– Заболел, кисонька!
Фельдшер попыталась одернуть Сыча:
– Вы не больны, вы пьяны! Идите проспитесь и никогда больше не называйте меня кисонькой!
Сычев расхохотался:
– Кто пьян? Я? Ты еще меня пьяным не видела! Я стакан принял чисто потому, что извела меня болезнь. Сил никаких нет!
– Что ж это за болезнь такая?
– Душевная, сестричка! От любви сгораю!
Надежда потребовала:
– Немедленно покиньте медицинский пункт.
– Да что ты? Недотрога, да? Ты, дура, Толика Сычева не знаешь. Будь поласковей, и я покажу тебе, что такое настоящий мужик. Потом сама бегать за мной будешь!
Николай почувствовал запах дыма, и тут же Надя возмущенно воскликнула:
– Кто позволил вам курить здесь?
Пьяный Сычев вновь рассмеялся:
– А я, кисонька, ни в чьем дозволении не нуждаюсь! Пойдем-ка лучше в кабинетик твой, на кушеточку, побалуемся!
Послышался скрежет засова. Сычев, видимо, закрыл дверь.
Надежда воскликнула:
– Что вы делаете?
– Трахнуть тебя хочу, дура! Или ты думала целкой в деревне остаться?
– Я буду кричать!
– Ха! Кричи сколько влезет. А ну-ка, что у нас за сиськи?
– Оставь, придурок!
– Не дождешься! Ты кричи, кричи, скоро стонать от удовольствия будешь!
Послышался шум борьбы. Николай отбросил топор, вышел из процедурной. В прихожей никого не было. Рванулся в кабинет. Сычев опрокинул Надежду на кушетку, срывая с нее халат.
Перехватив руку насильника, Горшков рванул ее вверх, заламывая кисть. Прием больной. Тем более проведенный неожиданно, со спины. А Сычев не ожидал нападения. Ему в пьяную башку и мысли не приходило, что в медпункте может оказаться кто-то третий. И не просто посторонний, а сам участковый. Сычев взвыл от боли, отпустив фельдшера. Надя вскочила с кушетки, поправила халатик, хорошо, бугай не сорвал пуговицы. Горшков же, развернув согнутую пополам руку Сычева, влепил того в стену. От удара лоб неудавшегося насильника покраснел. Стало ясно, вскоре на месте покраснения вздуется приличная шишка. Перестав выть, Сычев только сейчас сообразил, кто так легко справился с ним. Проговорил ставшим неожиданно трезвым голосом:
– Колян, ты?..
– Я, Сыч, я! Ну что, Толик, доигрался? До попытки изнасилования? Давно ты напрашивался на неприятность! Давно! Вот и получил ее!
– Да ты че, Коль? Я… это… я ж… просто так… хотел слегка шугануть девку… нравится она мне, вот, чтобы не выпендривалась, и… решил… шуткануть. Но, матерью клянусь, ничего такого и в мыслях не держал! Насильно не стал бы. Клянусь… Коля!
– Ну и как, шуганул? Да ты окурок подбери, тебе ж сказали, здесь курить запрещено.
Во время борьбы с девушкой Сычев не выпускал изо рта папиросы, и выпала она тогда, когда его руку заломил участковый. Сыч качнулся, поднял потухший окурок, засунул его в карман брюк.
Николай повернулся к фельдшеру, спросил:
– Как ты, Надя?
– Ничего! Не ожидала, что случится вот так!
– Напрасно. У нас народ хоть и хороший, но не без дебилов типа Сыча. Надо быть внимательной, осторожной. А лезет в открытую, не отмахиваться бесполезно, а скальпель схватить да по роже полоснуть. Чтобы в себя пришел! – Участковый повернулся к Сычеву: – Я правильно говорю, Толик?
– Ну зачем же скальпелем да по роже? Так изувечить можно.
– А изнасиловать беззащитную девушку – не изуродовать ее? От скальпеля шрам на физиономии останется, а от насилия – на сердце, на душе, или, придурок, не понимаешь этого? Но все, больше ты концом своим в деревне махать не будешь! И на зоне тоже. Там скорее тебя самого в позу поставят и место у параши определят!
Сыч, заикаясь, проговорил:
– К-какой зоне, Коля? Ты чего?
– Уж не знаю, в какой! В той, в которую тебя суд определит!
– Да ты что, Коль? Мы ж… это…
Николай перебил Сычева:
