— Заткнись. — Лицо у меня горит. Я выхватываю из чемодана пару шерстяных носков. — Отвернись. Я хочу одеться.
— Я уже видел тебя голой тысячу раз.
— Так вот, тысяча первого раза не будет. Отвернись.
Повернувшись к нему спиной, я стягиваю куртку и ночную сорочку, все еще досадуя на себя, что он так дешево меня купил. Одурачил меня! И какая же я идиотка, что поддалась ему! Надо было предвидеть, что он захочет надо мной подшутить. Я чувствую на себе его взгляд и поворачиваюсь к нему лицом.
— Тебе не нужно втягивать живот. — Он придерживает тюлевую занавеску, — ты и так потрясающе выглядишь. И всегда выглядела. Мне всегда нравилось на тебя смотреть.
— Болван!
— Что?! Мы, между прочим, все еще женаты!
Я бросаю в него скомканный носок. Он уворачивается, отпуская занавеску, которой, по всей видимости, лет сто, потому что от удара носка она разрывается — пуф! — и тоненькие клочочки взлетают в воздух.
Мы молча созерцаем урон. Я чувствую себя сорванцом, угодившим бейсбольным мячом в соседское окно.
— Ай-яй, — хихикаю я, прикрыв рот рукой.
Саймон качает головой.
— Плохая девчонка.
— Это ты виноват!
— Почему? Это ты бросила носок.
— А ты смотрел!
— Я и сейчас смотрю.
И вот я стою перед ним совершенно голая, отмораживая себе зад.
Я бросаю в него другой носок, потом рейтузы, потом велюровую рубашку, потом ночную сорочку. Сжимая в руке тапок, я подскакиваю к Саймону и колочу его по спине. Он хватает меня за руку, и мы оба падаем на постель. Мы катаемся и боремся, толкаемся и пихаем друг друга, радуясь тому, что найден наконец предлог вот так, беспечно, возиться. А когда мы выдыхаемся от этой шутливой борьбы, то глядим друг другу в глаза, молча, без слов, без улыбки. И бросаемся друг другу в объятия, — словно пара волков, соединившихся после долгой разлуки, ищущих то, что некогда их объединяло: запах кожи, вкус слюны, гладкость волос, изгибы позвоночника, все бугорки и складки, которые знаешь на ощупь и теперь открываешь снова. Он нежен, я неукротима, и мы оба падаем в бездну, пока все воспоминания о том, кем мы были до этого мгновения, не улетают прочь, ибо мы есть одно целое.
Когда я выхожу во двор, Кван одаривает меня одной из своих невинно-многозначительных усмешек.
— Либби-я, почему ты улыбаться?
Я смотрю на Саймона и отвечаю:
— Дождя нет.
Не важно, сестра она мне или нет, я благодарна ей за то, что она вытащила нас в Китай.
На земле лежит открытый чемодан, битком набитый всякой всячиной. По словам Кван, все это Большая Ма завещала Ду Лили — все, кроме деревянной музыкальной шкатулки, пискляво играющей мелодию песенки «Дом на просторах». Я достаю фотоаппарат и начинаю снимать.
Кван достает из чемодана первый подарок. Мы с Саймоном выдвигаемся вперед, чтобы разглядеть его получше. Это ловушка для тараканов.
— В Америке, — объясняет она Ду Лили с серьезным выражением лица, — они называют это «отель для тараканов». — И показывает на ярлычок.
— Ба! — удивляется Ду Лили. — Американцы такие богатые, что у них есть кукольные домики для насекомых! — Она покачивает головой, поджимая губы в пролетарском негодовании. Я перевожу ее слова Саймону.
— Да, а еще американцы кормят их разными вкусностями, — Кван открывает дверцу «отеля» и заглядывает внутрь, — и еда такая хорошая, что они не хотят уходить и остаются навсегда.
Ду Лили шлепает ее по руке, сделав вид, что рассердилась.
— Ты такая вредная! Ты думаешь, я не догадалась, что это такое? — И взволнованно обращается ко мне. — У нас в Китае тоже такое есть. Мы берем побеги бамбука, разрезаем их, используем сладкий сок. Мы с твоей сестрой вместе их резали. У нас в деревне проводились состязания: поглядеть, кто больше поймает всяких паразитов — мух, крыс, тараканов. Твоей сестре всегда удавалось наловить тараканов больше всех. А теперь она пытается одурачить меня.
Кван разворачивает новые подарки, — купленные, по всей видимости, в магазине спорттоваров. Сначала появляется огромный рюкзак. «В нем можно носить кирпичи, еще много карманов — по бокам, снизу, там, сям, гляди. Открываешь — ой, что там?» Она вытаскивает переносной очиститель воздуха, туристический примус, аптечку, надувную подушку, пищевые пакеты, пакеты для мусора, термическое одеяло, и — «О! Невероятно!» — еще кучу вещей: водонепроницаемый спичечный коробок, зажигалку и швейцарский армейский нож с зубочисткой, «очень практичный». Словно девушка с фирмы «Эйвон Леди», Кван объясняет предназначение каждого предмета.
Саймон изумленно разглядывает кучу.
— С ума сойти! Как это пришло тебе в голову?
— Газета, — отвечает Кван, — у них есть статья про землетрясение. Если будет сильное, это нужно, чтобы выжить. В Чангмиане, как ты видеть, не надо ждать землетрясение. Нет ни света, ни воды, ни отопления.
Кван вытаскивает из чемодана пластиковую коробку — в такой обычно хранят всякую дребедень под кроватью, — и на свет божий появляются перчатки для работы в саду, теплые стельки, рейтузы, полотенца, футболки. Ду Лили вскрикивает, вздыхая и причитая, что Большая Ма так и не смогла насладиться этим добром. Я фотографирую Ду Лили в окружении ее наследства. На ней надеты модные солнечные очки и бейсболка со словом «Чемпионы», усыпанным стразами.
После скромного завтрака из риса и пикулей Кван выносит во двор кипу фотографий, запечатлевших тридцать два года ее жизни в Америке. Они с Ду Лили садятся на лавочку и начинают их рассматривать.
— Смотри, — говорит Кван, — это Либби-я, ей здесь шесть лет. Правда, она миленькая? Посмотри, какой на ней свитер! Я сама его связала, перед тем, как уехать из Китая.
— А эти белые девочки, — спрашивает Ду Лили, — кто они?
— Ее одноклассницы.
— А за что их наказали?
— Наказали? Их не наказывали.
— Тогда зачем они надели эти высокие бумажные колпаки?
— А-ха-ха-ха! Да-да, высокие колпаки, чтобы наказывать контрреволюционеров! Так вот как они выглядят! В Америке чужеземцы надевают их, когда отмечают дни рождения, а еще Новый год. А это день рождения Либби-я. Это такая американская традиция. Одноклассники дарят подарки, ничего полезного, так, безделушки. А мама печет сладкий пирог и втыкает в него горящие свечи. Дитя загадывает желание, и, если ей удастся задуть все свечи разом, желание сбудется. А потом дети съедают сладкий пирог, сладкие конфетки, пьют сладкую шипучку, — так много сладкого, что язычки прилипают к нёбу и они больше не могут проглотить ни кусочка.
Ду Лили удивляется:
— Ого! Праздник на каждый день рождения? Волшебство, чтобы сбылось желание? Почему американцы все время хотят чего-то, ведь у них и так всего полно? А мне вот и не нужен праздник. Одного желания раз в двадцать лет было бы достаточно…
Саймон отводит меня в сторону:
— Прогуляемся?
— Куда?
