Саймон поднимает брови:
— Переведи, пожалуйста.
— Говорит, что ты будешь хорошим мужем ее дочери. — Я подмигиваю Кван и пытаюсь сохранить непроницаемое выражение лица.
Его глаза округляются. Мы часто играли в эту игру в первые годы нашей совместной жизни: я нарочно переводила неправильно, и мы разыгрывали целый спектакль.
Ду Лили берет его за руку и ведет в дом со словами:
— Идем, я тебе что-то покажу.
Мы с Кван следуем за ними.
— Сначала она должна проверить твои зубы, — говорю я Саймону, — так положено перед помолвкой.
Мы оказываемся в комнатке не более шести метров, которую Ду Лили называет «центральной». Комнатка темная и очень бедно обставленная: пара лавок, деревянный стол, в углах — груды ящиков, корзин и кувшинов. Потолок повторяет форму островерхой крыши. С балок свисают куски сушеного мяса, связки перца, корзины, но никаких осветительных приборов не видно. Пол в комнатке земляной. Ду Лили показывает на простой деревянный алтарь у задней стены. Она просит Саймона встать рядом с ней.
— Она хочет узнать, одобрят ли тебя боги, — говорю я.
Кван округляет рот, но я подмигиваю ей.
Над алтарем висят розовые бумажные знамена с выцветшими надписями. В середине — портрет Мао с пожелтевшей клейкой лентой поперек разорванного лба. Слева — треснувшая позолоченная рамочка с портретом Иисуса с воздетыми к золотому лучу света руками. А справа то, что Ду Лили хочет показать Саймону — старая вырезка из календаря с портретом Брюса Ли в древнем воинском облачении, жадно глотающего зеленую шипучку.
— Видишь этого киноактера? — спрашивает Ду Лили. — Я думаю, что ты похож на него — густые волосы, мужественный рот… Одно лицо, ой, такой симпатичный.
Я бросаю взгляд на фото, затем — на Саймона, который ждет моего объяснения.
— Говорит, что ты похож на этого преступника, которого разыскивает весь Китай. Забудь о браке. Она получит тысячу юаней, если сдаст тебя властям.
Он показывает на вырезку, потом на себя, удивляясь: «На меня?» Яростно трясет головой, протестуя на ломаном английском:
— Нет, нет. Не тот. Я американец. Хороший человек. Этот человек — плохой, кто-то другой.
Я не выдерживаю и начинаю хохотать.
— Я победил, — злорадствует Саймон.
Кван переводит Ду Лили нашу трепотню. Несколько секунд мы с Саймоном улыбаемся друг другу — в первый раз за долгое время. Я уже забыла, в какой именно момент наши безобидные дразнилки превратились в колкости.
— На самом деле Ду Лили сказала, что ты такой же симпатичный, как этот киноактер.
Саймон кланяется в знак благодарности Ду Лили. Она кланяется ему в ответ, радуясь, что тот наконец-то понял ее комплимент.
— Знаешь, — говорю я ему, — ты почему-то, из-за освещения, что ли, выглядишь, гм… по- другому.
— Хм… Как это? — он игриво поводит бровями.
Мне становится неловко.
— Ой, я не знаю, — бормочу я, чувствуя, как лицо у меня начинает пылать, — может, ты стал больше походить на китайца или что-то в этом роде… — Я отворачиваюсь, сделав вид, что внимательно изучаю портрет Мао.
— Знаешь, что говорят о людях, которые давно женаты? Они с годами становятся похожими друг на друга.
Я таращусь на стену. Интересно, что он на самом деле думает?
— Посмотри, — говорю я, — рядом с Мао Иисус. Наверняка он запрещен в Китае.
— Может, Ду Лили и не знает, кто такой Иисус. Может, она думает, что это киноактер, рекламирующий лампочки.
Я собираюсь спросить Ду Лили об Иисусе, как вдруг Кван резко поворачивается и окликает какие-то темные фигуры, застывшие в дверном проеме: «Заходите! Заходите!» Потом деловито кричит: «Саймон, Либби-я, быстренько! Помогите тетенькам с нашим багажом!» Наши престарелые носильщицы отталкивают нас в сторону и, пыхтя и отдуваясь, втаскивают в дом чемоданы и рюкзаки, забрызганные грязью.
— Открой кошелек, — говорит мне Кван и, прежде чем я успеваю это сделать, сама начинает рыться в моей сумке. Должно быть, ищет деньги для чаевых. Но вместо денег она вытаскивает мои «Мальборо лайтс» и отдает женщинам всю пачку. Одна из женщин обрадованно пускает пачку по кругу, а затем кладет ее в карман. Старухи дружно закуривают, а затем удаляются в облаке дыма.
Кван отволакивает свой чемодан в темную комнату справа. «Мы спим здесь», — говорит она и делает мне знак, чтобы я следовала за ней. Я ожидаю увидеть мрачную спальню с аскетической обстановкой, соответствующей всему дому. Но когда она открывает окно, чтобы впустить утреннее солнце, я вижу широкую супружескую кровать с резной спинкой, огороженную пологом из светлого тюля. Это чудесный антиквариат — точно такой же я «пасла» в магазинчике на Юнион-стрит. Постель заправлена так, как Кван заправляет дома свою: простыня туго натянута на матраце, подушка и одеяло аккуратно сложены в ногах.
— Откуда это у Большой Ма? — удивляюсь я.
— И это, — присоединяется ко мне Саймон и показывает на комод с мраморной плитой и зеркалом, отливающим серебром, — я думал, они избавились от всей этой империалистической мебели во время революции.
— О, эти старые вещи, — Кван небрежно и одновременно гордо машет рукой, — долго принадлежали наша семья. Во время культурная революция Большая Ма спрятала их под соломой в сарае. Так мы все сохранили.
— Сохранили? — удивляюсь я. — Но как они у вас появились?
— Как появились? Леди-миссионерка отдала их деду нашей матери. Вернула большой долг.
— Какой большой долг?
— Очень длинная история. Это случилось, ой, сто лет…
В разговор вмешивается Саймон:
— А нельзя ли поговорить об этом попозже? Хотелось бы все-таки устроиться в новой спальне…
Кван презрительно хмыкает.
— О, — озадачивается Саймон, — я так понимаю, здесь одна спальня.
— Другая спальня спать Ду Лили, только одна маленькая кровать.
— Хорошо, а где мы все разместимся? — Я обвожу взглядом комнату, ища запасной матрац или подушку.
Кван беспечно машет рукой в сторону супружеской кровати. Саймон улыбается мне и пожимает плечами, извиняясь за это очевидное жульничество.
— На этой кровати и двое с трудом могут разместиться, — говорю я Кван, — мы с тобой будем спать здесь, но придется найти кровать и для Саймона.
— Где найти еще одна кровать? — Она вопросительно смотрит в потолок с воздетыми вверх руками, словно кровать должна материализоваться прямо из воздуха.
Внутри меня нарастает паника.
— Хорошо, но кто-то должен спать на запасном матраце, подстилке, хоть на чем-нибудь.
Она переводит мои слова Ду Лили, которая тоже воздевает руки кверху.
— Видишь? — говорит Кван. — Ничего.
— Ладно, я буду спать на полу, — великодушно соглашается Саймон.
Кван переводит Ду Лили и его слова, и та начинает хихикать.
— Хочешь спать с жуками? — осведомляется Кван. — Кусачими пауками? Здоровенными крысами? О да, здесь много крыс, съедят твои пальцы. — Она устрашающе стучит зубами. — Как тебе это понравится, а?
