Полковник сделал паузу, но поскольку его знакомые никак не реагировали на достаточно ясный намек, он решил пояснить свои слова:
- Я стараюсь придерживаться определенного часа: в нашем климате иначе нельзя.
Поскольку и это откровенное проявление гостеприимных порывов полковника осталось непонятым, он вежливо проговорил:
- Джентльмены, не хотите ли вы что-нибудь выпить?
Полковник повел молодых людей на Четвертую улицу, в ресторан, расположенный на первом этаже, и там они приобщились к местным обычаям.
- Не это, - заявил полковник бармену, который привычным движением подвинул к ним бутылку скверного, явно кукурузного виски, будто другого заказа он и не ожидал, - не это! - И полковник махнул рукой. - Вон ту бутылочку отарда, прошу вас. Да, да! Никогда не пейте спиртных напитков низкого качества, джентльмены, особенно по вечерам да еще в здешнем климате! Вот это другое дело. Ваше здоровье!
Гостеприимный полковник, выпив свою порцию виски и пробормотав, что это не совсем то, 'когда у человека свой винный погреб, он поневоле становится немного придирчивым', - заказал сигары. Однако те, что предложил бармен, не удовлетворили полковника; он жестом велел убрать их и принести гаванские сигары какого-то особого сорта: каждая в отдельной упаковке.
- Я курю только эту марку, джентльмены; они немного дороже, но вы скоро поймете, что в здешнем климате лучше не экономить на сигарах, а курить те, что получше.
Поделившись с ними столь ценными сведениями, полковник с удовлетворенным видом закурил ароматную сигару и небрежным жестом сунул два пальца в правый карман жилета. Однако там ничего не оказалось; на лице полковника появилась легкая тень недовольства, и он перенес пальцы в левый карман жилета. Не найдя ничего и там, он огляделся с самым серьезным и раздосадованным видом, обеспокоенно похлопал рукой сперва по правому карману брюк, потом по левому и воскликнул:
- Бог ты мой, какая досада! Бог ты мой, как это неприятно! В жизни со мной ничего подобного не случалось. Я где-то оставил бумажник. Постойте, кажется какая-то бумажка все-таки нашлась. Нет, черт побери, это только квитанция.
- Позвольте мне, - проговорил Филип, видя, как расстроился полковник.
Филип вытащил кошелек, но полковник заявил, что об этом не может быть и речи, и пробормотал что-то бармену насчет 'следующего раза'. Однако этот поставщик веселящего зелья никак не реагировал на его слова, и Филипу все же выпала честь расплатиться за дорогостоящий 'глоточек'. Полковник многословно извинился и заявил, что за ним остается право угостить молодых людей 'в другой раз, в другой раз'.
Затем он пожелал своим друзьям спокойной ночи, и скоро они исчезли из виду, но Бирайя Селлерс и не подумал возвращаться в 'свои апартаменты' в 'Плантаторском'; вместо этого он направился в дальний квартал города, где жил на квартире у приятеля.
ГЛАВА XIV
В ФИЛАДЕЛЬФИИ. ПЕРВОЕ
ПОЯВЛЕНИЕ РУФИ БОУЛТОН
Pulchra duos inter sita stat Philadelphia rivos;
Inter quos duo sunt millia longa viae.
Delawar hic major, Skulkil minor ille vocatur;
Indis et Suevis notus uterque diu
Hic plateas mensor spatiis delineat; aequis,
Et domui recto est ordine juncta domus.
T.Makin*.
______________
* Стоит Филадельфия в блеске своей красоты
Между двух рек, разделенных пространством в две мили.
Побольше река - Делавар, а поменьше - Скалкилом
зовется;
Индейцам и свевам известны они издавна.
Широкие улицы здесь проложены ровно и прямо,
Прямыми рядами дома прижались друг к другу вдоль улиц.
Т.Мэйкин (лат.).
Vergin era fra lor di gia matura
Verginita, d'alti pensieri e regi,
D'alta belta; ma sua belta non cura,
О tanta sol, quant' onesta sen fregi.
Tasso*.
______________
* Чистыми мыслями, строгостью нрава,
Зрелой красой эта дева блистала.
Скромность и честь - ее добрая слава
Вместо нарядов ее украшала. - Тассо (итал.).
Письмо, которое Филип Стерлинг написал Руфи Боултон, перед тем как пуститься на Запад в поисках счастья, застало ее в доме отца в Филадельфии. Это был один из самых приятных пригородных домов этого гостеприимного города, по своей территории одного из крупнейших городов мира, который давно стал бы центром нашей страны, если бы не помеха в виде кэмденамбойских песков, отрезавших его от Атлантического океана. Филадельфия движется к процветанию медленно, но верно; на ее гербе можно было бы изобразить черепаху - ту самую неторопливую, но зато восхитительно вкусную черепаху, которая превращает обед филадельфийца в королевское пиршество.
Быть может, виновата была весна, но в то утро Руфь казалась несколько встревоженной и не могла найти себе места ни в доме, ни в саду. Ее сестры ушли в город показывать гостям, приехавшим из провинции, Индепенденс-Холл, колледж Джирарда, Фэрмаунтовские фонтаны и парк - четыре достопримечательности, не увидев которых ни один американец не может умереть спокойно даже в Неаполе. Но Руфь призналась, что она устала от этих достопримечательностей, так же как и от Монетного двора. Она устала и от многого другого. В то утро она попыталась сесть за рояль, немного поиграла, спела простую песенку приятным, хотя и чуть резким голосом, а потом уселась у открытого окна и принялась читать письмо Филипа.
О чем думала она, глядя поверх зеленой лужайки и деревьев на Челтонские холмы? О Филипе? Или о том мире, который он помог ей открыть своим вторжением в ее жизнь, скованную условностями и традициями? О чем бы она ни думала, по выражению ее лица было видно, что она предается не праздным мечтам. Потом она взяла в руки книгу - какой-то труд по медицине и, судя по всему, восемнадцатилетней девушке он должен был казаться не более занимательным, чем свод законов; однако вскоре лицо ее просияло, и она настолько увлеклась чтением, что не заметила, как на пороге появилась ее мать.
- Руфь!
- Да, мама? - с легким оттенком нетерпения отозвалась Руфь, отрывая взгляд от книги.
- Мне бы хотелось поговорить с тобой о твоих планах на будущее.
- Ты же знаешь, мама, я не могла больше оставаться в Уэстерфильде. Я там задыхалась. Эта школа годится только на то, чтобы засушивать все молодое.
- Я знаю, - произнесла Маргарет Боултон, и на лице ее появилась тревожная улыбка, - тебя раздражает та жизнь, которую ведут Друзья. Но чего ты сама хочешь? Откуда такая неудовлетворенность?
- Если ты настаиваешь, мама, то я скажу. Я хочу выбраться из этого стоячего болота.
Посмотрев на Руфь с болью и упреком, миссис Боултон заметила:
- Тебя и так ни в чем не ограничивают. Одеваешься ты по своему вкусу, гуляешь где вздумается, ходишь в любую церковь, какая тебе по душе, и занимаешься музыкой. Вчера только у меня была дисциплинарная комиссия из Общества: у нас в доме рояль, - а это нарушение устава.
- Надеюсь, ты объяснила старейшинам, что за рояль ответственность несем мы с отцом, а ты даже не входишь в комнату, когда кто-нибудь играет, хоть и очень любишь музыку. К счастью, отец уже вышел из
