– Молчи, пацан. Приколю!
И Сашка замолчал. Только заплакал. Было больно, и стыдно, и обидно. Ничего он не может сделать с этим уродом. И некому за него заступиться.
«Вот, значит, для чего он меня водкой накачал. Жопа моя ему приглянулась», – думал плача, с нетерпением ожидая, когда все это закончится.
Когда дядя Боря сполз с него и растянулся на постели, Сашка вскочил, надел брюки, ботинки.
Дядя Боря лежал с довольной улыбкой, его пьяные глаза закрывались.
– Ты ко мне завтра приходи. Я еще водочки куплю. Выпьем. И смотри, не говори никому. Тебя же пацаны запозорят. Понял? – пролепетал он и замолчал. Через минуту уже захрапел.
Сашка посмотрел на его довольную рожу. Вытер слезы.
Ну ты и гад, дядя Боря! Такой же гад, как все! Теперь Сашка смотрел на него с обидой и ненавистью.
На столе лежал нож. Дядя Боря резал им селедку и хлеб.
Сашка взял нож в руку и со всего размаху всадил острое лезвие ему в живот, еще удивился, как легко вошел нож.
– Получай, сволочь!
Дядя Боря вздрогнул, а Сашка резанул его к грудине, чтоб кишки наружу.
Нож оказался острым как бритва, и тело легко разошлось, обнажив внутренности. Брызнула кровь.
Дядя Боря только охнул от боли, но глаз так и не открыл.
– Мне тоже было больно, гад! – сказал Сашка и обтер лезвие ножа о дяди Борину рубашку. Спрятал нож за пазуху и вышел, захлопнув за собой дверь.
Дядя Боря был одинокий человек. Его труп обнаружили только через месяц, когда он весь разложился.
Май в том году был на редкость жарким.
Никто и предположить не мог, что отпетого уголовника убил пацан. Убийцу и не искали. Не хотели менты возиться.
А Сашка почувствовал себя настоящим героем. Оказывается, не так уж страшно убить человека. Надо только все сделать по уму, и тогда ничего тебе не будет.
Теперь, куда бы он ни шел, в школу или вечером гулять, нож всегда был при нем. Вот его защита. Пусть теперь кто-нибудь попробует обидеть.
Даже ребята во дворе заметили, как изменился Сашка. Младшие зауважали его. А старшие старались не связываться, считая самым настоящим психом. Он ведь, чуть что, сразу за нож.
О дяде Боре Сашка не вспоминал.
И как-то незаметно пролетел год, а за ним другой.
С Оксаной Русиновой Сашка жил в одном доме. Хотя ей было тринадцать с небольшим, выглядела она на все шестнадцать. Стройные ноги, грудастая не по годам, с хорошей фигурой. С такой любой пацан пойдет гулять. Во дворе многие к ней клеились, рассказывая друг другу разные небылицы.
Сашка Гуляев не клеился.
Проходя, она даже не глядела в его сторону.
Длинный, тощий, дистрофичного вида, рожденный хронической алкоголичкой. Нет, он не в ее вкусе. Чего на него смотреть. Всегда неухоженный, в грязной, рваной одежде.
Оксане нравился кудрявый паренек из второго подъезда Алеша Александров. Отличник в школе. Ходит в музыкальную школу, на скрипке учится играть. Не мальчик, а клад. Этот всегда чистенький, аккуратненько одет.
Гуляев его возненавидел, особенно не нравилось то, что он всегда ходил в белой рубашке. И морда сытая, откормленная. Пай-мальчик. Такому рожу расквасить не грех.
Вечером они с Оксаной долго целовались в подъезде. Не подозревая, что Сашка за ними наблюдает, притаившись под лестницей.
Все штаны перепачкал в кошачьих испражнениях. Сидел, забившись в уголок, лишь бы не заметили.
А скрипач, гадюка, всю ее обцеловал, и лицо, и шею. Кофточку расстегнул, груди лапал. Хотел в трусики залезть, да Оксана побоялась в подъезде.
Тогда впервые Сашка увидел ее груди.
В подъезде было темно. Но входная дверь закрывалась неплотно, и сквозь узкую щель проникал свет уличного фонаря.
Тогда ее груди показались Сашке необычайно большими, с оттопыренными сосками.
Скрипач лизал ей языком то один, то другой сосок, а Оксана тихонечко хихикала, гладя его по кудрявым волосам.
Сашка разозлился.
«Тоже мне прилежная девочка, отличница. Знали бы ее родители, чего их дочь делает с этим козлом», – думал он, завидуя скрипачу Александрову и ненавидя его еще больше. Он, гад, может, а Сашка – нет. Несправедливо так. Ведь эта Оксанка ему тоже нравится.
Дождавшись, когда скрипач проводил Оксану до двери и спустился, Гуляев выскочил из-под лестницы.
Это получилось для александрова неожиданно. И засмущался он даже, догадавшись, что Сашка видел, как они обнимались с Оксаной.
– Чо, зассал? – спросил Сашка, выпрямившись перед скрипачом. Он был выше Александрова на целую голову.
– Ничего я не зассал. Просто ты так выскочил…
– Значит, зассал, – усмехнулся Сашка, сунул руку под куртку, потрогал штык.
Но в подъезде резать скрипача не будешь. Вдруг заорет, гад…
– Айда прогуляемся, – предложил он Александрову. Но тот заартачился.
– Мне домой надо. Уроков полно задали. Это ты в школу не ходишь.
– В школе нечего делать. – Сашка ухмыльнулся. – Аттестат мне не нужен. Туда вообще одни дураки ходят. А нормальные пацаны, как я, живут свободно. – Хотелось хоть как-то поддеть кудрявого скрипача, чтобы вызвать на драку. А там…
И, кажется, Александров повелся.
– Ты уж нормальный, – сказал он со смешком. Это было для Сашки откровенным оскорблением. Сразу насупился, сжимая кулаки.
– А кто я, по-твоему? Ну скажи. Не увиливай от ответа, если не бздун. Скажи, – он рванул Александрова за плечо.
– Отвали. Гуляй! Не цепляйся. Бродяга бездомный! Вот кто ты! И мать твоя бродяга. Все помойки обшарила.
Сашка задрожал от обиды. Такое стерпеть не мог. Потому что это было правдой, неприятной для него. Мать действительно рыскала по мусорным контейнерам, собирала бутылки.
Но говорить это Александрову не надо было. Не его это собачье дело.
– Вот что, скрипач задроченный. Я обиды никому не прощаю. Понял?
Александров струсил, но виду не подал, даже усмехнулся, сказал с пренебрежением:
– Плевал я на тебя. Обид он не прощает. Проглоти тогда ее.
Сашка схватил его за руку, поволок из подъезда.
– Пошли за гаражи поговорим.
Они вышли из подъезда. В окно их увидела Оксана.
Пай-мальчик не ожидал, что Гуляй достанет штык. Теперь Александров не скрывал страха.
– Ты чего, Санек? Я же это все так наговорил, сгоряча. Не убивай, – просил он, упав на колени, и жалел, что тут, за гаражами, их никто не видит. Гуляй – псих.
– Чо ты мне предлагал проглотить? – Сашка поигрывал ножом, зажав Александрова в угол. Деваться тому некуда, а Сашка не спешил. Пусть он потрясется, сопли, слезы пустит. Пусть на коленках поползает, гад. Всегда испытывал брезгливость к Сашке. А теперь на любые унижения перед ним готов. Теперь от
