БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

Вечером прибыли в Больво, но нашли там толь­ко стрелковые окопы да плиту от миномета. Бунке­ров не было. На опушке рощи мы поставили палатку и стали ждать подхода грузовиков со строительны­ми материалами.

Между кустарниками заметили окопы, а далеко в тумане — болото и лес под Брянском. Ночью по обеим сторонам от нашей палатки свистели трасси­рующие снаряды. Слышался шум танковых моторов в стороне от Больво. С беспокойством ожидали на­ступления дня.

К полудню нас накрыл внезапный ураганный огонь танков, минометов и артиллерии. Снаряды рвались у окопов и в нашем тылу. Мы спустились в окопы и сидели там на корточках, почти ничем не защищенные.

Осколки долетали до нас, облака дыма и пыли затрудняли обзор. Один из осколков ударил меня в висок. Я увидел, как кровь капает на песок, но не почувствовал, однако, никакой боли. Товарищи пе­ревязали меня и оставили вместе с одним молчали­вым солдатом45.

Никто больше ни рисковал высовываться из окопов. Мы лежали под минометным огнем русских, слышали их крики «ура!» и не имели возможно­сти подойти к своему орудию. Мимо проехал танк, обдав нас дымом и кусками глины. Мы стали отпол­зать в сторону поля. Огонь тяжелого оружия пре­кратился, но пулеметы продолжали стрелять, и уже раздались короткие очереди автоматного огня.

Солнце палило вовсю, поднимался пар от зноя и гари. Рядом со мной раздались два ружейных вы­стрела, и из-за кустов в нескольких шагах от меня показались двое русских.

Я и оставшийся со мной солдат вскочили и изо всех сил стали взбираться на бруствер. Я не успел даже натянуть ботинки и схватить бинты. В спешке мы с трудом переводили дыхание. Я задыхался и, кажется, разбил лоб. Русские продолжали следо­вать за нами. Мы медленно перелезали через бру­ствер. Наступило какое-то безразличие, страх пе­ред опасностью отступил. Русские находились от нас уже в нескольких метрах, но тут заметили наших пехотинцев на окраине деревни и повернули в сто­рону. Они стреляли в нас, и мы уже ничего не могли поделать. Спокойно двинулись дальше, поднимаясь на высокий холм.

Все в колючках и шипах от кустарников, мы на­конец взобрались на холм и с него увидели, что рус­ские покидают только что взятую деревню. Высокие столбы дыма поднимались над горящими русскими танками. Окопы перед нами были снова заняты нем­цами. Наше орудие стояло на прежнем месте и бы­ло хорошо видно в вечернем свете.

Смеркалось, когда мы двое и еще пять солдат пошли в контратаку. Снова подошли к окопам и ата­ковали с их брустверов русских. Они оказывали серьезное сопротивление, принуждая нас под ог­нем пулеметов ложиться на землю. Один за другим мы вскакивали, затем под огнем снова падали, а над нами разрывались о траву снаряды. Воздушная волна ударяла нам в грудь и лицо. Мы остановили наступление, выжидая, когда стемнеет.

В темноте с дикими криками бросились к сво­ему орудию. Немного позднее подошли наши ре­зервы и очистили территорию от врага. Я отправил­ся к врачу. Он очистил и продезинфицировал мою рану и позволил вернуться к моим попутчикам. Но­чью бои утихли.

Утром мы хоронили убитых. Молодой француз по прозвищу Тантарен держал пистолет-пулемет в еще не застывших руках. Мы вырыли для него моги­лу, согнули тело и уложили в яму. В его горле и в груди еще не засохла кровь. Когда мы опускали

убитого, шея его подвернулась. Кровавая слизь и грязная вода полилась изо рта. Поднялся смрад, мухи закружились вокруг ямы, и мы, не скрывая своего отвращения, быстро забросали могилу. Не смогли даже поставить над ней крест, и только зем­ляная насыпь могла теперь указать, где лежит мерт­вый воин. Я не мог забыть этой страшной сцены долгое время.

Последовал приказ на отступление. Вернее, на бегство. Мы погрузили на машины боеприпасы и багаж, запрягли лошадей в наше орудие и шли, шли...

Наши разбитые войска выходили из окружения неизвестно куда. Мы шли и шли46.

ОТСТУПЛЕНИЕ В НИКУДА Бегство

Мы отступали по залитым лунным светом лесам, бесконечным полям и хол­мам до восхода солнца. Останавливались на отдых, засыпая в окопах и между чертополоха. Расходова­ли наши боеприпасы, расстреливая уже давно по­кинутую деревню. На пользу шло только то, что мы облегчали тем самым труд лошадей, избавляя их от лишнего груза.

Разрушенные деревни, сгоревшие дома и тлею­щие бревна сопровождали нас в пути. Мы уходили, а за нами полыхало пламя, уничтожающее послед­ние дома. Горизонт освещали лесные пожары и го­рящие склады боеприпасов. Там поднимались сиг­нальные ракеты и трассирующие пули, создавая грандиозный фейерверк в ночи. В одном ряду с на­ми двигались чужие войсковые колонны и время от времени шли жители сгоревших деревень с тележ­ками, скотом или с домашним скарбом на плечах. Старухи, девушки, дети, беременные женщины, ре­же мужчины, босиком, в рваных ботинках или меш­ковине, намотанной вокруг ног. Мы, в свою очередь, гнали в тыл крупный рогатый скот и овец. Бесконеч­ная толпа народа, идущая впереди и позади нас, из­

виваясь, двигалась на запад. На их пути горел лес. Повсюду встречались покинутые, окопы победонос­ной армии русских.

Загоралась утренняя заря, вестник горя для од­них и счастья для других. Мы форсировали Десну. Здесь опять собралась огромная масса беженцев, женщин и пленных, работавших на наших позициях и уже на следующий день захваченных русскими. Дождь лил без конца. Мы шли и шли. Ночь опуска­лась на залитые водой перекопанные улицы опусто­шенной деревни. Мы продолжали идти.

Три часа удалось поспать в этой деревне, но уже в полночь нас подняли, и мы пошли дальше. На­ступил день. Мы шли по лугам, полям, пастбищам и среди болот. Изредка попадались невысокие хол­мы. Ландшафт не менялся. Временами мы проходи­ли по улицам богатых деревень, еще сохранивших свою красоту к концу сентября. Усталость одолева­ла нас. Шли, шатаясь, иногда ползли по траве. Цеп­лялись за борта машин, складывали на них винтовки и ранцы. Иногда приходилось волочить дрожащих лошадей за собой, в то время как у самих ноги дви­гались чисто механически.

Ночью немного поспали. Один солдат застре­лился от отчаяния и усталости. Было много отстав­ших, кое-кто вообще пропал. Те, кому удалось сесть в грузовик, намного опередили нас. Страх гнал нас все дальше, неизвестность душила.

Мы шли и шли.

Уже наступал день, когда мы вошли в Почеп, где должны были получить боеприпасы и продовольст­вие. Но русские теснили нас, и на следующий день Почеп пришлось сдать. Дальше мы уже шли на пре­делах своих сил. Больше чем сто пятьдесят кило­метров два дня и три ночи 47.

Это было уже не отступление, а бегство.

Нас ждало окружение. Броневики и тяжелую ар­тиллерию пришлось погрузить на грузовые плат­формы. Часть грузовиков с заглохшими моторами, подбитых орудий и поломанных тракторов бросили на дороге.

Длинной цепью войска тянулись на запад. Оста­новиться на ночлег было негде. Поезда шли едва-едва. Машинисты и кочегары отсыпались на тенде­ре. Мы грабили русские базы снабжения и магази­ны, грузили в машины ящики с красным вином и ли­керами, табаком и сигаретами, тащили новое об­мундирование, кондитерские изделия, письменные принадлежности, мыло. Находили воинские склады, где хранились снаряды, и пили без остановки. В большинстве случаев все, что удавалось обнару­жить, было испорчено или уничтожено. Многое по­пало в руки победоносной Красной Армии. Вагоны с лесом, досками, углем и мукой удалось захватить. Мы должны были идти дальше. Выйти из окруже­ния — такова была наша цель.

Однако нас ждали сплошные разочарования. Шли, шли — и все без толку. Лучи солнца пылали на пыльных улицах. Мы вышли на шоссе. В войсках стали отмечаться случаи проявления недовольства.

С несколькими солдатами я забрался в кузов грузовика, несмотря на то что шоферы, да и возчи­ки, отказывались нас брать. Но никакие приказы уже не действовали, воля к жизни оказывалась сильнее. Мы залезали в грузовики и на телеги, никого не спрашивая.

Ветер охлаждал наши головы, и к вечеру мы спрыгивали на землю. Бесконечные колонны грузо­виков медленно двигались по боковым улицам и по шоссе на запад. Мы отдыхали на обочинах дорог и искали на карте деревню Староселье, где должны были переночевать.

Медленно двигались мы, пятеро измученных солдат, по вечерним холмам на спотыкающихся и кровоточащих ногах. Становилось прохладно, земля засыпала, и только вдали блестели огоньки деревни на холме. Девушка показала нам самую короткую дорогу к ней.

Смеркалось, когда мы достигли первых домов Староселья. Мы обшарили их в поисках яиц, хлеба и сала, не обращая внимания на протесты женщин и ворчание мужчин. Остановились в светлой комна­те, закрыли окна, заставили женщин затопить печь и готовить еду. Они неохотно повиновались и нача­ли лениво исполнять наши приказания, ругая нас на непонятном русском языке. Странное чувство бес­покойства охватило нас. Ведь мы не были вооруже­ны. Снаружи звучали сердитые голоса и возбужден­ный шепот.

На всякий случай я вынул из ножен кинжал. Группа молодых мужчин остановилась у окна, на­блюдала за нами и вслушивалась в наши разговоры. Пристально глядя на меня, они спросили на лома­ном немецком языке, не собираемся ли мы поджечь деревню. Я заверил их в обратном, но они явно не поверили мне.

С бьющимся сердцем вышел я на улицу. Тьму ночи рассеивали только звезды да бледный луч лун­ного серпа. Раздался призывный свист из ближай­шего кустарника. Я быстро вернулся домой и сооб­щил о своей тревоге троим спутникам.

Они, в свою очередь, вышли из дома, обеспоко­енные действиями подходящих к ним с палками и косами молодых мужчин.

Трое солдат поспешили обратно, рассказав о своих опасениях. Мы разбили скамейки и кое-что из домашней обстановки, вооружившись дубинками и жердями, затем выскочили из избы, забрали свои винтовки и залегли в саду, спрятавшись в траве за небольшим холмиком. Засвистели пули. Мы высо­чили на дорогу и побежали, отдохнув только в бли­жайшем овраге, откуда наблюдали за огнями де­ревни. Но вокруг все было тихо. Никто не преследо­вал нас. Мы снова вернулись в деревню и ночевали в доме, где, как нам казалось, было спокойно. Од­ нако сон так и не приходил, хотя партизаны и не подходили к нам.

Я размышлял о нашем бегстве, возможном пле­нении и смерти. Мысленно бродил по этой туман­ной земле, вспоминал наши поездки, марши и сра­жения. Теперь меня мучили демоны зла, вынудив­шее бежать сломя голову. Этим размышлениям не было конца.

Рано утром мы возвратились на шоссе. Грузо­вик подобрал нас по дороге на Унечу. Я сидел, про­дуваемый ветром, на крыле грузовика. Позади оста­вались луга, поля пшеницы, лесные поляны, кусты и деревни. Я чувствовал какое-то радостное опьяне­ние. Словно переживал очередное захватывающее приключение и чувствовал себя свободным на этой земле. Поездка на запад и счастливое избавление от возможной гибели прошедшей ночью вернули мне хорошее настроение.

Нежаркое солнце освещало равнину, ветер ше­велил волосы, щеки и лоб оставались прохладными. Быстрота езды, чувство полета и отсутствие пре­следователей наполняли сердце радостью. На один час я был свободен. Пьяный турист в странных об­стоятельствах. Мне казалось, что сейчас я ближе к родине и могу наслаждаться своей свободой, как живительным напитком. Я уже не чувствовал себя солдатом, а скорее просто штатским гражданином, бродягой в великолепном мире.

Фабрики и складские сооружения Унечи показа­лись за освещенными солнцем лесами. Миновали железнодорожные пути с движущимися по ним по­ездами. Вечером все разрозненные части собира­лись в единое соединение, и мы стали искать свой родной полк. Все время подходили отставшие оди­нокие солдаты. Мы узнали, что наше соединение уже грузилось в Клинцах, и отправились на вокзал, где ожидали весь последующий день.

К вечеру были вместе со своими товарищами.

Нас не наказали и лишь слегка отругали. В пол­ку угостили водкой и красным вином. Однако меня расстроила потерянная после авантюрной поездки свобода.

Мы медленно приближались к Гомелю. За окна­ми вагона мелькала знакомая картина: сжатые поля в облаках дыма на горизонте. Россия была опусто­шена, повсюду тлеющие руины деревень и покры­тые обломками пустоши. Последствия войны за ли­нией фронта еще больше удручали меня, так как я видел своими глазами беззащитные деревни и се­ла. Я чувствовал себя виновным в этом опустоше­нии и в том горе, которое мы принесли людям. Я разделял эту вину, как должны были разделять и все солдаты. То, что казалось мне более страшным, чем война: наше отступление и бегство почти испа­рились из моей памяти. Я больше уже не мечтал о своем возвращении домой.

Мост перед нами был взорван. Поезд остано­вился среди бесконечной цепи паровозов и ваго­нов. Саперы лихорадочно трудились над восстанов­лением моста, но дела шли медленно.