барин Кумагай.
— А его приятели? Они тоже иногда здесь бывали?
— Да, приходили.
— Все вместе или каждый в отдельности?
— Э-э…
Только впоследствии я вспомнил, что при этом моем вопросе хозяйка очень смутилась.
— Они приходили и по отдельности, и вместе с молодым барином. Всякое бывало…
— Кто еще бывал здесь один, кроме Кумагай-куна?…
— Этот… Хамада-сан. Потом другие… Кажется, и другие тоже бывали поодиночке».
— Они куда-нибудь ее приглашали? Куда-нибудь уходили?
— Нет, большей частью сидели дома.
Самым загадочным было именно это. Если справедливо подозрение относительно Наоми и Кумагая, зачем он таскает за собой приятелей, ведь это помеха для любовников… Почему они приходят поодиночке и Наоми их принимает? Если все они хотят сблизиться с Наоми, отчего же не возникают ссоры? Вот и вчера все четверо шутили и разговаривали вполне дружелюбно… Размышляя над этим, я опять становился в тупик и начинал сомневаться, действительно ли Наоми изменяет мне с Кумагаем…
Однако, когда вопрос заходил об этом, от Наоми трудно было добиться толку. У нее не было никаких особо дурных намерений, она просто хотела веселиться с друзьями… — упорно твердила она. Когда я спросил ее, зачем же она так вероломно обманула меня, она ответила:
— Так ведь папа-сан не доверяет этим моим друзьям… Чтобы вы слишком не волновались!
— Зачем же ты мне сказала, что дача принадлежит родственнику Сэки? Какая разница, чья дача — Сэки или Кумагая?
На этот вопрос Наоми не сумела сразу найти ответа и молча исподлобья злобно сверлила меня взглядом. Она потупилась, прикусила губу.
— Вы больше всех подозреваете Матяна. Я думала, лучше я скажу, что это дача Сэки.
— Не смей называть его «Матян». У него есть фамилия — Кумагай!
Сколько я ни старался сдерживаться, но меня, наконец, прорвало. Когда она называла его «Матян», у меня от отвращения мурашки пробегали по коже.
— Ты близка с Кумагаем? Отвечай правду!
— Нет, не близка. Вот вы подозреваете меня, а доказательства у вас есть?
— Доказательств нет, но я и так все знаю!
— Откуда же?
Наоми была до жути спокойна. На губах даже мелькала злая усмешка.
— А что означало твое вчерашнее поведение? И после этого ты еще смеешь утверждать, что ни в чем не виновата!
— Они меня насильно напоили и заставили так нарядиться. Вся моя вина только в том, что я вышла из дома в таком виде.
— Прекрасно! Значит, ты продолжаешь утверждать, что не виновата?
— Да, не виновата!
— И ты можешь в этом поклясться?
— Да, могу. Клянусь.
— Ах, так? Ладно, помни же свою клятву. Я больше не верю ни единому твоему слову!
Больше я с ней не разговаривал.
Боясь, что она напишет Кумагаю, я отобрал у нее почтовую бумагу, конверты, чернила, карандаш, вечное перо и марки и спрятал вместе с ее вещами у жены садовника. Чтобы заставить Наоми безвыходно сидеть в мое отсутствие дома, я оставил ей лишь красный креповый халат. На третий день утром я уехал из Камакуры, притворившись, будто еду на службу. В поезде я все время думал, как собрать доказательства, и для начала решил заглянуть в наш дом в Омори, пустовавший уже целый месяц. Если у нее связь с Кумагаем, она, конечно, началась не этим летом.
Я поеду в Омори и пороюсь в вещах Наоми. Нет ли там писем или каких-нибудь других доказательств?
В тот день я против обычного опоздал на первый поезд и поехал со следующим. Было уже десять часов, когда я приехал в Омори. Открыв своим ключом входную дверь и пройдя через ателье, я поднялся прямо наверх, чтобы обыскать комнату Наоми, но в тот самый момент, как я открыл дверь и вошел, у меня невольно вырвался возглас удивления. Я остановился, как вкопанный, слова замерли на губах. На циновке лежал Хамада.
Увидев меня, он залился краской смущения и вскочил.
Некоторое время мы молча глядели друг на друга, словно желая прочесть, что на уме у каждого.
— Хамада-кун… Почему вы здесь?…
Хамада шевелил губами, словно хотел что-то сказать, но не находя слов, стоял передо мной, понурившись, как будто прося пощады.
— Ну, Хамада-кун… давно вы здесь?
— Я только что… только что пришел, — на этот раз внятно ответил он, как человек, понявший, что положение безвыходно и далее запираться бессмысленно.
— Но двери были заперты. Как вы вошли?
— С черного хода.
— С черного хода? Он тоже заперт…
— У меня есть ключ… — он говорил так тихо, что я еле слышал.
— Ключ! Откуда он у вас?
— Наоми-сан дала. Вы, конечно, уже поняли, наверное, зачем я сюда пришел…
Хамада медленно поднял голову и молча посмотрел на меня, онемевшего от изумления. На лице у него была написана готовность по-юношески честно встретить решительную минуту, сейчас он совсем не походил на испорченного мальчишку, каким он всегда мне казался.
— Кавай-сан, я тоже отчасти понимаю, почему вы так неожиданно пришли сюда сегодня! Я вас обманывал. И готов понести любое наказание. Странно говорить вам это теперь, но я уже давно собирался… сам рассказать вам о своем проступке, даже если бы вы его не обнаружили…
Слезы выступили у него на глазах и потекли по щекам. Все это было так неожиданно, что я молча таращил на него глаза. Я и верил его признанию, и в то же время многого все еще не мог уразуметь.
— Кавай-сан, прошу вас, простите меня!..
— Однако, Хамада-кун, я все еще чего-то не понимаю. Зачем вы получили ключ от Наоми? Зачем вы пришли сюда?
— Потому что… потому что сегодня мы условились встретиться здесь с Наоми-сан…
— Что?! Встретиться с Наоми?…
— Да… И не только сегодня. Мы уже встречались здесь много раз…
Я узнал, что с тех пор, как мы переехали в Камакуру, Хамада уже три раза имел здесь тайные свидания с Наоми. Когда я отправлялся на службу, Наоми, пропустив один-два поезда, уезжала в Омори. Она приезжала обычно часов в десять утра и уезжала обратно в половине двенадцатого. В Камакуру она возвращалась не позже часа, так что в доме садовника никак не могли бы предположить, что за это время она успела побывать в Омори. Сегодня они тоже должны были встретиться часов в десять утра. Услышав мои шаги по лестнице, Хамада был уверен, что это пришла Наоми.
В первый момент это ошеломляющее признание привело меня в состояние полной растерянности. Я был так поражен, что не мог вымолвить ни слова. Напомню, что мне было тогда тридцать два года, Наоми — девятнадцать. Девятнадцатилетняя девочка так смело и бесстыдно обманывала меня! Я был не в силах — да нет, я и сейчас еще не в силах — примириться с мыслью, что эта маленькая девочка оказалась такой порочной!
— Когда вы сошлись с Наоми?
Прощать или не прощать Хамаду — об этом я не думал, я лишь горел желанием все узнать, все, до мельчайших деталей.
— Уже давно. Тогда вы меня еще не знали…
