается преодолеть боль.
– Неважно, княгиня, каким образом узнал я ваши тайны. И неважно то, что это я прин„с вам весть. Важна весть, которая дошла до вас, и как вы е„ приняли. На Востоке говорят: «Нужно – и муравей гонцом будет», – ответил ей сэр Уоми.
Но уже поздно, и вы утомились. Примите лекарство, что сейчас даст вам И., посидите с вашим милым мужем и обдумайте вдво„м вс„, что я вам сказал. Мы ещ„ некоторое время пробудем в Константинополе, и я не раз ещ„ побеседую с вами. Помните только, что раскаяние, как и всякая жизнь в прошлом, не имеет смысла, оно лишено творчества сердца.
Жизнь – это «сейчас». Это не «завтра» и не «вчера». Одно неизвестно, другого не существует. Старайтесь научиться жить летящим «сейчас», а не мечтой о завтра, которого не знаете.
Выйдя, сэр Уоми отправил нас с капитаном к себе переодеться в свежие костюмы, объявив, что мы поедем к Строгановым.
Он спросил, не поколебалась ли наша решимость помочь ему в разоблачении да-Браццано и освобождении несчастного семейства от его гипнотической власти. Мы подтвердили, что верны данному слову, и заявили, что отда„м себя в его полное распоряжение.
– Друзья мои, – ласково сказал нам сэр Уоми, – постараюсь объяснить, почему нам необходима ваша помощь. Некоторые грубые земные дела уже невозможны для духовно высокоразвитого человека. Точно так же какие-то свершения, требующие более высоких духовных вибраций – гораздо выше обычных, земных – недоступны для людей, стоящих на более низкой стадии духовного развития. Сегодня случится так, что ни один из нас не сможет прикоснуться к тому, что надето на людях, без риска нанести очень сильный удар из-за соприкосновения с нашими гораздо более высокими вибрациями, которых не способны вынести их тела. Они могут заболеть и даже умереть от нашего прикосновения.
Чтобы спасти этих людей, вам придется действовать за нас. Будьте предельно внимательны. Ничего не бойтесь. Слушайте то, что я вам буду говорить или что будут тихо передавать вам И. или Ананда. Действуйте немедленно, как только получите приказание, точно выполняйте его и думайте только о том, что делаете сию минуту. Теперь идите, лошади нас ждут; возвращайтесь сюда же, времени даю вам двадцать минут.
Мы помчались к себе, быстро переоделись и через четверть часа уже входили к сэру Уоми.
Наши друзья были закутаны в плащи, а мы с капитаном об этом не подумали. Но слуга сэра Уоми, улыбаясь, подал и нам такие же, и мы вышли к калитке.
Здесь нас ждал вместительный экипаж, мы уселись и поехали к Строгановым.
Я ожидал, что у подъезда будет стоять много экипажей, но увидел только одну коляску, из которой выходили Ибрагим с отцом.
Дом был освещен, но гостей не было видно. Мы с капитаном удивл„нно переглянулись, решив, что съезд ещ„, очевидно, не начался.
В гостиной мы застали всю семью в сборе. Она была так обширна, что в лицо я всех уже знал, но им„н положительно не помнил.
Жена Строганова была в каком-то переливчатом, точно опал, платье. Она куталась в белый ш„лковый платок; но мне показалось, что не сырость от дождя была тому причиной. А чудилось мне – она старалась укрыть руки и шею, на которых не было украшений. Вид у не„ был смущ„нный и растерянный.
Анна надела синее платье с белыми кружевами, которое напомнило мне платок сэра Уоми. Бледность е„ меня поразила. Она была совершенно спокойна, и какая-то новая решимость чувствовалась в ней. На е„ прелестной руке сверкал браслет Браццано.
Сам Строганов выглядел так, словно только что поднялся после тяж„лой болезни.
Что касается любимчика, который внушал мне такой ужас в магазине Жанны, то теперь он обр„л свой обычный, презрительно-снисходительный вид «неглиже с отвагой». Только иногда по его лицу пробегала л„гкая судорога, и он брался за феску, точно желая удостовериться, что она на месте. Я подсмотрел, что страх, даже ужас, мелькал у него в глазах, когда он смотрел на сэра Уоми.
Словом, я окончательно превратился в «Л„вушку-лови ворон», в результате чего И. взял меня под руку.
Я опомнился и увидел входившего да-Браццано. Его адская физиономия выражала такую наглую, самодовольную уверенность, будто он говорил: «Что, взяли? Да и был ли я когда- нибудь согнут или нем?»
Он вош„л развязно, как к себе домой. Фамильярно целуя руку Строгановой, как будто чуть-чуть удивился е„ равнодушию, но тотчас же, изображая лорда высшей марки, направился к Анне. «Посмотрел бы ты на лорда Бенедикта», – мелькнуло в моей голове.
Склонившись перед Анной и нагло глядя на не„, как на свою собственность, он ждал, чтобы она протянула ему руку. Не дождавшись этого и желая, очевидно, скрыть досаду, он фальшиво рассмеялся и сказал:
– Дорогая Анна, ведь вы же европейского воспитания. Да и я не собираюсь устраивать в сво„м доме гарем. Протяните же мне вашу прелестную ручку, на которой я вижу залог вашего согласия стать моей женой.
– Прежде всего, для вас я не Анна, а Анна Борисовна. Что же касается каких-то залогов, то я их не принимала и слов вам никаких не давала, – прервала она его так резко, что даже этот злодей опешил.
Не знаю, чем бы кончилась эта стычка, если бы Строганова не вмешалась, говоря:
– Браццано, что же вы не здороваетесь с сэром Уоми и не знакомите нас с вашим другом?
Вместе с Браццано вош„л человек высокого роста, широкоплечий, но с такой маленькой головой, что невольно заставлял вспомнить об удаве. Лицо его, то ли вследствие болезни, а может быть, и злоупотребления спиртными напитками, было ярко-красное, почти такое же, как его феска, с фиолетовым оттенком на щеках и носу, а маленькие, ч„рные, проницательные глазки бегали, точно шарили по всему, на ч„м останавливались.
Когда Анна обрезала Браццано, мне показалось, что на этом грязном противном лице мелькнуло злорадство.
Браццано представил хозяйке и обществу своего друга под именем Тебальдо Бонда, уверяя, что это красота Анны заставила его забыть все правила приличия.
– Впрочем, – прибавил он, поглядев на Анну и Строганову, – сегодня такой важный в моей жизни день, день побед. К тому же и власть моя сегодня возросла как никогда. Так что вряд ли имеет смысл придерживаться условностей.
Он хотел снова подойти к Анне, но его задержала Строганова, сказав, что все мы ждали его более получаса, чтобы сесть за стол. Что он опоздал свыше всякой меры, хотя ему отлично известно, что в этом доме – из любви хозяина к порядку – соблюдается точность в расписании трапез.
Браццано, привыкший видеть в Строгановой беспрекословно повинующуюся его капризам рабу, – окаменел от изумления и бешенства.
Но не он один был так сильно изумл„н. Сам Строганов пронзительно взглянул на свою жену и перев„л вопрошающий взгляд на сэра Уоми. Тот ответил ему улыбкой, но улыбнулись только его губы. Глаза, строгие, пристальные, с каким-то иным – несвойственным его всегдашней ласковости – выражением устремились на Браццано.
Побелевший от злости Браццано прошипел в ответ хозяйке дома:
– Я не привык выслушивать замечания нигде, а у вас в доме в особенности.
– Он с трудом взял себя в руки, постарался улыбнуться, хотя вместо улыбки вышла гримаса, и продолжал уже более спокойно: – Я простудился и был болен эти дни.
Внезапно он встретился взглядом с Анандой и точно подавился чемто, потом кашлянул и продолжал:
– Только несколько часов тому назад я почувствовал облегчение благодаря усилиям моего доктора, которого я имел удовольствие вам только что представить, Елена Дмитриевна, – поклонился он Строгановой. – Пусть это печальное обстоятельство будет мне извинением. Смените гнев на милость и…
Тут он направился прямо к Анне, намереваясь вести е„ к столу, и уже складывал свою правую руку калачиком, как ему опять не повезло. Откуда ни возьмись, вынырнула маленькая собачонка Строгановой, и Браццано споткнулся об не„ и едва не полетел на ков„р.
Это было смешно, его грузная фигура точно склонилась в глубоком поклоне, полы фрака взметнулись, да вдобавок он ещ„ неловко зацепился за ножку стоявшего поблизости кресла и никак не мог разогнуться, – и я не выдержал и залился смехом, капитан мне вторил, оба Джел-Мабеда и сам хозяин, а за ними и многочисленные родственники надрывались от хохота.
