Сто тайных чувств

— Ты уверен, что это не чья-нибудь собственность? — спрашиваю я. — Может, мы нарушаем границы?

Он удивленно оборачивается:

— В Китае? Ты что, шутишь? Их что, просто так называют коммунистами? Здесь вся земля общая.

— Не думаю, что это так и теперь. Люди могут владеть домами, даже иметь собственное дело…

— Э, не волнуйся. Если даже и нарушаем границы, не пристрелят же они нас. Просто скажут, чтобы мы ушли, и мы уйдем. Вперед! Я хочу увидеть следующую долину, ту, что за этой.

Я жду, что вот-вот появится разгневанный фермер и накинется на нас с мотыгой. Но на пастбище пусто, а в полях очень тихо. Странно, день-то рабочий. Почему здесь никого нет? И для чего эти высоченные каменные стены, если не для защиты от врагов? Почему здесь такая мертвая тишина? Никаких признаков жизни, даже птицы не поют.

— Саймон, — начинаю я, — не кажется ли тебе, что…

— Знаю, это удивительно, поля выглядят точь-в-точь как какое-нибудь английское поместье, прямо сцена из «Хоуардс Энд».

Через час мы пересекаем долину и начинаем подниматься на холм, на этот раз более крутой и каменистый, нежели предыдущий. Тропинка сужается, становясь все больше похожей на американские горки. Теперь я вижу стену, второй туннель, известковые вершины, похожие на кораллы, пробившиеся со дна океана. Темные тучи застилают солнце, и воздух становится прохладным.

— Может, повернем обратно? — говорю я. — Похоже, будет дождь.

— Нет, сначала посмотрим, что на вершине.

И, не дожидаясь моего ответа, Саймон карабкается вверх по тропинке. Я следую за ним, вспоминая рассказ Кван о миссионерах — о том, как деревенские сказали, что их убили разбойники. Может, в этой сказке была доля правды? Уезжая из отеля в Гуйлине, — когда это было, неужели вчера? — я купила газету «Чайна дэйли» на английском языке. На первой странице был репортаж о неуклонном росте преступности в стране за последнее время, особенно в туристических центрах — таком, как Гуйлинь. Два дня назад в одной из деревень с населением двести семьдесят три человека было расстреляно пять преступников — один за изнасилование, два — за ограбление и два — за убийство. Все преступления были совершены в минувшем году. Пять жестоких преступлений, пять казней, и все это — в одной крошечной деревушке! Вот вам правосудие на скорую руку: обвинен, признан виновным, ба-бах. Далее в газете сообщалось, что рост преступности — следствие «тлетворного влияния Запада и дегенеративного образа мышления». Якобы перед смертью один из преступников признался, что у него помутился рассудок после просмотра пиратской копии американского фильма «Голый пистолет 33 1/3». Он также заявил, что не совершал убийства, что японскую туристку убили «бандиты с гор», а он только купил украденные часы «Сейко», принадлежавшие убитой. Вспомнив этот эпизод, я с облегчением думаю о том, что мы не представляем интереса для бандитов. Я ношу не «Сейко», а дешевенькие пластмассовые «Касио». Хотя кто знает, может, бандиты с гор мечтают именно об электронных часах с калькулятором размером с ноготь на большом пальце. Паспорт я, слава богу, оставила в доме Большой Ма. Я слышала, что паспорт стоит порядка пяти тысяч долларов на черном рынке. За такие деньги можно запросто укокошить.

— Где твой паспорт? — спрашиваю я Саймона.

— Здесь, — он хлопает рукой по своему рюкзачку, — ты думаешь, мы тут наткнемся на пограничный патруль?

— Черт, Саймон! Не надо повсюду таскать с собой паспорт!

— Почему?

Прежде чем я успеваю ответить, в кустах раздается треск, сопровождаемый стуком копыт. Это бандиты верхом на лошадях! Саймон спокойно шагает вперед.

— Саймон! Вернись!

— Сейчас, — и исчезает за поворотом. А потом я слышу его вопли: — Эй, там! Тпру! Погоди… Э, погоди! — и он несется, спотыкаясь, вниз по дороге, и с криком «Оливия, отойди!» врезается в меня с такой силой, что я, не удержавшись на ногах, мешком валюсь на землю. Я лежу в грязи, и мой разум вдруг отделяется от тела. Мысли ясные и спокойные, а чувства обострились. Я ощупываю шишку на голени, вздувшуюся вену на коленке. Боли нет. Нет боли! И без тени сомнения или страха я осознаю, что там, за поворотом — смерть. Я читала об этом в книжках: каким-то образом ты это чувствуешь, хотя и не можешь объяснить. Время течет медленно. Как правило, прошедшая жизнь мелькает перед глазами умирающего за секунды, но сейчас время тянется так медленно! У меня, похоже, предостаточно времени, чтобы вспомнить все самое лучшее, что было в моей жизни — нежданные радости, Саймона… Даже Саймона! И любовь, прощение, целительное умиротворение — оттого, что позади не осталось никаких горьких сожалений. Мне становится смешно: слава богу, на мне чистое белье, хотя здесь, в Китае, всем на это наплевать. Слава богу, со мной Саймон, и я не одна в этот ужасный и вместе с тем прекрасный момент. Слава богу, он будет со мной и после смерти — в раю или Мире Йинь, не важно. Хотя, если там и вправду что-то есть, что, если… Что, если там Эльза? В чьи ангельские объятия он устремится? Мысли вдруг перестают быть спокойными и ясными, время течет в обычном ритме, и я вскакиваю на ноги, говоря себе: «К такой-то матери все это дерьмо!»

Вот тогда-то они и появляются, наши так называемые убийцы — корова и теленок. Услыхав мои вопли, они испуганно тормозят, поднимая тучу грязных брызг.

— Что такое? — спрашивает Саймон.

Корова протяжно мычит в ответ. Если бы от стыда умирали, я бы сейчас точно отдала богу душу. Моя беседа с Создателем была глупой шуткой! А я даже не могу посмеяться. Какая же я дура! Я больше не могу доверять ни собственному чутью, ни ощущениям. Теперь я понимаю шизофреников, которые, пытаясь упорядочить окружающий их хаос, сшивают мир кое-как, прежде чем он распадется на мелкие куски.

Корова с теленком убегают прочь. Но как только мы вступаем обратно на тропу, навстречу нам спускается молодой человек с палкой в руке. На нем серый свитер поверх белой рубашки, новенькие джинсы и белоснежные кроссовки.

— Это, должно быть, пастух, — говорит Саймон.

Остерегаясь на этот раз делать какие-либо выводы, я отвечаю:

— Может, это бандит, почем мы знаем.

Мы отходим в сторону, уступая ему дорогу. Но прямо перед нами молодой человек останавливается. Я жду от него какого-нибудь вопроса, но он молчит. У него непроницаемое лицо. Взгляд внимательный, цепкий.

— Ни хау! — машет ему Саймон, хотя парень стоит прямо перед его носом.

Парень молчит. Его взгляд скользит по нашим лицам. Я начинаю бормотать по-китайски:

— Это ваши коровы? Они меня до смерти напугали… Может, вы слышали, как я кричала? Мы с мужем американцы, живем в Сан-Франциско. Знаете, где это? Да? Нет?.. А теперь мы приехали в гости в Чангмиань к тете моей сестры Ли Бин-бин.

Никакой реакции.

— Вы ее знаете? Вообще-то она умерла. Вчера, прямо перед нашим приездом, такое несчастье. А теперь мы должны… — Я так нервничаю, что никак не могу вспомнить, как будет по-китайски «похоронить». И тогда я говорю: — Устроить праздник в ее честь, печальный праздник.

Я нервно смеюсь. Мне стыдно за мой китайский, за мой американский акцент. Парень смотрит прямо мне в глаза. И я мысленно говорю ему, ладно, козел, хочешь играть в «гляделки», давай поиграем. Но спустя несколько секунд не выдерживаю и опускаю глаза.

— Что это с ним? — спрашивает Саймон.

Я пожимаю плечами. Этот пастух не похож на остальных мужчин в Чангмиане — с загрубевшими на холоде руками и кое-как подстриженными волосами. Этот аккуратно подстрижен, с чистыми ногтями. Надменный умник. В Сан-Франциско такой сошел бы за аспиранта, преподавателя университета или рефлексирующего поэта. А здесь он всего лишь пастух — пастух, которому мы не нравимся по непонятным мне причинам. Но именно поэтому я хочу одержать над ним верх, заставить его улыбнуться, убедив заодно и себя, что я вовсе не так смешна, как может показаться на первый взгляд.

— Мы тут гуляем, — продолжаю я по-китайски, — любуемся окрестностями. Здесь очень красиво. Мы