— Да, держу. А вы любите обезьян?
— Я всяких животных люблю. И собак, и кошек.
— И обезьян?
— Да, обезьян тоже.
Кумагай, отвернувшись, давился от смеха. Хамада тихо смеялся, уткнувшись в носовой платок. Даже Кирако улыбалась, по-видимому о чем-то догадавшись. Но Кикуко, против ожиданий, оказалась славной девушкой. Она и не подозревала, что над ней смеются.
— Она совсем дура! У нее чердак плохо работает! — не стесняясь даже присутствия Кирако, вульгарным тоном сказала Наоми, когда начался уанстеп и Кумагай с Кикуко ушли в зал танцевать. — А вы как думаете, Кирако-сан? — обратилась она к актрисе.
— О чем?
— Она выглядит совсем обезьяной. Потому-то я и завела разговор об обезьянах.
— О-о!..
— Все над Ней смеялись, а она даже не поняла… Вот дуреха!
Кирако бросила на Наоми наполовину изумленный, наполовину презрительный взгляд и проронила только:
— О-о!..
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дзёдзи-сан, идемте танцевать уанстеп! — позвала Наоми, и я наконец-то удостоился чести танцевать с ней. Я был рад — при всей моей робости, это была возможность показать свое умение на практике. К тому же партнершей была моя любимая Наоми. Ничего, пусть даже моя неуклюжесть вызовет смех, это, напротив, еще больше оттенит грацию Наоми… Это и было моим заветным желанием. К тому же во мне шевелилось своеобразное честолюбие. Мне хотелось, чтобы все говорили: «Кажется, он муж этой женщины», иными словами, хотелось похвалиться: «Это моя женщина, глядите все на мое сокровище!» При мысли об этом меня охватывала какая-то праздничная, острая радость, вознаграждавшая меня за все жертвы, принесенные ради Наоми.
Сначала она, по-видимому, не собиралась танцевать со мной сегодня. Решила, наверное, подождать, пока я не стану танцевать лучше. Ну что ж, раз не хочет — не надо, я даже не предлагал ей танцевать, и когда я уже почти смирился с этим, она сама позвала: «Пошли танцевать!» — не могу передать, как это меня обрадовало.
Я помню все вплоть до того момента, когда я поднялся, взял Наоми за руку, дрожа как в лихорадке, сделал первые па уанстепа. Дальше все заволоклось туманом — я перестал слышать музыку, перед глазами пошли круги, сердце заколотилось, ноги двигались не в такт. Здесь все было совсем иначе, чем на втором этаже музыкального магазина Ёсимуры, где мы танцевали под звуки граммофона. Я поплыл по волнам людского моря, сам не понимая, куда плыву.
— Дзёдзи-сан, вы дрожите! Спокойней, иначе у вас ничего не получится… — все время шепотом сердито наставляла меня Наоми. — Опять поскользнулись! Вы крутитесь слишком быстро. Потише! Потише!
Но от таких ее слов я еще больше растерялся. В тот вечер пол был натерт специально для танцев и был особенно скользким. А я привык на уроках к другому полу, поэтому то и дело оступался.
— Что с вами? Нельзя так поднимать плечи!.. Опустите плечи! Опустите! — шептала Наоми, время от времени вырывая у меня свою руку, которую я сжимал изо всех сил, и со злостью нажимая на мое плечо. — Зачем вы так стискиваете мне руку? Вы прямо вцепились в меня, я двинуться не могу!.. Ах, опять, опять плечи!
При таком обороте дел получалось, будто я танцую специально для того, чтобы выслушивать ее брань, но даже эти ее злые слова не доходили до моего сознания.
— Ну все, Дзёдзи-сан, хватит! — Наоми окончательно рассердилась. Публика требовала продолжения танцев, но она, оставив меня, вернулась к столику.
— Удивительно! Я все еще не могу танцевать с вами! Поупражняйтесь еще немного дома!
Вернулись Хамада с Кирако, пришел Кумагай, пришла Кикуко, и за столом снова стало весело, а я, глубоко разочарованный, молча выслушивал насмешки Наоми.
— Послушай, при такой ругани робкий человек тем более танцевать не сумеет! — засмеялся Кумагай. — Ты лучше молчи и давай танцуй с ним.
Слова Кумагая задели мое самолюбие. «Давай танцуй с ним!..» — что это за слова? За кого он меня принимает, этот молокосос?!
— Вы вовсе не так плохо танцуете, как говорит Наоми, — сказал Хамада. — Многие танцуют гораздо хуже. Послушайте, Кирако-сан, потанцуйте сейчас с Дзёдзи-саном фокстрот.
— С удовольствием… — Кирако с грацией актрисы наклонила голову. Но я торопливо замахал руками.
— Не надо, не надо! — повторял я, окончательно растерявшись.
— Почему не надо? Нельзя так стесняться. Правда, Кирако-сан?
— Конечно… Прошу вас!
— Нет, нет, не надо! Я попрошу вас танцевать со мной, когда я научусь.
— Если вас приглашают, нужно танцевать! — обратилась ко мне Наоми таким тоном, словно это была незаслуженная честь для меня. — Дзёдзи-сан хочет танцевать только со мной, куда это годится… А! Начали фокстрот! Ступайте! Нужно танцевать с разными партнерами!
— Will you dance with me? — послышался чей-то голос в эту минуту, и к Наоми подошел стройный молодой европеец, с напудренным как у женщины лицом, тот самый, который раньше танцевал с Кикуко. Он склонился перед Наоми и, улыбаясь, что-то говорил ей скороговоркой — наверное, комплименты. Я понял только слова, сказанные нахальным тоном: «Please, please…» Наоми вспыхнула как огонь, но, не в силах сердиться, улыбалась. Она хотела отказать ему, но не знала, как поэлегантнее это сделать. Английский язык изменил ей. Европеец принял улыбку Наоми за выражение согласия.
— Yes… — сказала она и неуверенно поднялась. Щеки ее пылали.
— Вот так птица! Сама важничала, а перед европейцем раскисла! — засмеялся Кумагай.
— Эти иностранцы такие нахальные, вот и я так же растерялась, — сказала Кикуко.
— Ну, так потанцуем? — услышал я голос Кирако.
Должен пояснить, что не только сейчас, но и никогда в прошлом для меня не существовало ни одной женщины, кроме Наоми. Конечно, увидав красавицу, я мог оценить ее красоту. Но мне всегда хотелось лишь издали любоваться ею, на расстоянии. Шлемская была исключением, но мое состояние влюбленности в нее было далеко от обычной страсти. Да и «страстью» то чувство нельзя назвать — это было что-то глубокое, неуловимое, как сон. Она была женщиной далекой, чуждой мне расы. Кроме того, она преподавала танцы, и оттого мне было легче танцевать с ней, чем с ослепительной Кирако, японкой и актрисой театра Тэйгэки.
Но против моих ожиданий, танцевать с Кирако оказалось легко. Тело ее было легким, как пух, и прикосновение рук нежно, как только что распустившиеся лепестки. Она хорошо улавливала все мои движения. Танцуя с таким партнером, как я, она точно следовала за мной, как чуткая лошадь улавливает намерения всадника. С ней я ощутил радость и легкость во всем теле. Ко мне вернулась бодрость, ноги сами выделывали быстрые па, и я кружился легко, будто на карусели. Я испытал невыразимое удовольствие.
— О, вы прекрасно танцуете! С вами очень легко танцевать! — кружась, как водяное колесо, услышал я слова Кирако, ее нежный, тихий, ласковый голос.
— Нет, это потому, что со мной танцуете вы!
— О, что вы!.. — сказала она немного погодя.
— Сегодня очень хороший джаз.
— Да.
— Под плохую музыку всякое желание танцевать пропадает.
