- Да. Отец дал ему денег, а в залог получил землю, и что бы ни случилось с его деньгами и акциями, на руках у него оказался большой участок необработанной земли.
- А какое отношение к этому имеет Филип?
- На участке много строевого леса, - не знаю только, можно ли его вывезти, - и еще отец говорит, что там должен быть уголь: это каменноугольный район. Он хочет, чтобы Филип произвел разведывательные работы.
- Еще одно состояние, припасенное для нас, - сказала Руфь. - Отец припас для нас уже столько состояний, что, боюсь, мы их никогда не найдем.
Тем не менее Руфь заинтересовалась новым проектом отца, возможно именно потому, что к нему имел какое-то отношение Филип. На следующий день к обеду вместе с мистером Боултоном пришел Биглер, который превозносил практическую сметку мистера Боултона и расхваливал его новый великолепный участок; потом он перевел разговор на тему о железной дороге, которая откроет путь к участку с севера.
- Пеннибеккер говорит, что в вашей земле полно угля, он в этом уверен; а если железная дорога свяжет ее с озером Эри, то ей цены не будет.
- Если так, то почему бы вам не взять этот участок себе и не довести дело до конца, мистер Биглер? Я уступлю вам его по три доллара за акр.
- Значит, почти даром, а я не из тех, кто наживается за счет друзей, ответил Биглер. - Но если вы захотите заложить его и купить акции той дороги, что подходит к участку с севера, я не прочь вступить в долю, конечно, ежели Пеннибеккер согласится; но ведь вы знаете Пеннибеккера - он все больше по юридической части, земельная собственность его не очень интересует. - И Биглер рассмеялся.
Когда он ушел, Руфь спросила у отца, какое отношение имеет Филип к его новым планам.
- Пока не могу сказать ничего определенного, - ответил мистер Боултон. - Филип проявил себя способным инженером, из Нью-Йорка о нем поступают самые хорошие отзывы; но эти жулики хотят только использовать его в своих интересах. Я написал ему и предложил взять на себя разведку и съемку на моей земле. Нужно же знать, что она собой представляет. И если он откопает там что-нибудь стоящее, я возьму его в долю. Отчего же не помочь молодому человеку стать на ноги?
Всю жизнь Эли Боултон помогал молодым людям становиться на ноги - и всегда расплачивался своей спиной, когда дело шло неудачно. Если бы подвести итог в его бухгалтерских книгах, то оказалось бы, что расход всегда превышает приход; возможно, однако, что в том мире, где действует совсем другая бухгалтерия, весь расход в его книгах превратится в приход. Ведь если смотреть на книгу с обратной стороны, правая сторона всегда оказывается слева.
Филип прислал Руфи юмористический отчет о событиях, приведших к гибели города Наполеона и планов развития судоходства на реке Колумба, о бегстве Гарри и плачевном положении полковника. Гарри так торопился, что не успел даже попрощаться с мисс Лорой Хокинс, но он, конечно, утешится, как только увидит еще какое-нибудь хорошенькое личико, - последнее должно было послужить Руфи предостережением. А полковник Селлерс сейчас, наверное, уже обдумывает новую, не менее блестящую авантюру.
Что касается железной дороги, то Филип теперь все понял: дельцам с Уолл-стрит она нужна только для того, чтобы вести биржевые спекуляции, и ему пора с нею распрощаться. Интересно, обрадуется ли Руфь, узнав о его возвращении на Восток? А он возвращается, невзирая на письмо Гарри из Нью-Йорка, советовавшего ему не уезжать, пока он, Гарри, улаживает кое-какие дела, связанные с подрядами, и предупреждавшего, чтобы он не слишком полагался на Селлерса, который склонен гоняться за химерами.
Лето прошло для Руфи без каких-либо происшествий. Она переписывалась с Алисой, обещавшей навестить ее осенью, много читала, искренне старалась заинтересоваться домашними делами и теми людьми, которые бывали у Боултонов; но она стала замечать, что все чаще погружается в свои думы и все больше устает от окружающей ее обстановки. Ей казалось, что скоро все станут похожи на отца и сына из шейкерской общины в Огайо, которые в ту пору гостили у Боултонов и как две капли воды походили друг на друга не только одеждой, но и манерой держаться. При этом сын, еще не достигший совершеннолетия, был более отрешен от мирской суеты и более набожен. Своего отца он называл не иначе, как 'брат Плам', и держался с таким сознанием собственного достоинства, что Руфь не раз подмывало воткнуть булавку в сиденье его стула. Отец и сын, как и все члены их секты, носили длинные однобортные сюртуки без воротников, застегивавшиеся спереди на крючки и без единой пуговицы. Руфь предложила украсить их, пришив и сзади хотя бы один крючок с петлей в том месте, где у сюртуков обычно пришита пуговица.
Как ни забавна была эта ходячая шейкерская карикатура на квакеров, она страшно угнетала Руфь и еще больше усиливала ощущение давящей духоты.
Ощущение это было совершенно неоправданным. Вряд ли можно было найти дом приятнее, чем дом Боултонов; выстроенный неподалеку от города, он был одним из тех очаровательных загородных особняков, которые так радуют глаз всякого, кто приезжает в Филадельфию. В этом вполне современном доме было все, что может предоставить его обитателям богатство; стоял он в красиво распланированном парке с чудесными кущами деревьев, тщательно подстриженными лужайками и множеством клумб, усыпанных яркими цветами; при доме были теплицы и оранжереи, где вызревал виноград; фруктовый сад спускался уступами к мелководному ручью, который весело бежал по устилавшей его дно гальке и журчал под сенью деревьев. Вокруг простирались заботливо возделанные поля; там и сям виднелись коттеджи и особняки эпохи революции, все напоминало английский сельский ландшафт, одинаково привлекательный как в убранстве майских цветов, так и в мягких красках позднего октября.
Чтобы чувствовать себя здесь как в раю, недоставало только душевного покоя. Всадник, проезжая мимо по Старой Джермантаунской дороге и увидев на лужайке девушку, качающуюся в гамаке с томиком старинных стихов или новым романом в руках, несомненно позавидовал бы такой идиллии. Но откуда ему знать, что девушка погружена в чтение клинических отчетов и мечтает лишь о том, как бы оказаться далеко, далеко, совсем в иных местах.
Вряд ли Руфь почувствовала бы себя более несчастной оттого, что окружающая ее роскошь вдруг превратилась бы в призрачный сон. Впрочем, возможно, ей и в самом деле все кругом казалось призрачным.
- Мне иногда кажется, - сказала она как-то отцу, - что мы живем в карточном домике.
- А ты бы хотела превратить его в больницу?
- Нет. Скажи мне, отец, - продолжала Руфь, которую не так-то легко было сбить с толку, - ты все еще связан с Биглером и его друзьями? Ведь они являются сюда только для того, чтобы вовлечь тебя в какую- нибудь аферу.
Мистер Боултон улыбнулся, как улыбаются мужчины, когда разговаривают с женщинами о 'серьезных делах'.
- Эти люди по-своему полезны, Руфь. Они не дают миру погрузиться в спячку, и многими своими удачными операциями я обязан им. Почем знать, Руфь, - а вдруг земля, при покупке которой я, надо признаться, слишком поддался уговорам Биглера, когда-нибудь принесет богатство тебе и остальным моим детям?
- Ах, отец, вечно ты все видишь в розовом свете. Мне кажется, ты никогда так легко не разрешил бы мне заниматься медициной, если бы это не казалось тебе интересным экспериментом.
- Ну а ты удовлетворена его результатами?
- Если ты хочешь знать, не раздумала ли я, - нет. Только теперь я начинаю понимать, чего могу достичь в медицине и какая это благородная профессия для женщины. Неужели ты предпочитаешь, чтобы я сидела, как птичка на ветке, и ждала, пока кто-нибудь придет и посадит меня в клетку?
Мистер Боултон был очень доволен, что разговор перешел с его дел на другую тему, - ему не хотелось рассказывать своим домашним о поступке, очень для него характерном, который он совершил как раз в тот день.
У Руфи были все основания чувствовать себя в своем доме, как в карточном домике, хотя никто из ее родных даже не подозревал, какие бедствия грозят им на каждом шагу, как тысячи других американских семей не подозревают о том, что их благополучие и богатство висят на ниточке, которая в любую минуту может оборваться под тяжестью рискованных спекуляций или непредвиденных осложнений.
