Она достала свиток из кармана своего платья.
— Прочитать для тебя?
— Нет. — Неужели она сомневается, что он сам может читать? Или она просто хотела узнать содержимое? Печать не была сломана. Он держал записку и смотрел на нее, думая, как она отреагирует на следующее его требование.
— Твоей дочери тринадцать лет.
— В следующем месяце будет четырнадцать.
Это уже немного лучше.
— Есть в Чарене священник?
Она медленно кивнула, ее глаза неожиданно сделались яркими и наполнились ожиданием.
— Попросите его провести брачную церемонию. Через три недели я женюсь на твоей дочери. — Он смотрел ей в глаза, но ничего не мог различить.
Она поднялась на ноги, и он подумал, не захочет ли она теперь уничтожить все, что она сделала для его спасения. Он оказался глупцом, ему нужно было подождать, пока он окрепнет, чтобы сообщить о своем решении. Она кивнула, на лице у нее ничего не отразилось.
— Все будет сделано.
— Леди Мортон, — его голос застал ее возле самой двери. — Ваш муж… — Он остановился, не зная, разделяла ли она ненависть к своему мужу, какую чувствовала ее дочь, честно говоря, он не мог выразить сожаление в том, что убил этого человека.
— Не годится обращаться к матери своей жены по имени ее мужа, — произнесла она ровным голосом. — Ты можешь называть меня Кирен. — Она улыбнулась, и он заметил в ней ту красоту, которую она передала дочери.
Затем она оставила его, закрыв за собой дверь и прислонившись к ней от слабости и облегчения. Страхи, которые терзали ее, ушли прочь. Она жила только ради того, чтобы любить и защищать свою дочь. Это все, что у нее было. Теперь ее дочь будет в безопасности. Она могла прекрасно определить характер человека. Вот почему уже в день своей помолвки с трижды овдовевшим лордом Мортоном она знала, что ее отец обрекал ее на брак, заключенный в аду.
После смерти мужа ее обуревали различные чувства. Страх, что ее единственный ребенок будет убит из-за смерти германца. Отчаяние, когда она поняла, что даже если он выживет, они с дочерью будут изгнаны и останутся без крыши над головой. А теперь облегчение, даже радость. Этот человек был любимцем нового лорда Чарена. Ее Гьёрсал будет в безопасности. Что бы ни случилось с самой Кирен, ее дочь будет спасена.
Глава 17
Гавин Макамлейд долго был воином-наемником, участвовал во многих битвах и привык уезжать, оставляя тела товарищей, павших на поле брани. Ничто, однако, не могло заставить его покинуть Чарен до тех пор, пока он не убедился, что Салек будет жить, — ни настойчивое послание Олбани, где ему приказывали вернуться ко двору, ни содержавшиеся там намеки, что хрупкий мир между Англией и Шотландией находится в руках Гавина.
Он скомкал свиток в руках, прочитав его во второй раз, затем приказал, чтобы к нему привели Кирен. Она пришла и гордо встала перед ним, испытующе глядя ему в глаза.
— Салек? — нетерпеливо спросил он.
— Он жив и скоро поправится. — Ей уже сказали, что ее дочь в дальнем крыле их старинного замка с ножом, приставленным к ее прелестному горлышку, ожидает своей участи. Если светловолосый гигант умрет, то ее дочь тоже умрет. Ее следующие слова изумили, даже напугали Гавина: — Вы можете со спокойным сердцем ответить на полученное послание. Ваш друг не умрет.
Гавин скрыл свое удивление, считая, что она вряд ли могла знать содержание послания. Оно пришло всего несколько минут назад, когда она находилась в комнате Салека.
— А как я могу знать, что ты не обманываешь, уверяя меня в его выздоровлении?
Ее губы изогнулись в горькой усмешке.
— Неужели я буду мстить за смерть мужа ценой жизни дочери? — Затем она рассмеялась. — Ваш друг спас Гьёрсал, она бы пролила кровь собственного отца. Она поклялась убить его.
И снова Гавин удивился ее словам.
— А вы? Вы скорбите о лорде Мортоне?
— Если бы у меня было платье золотистого цвета, я одела бы его, — ясно ответила она.
Гавин был вполне удовлетворен этим, как и видом Салека, которого больше не знобило; он лежал спокойно и ни в чем не нуждался. Он оставил верных и смелых воинов охранять Чарен и следить за выздоровлением Салека. У них были четкие указания — если Салек умрет, девушка тоже умрет, хотя по приказу Гавина она была освобождена из заточения и находилась с матерью.
Покинув стены Чарена, он обратил все свои мысли к Эдинбургу, где теперь находился королевский двор. Олбани в своем послании одновременно приказывал и умолял Беринхарда вернуться ко двору, не объясняя почему. Гавин мог только размышлять над этим, но вскоре убедился, что это бесполезно. Возможно, из-за своих безуспешных попыток разрешить загадку, он ускорил движение так, что люди, сопровождавшие его, стали думать, что он бежит от демонов, и начали часто оглядываться назад.
Большинство воинов были людьми Олбани. Он оставил тех, с кем прошел много сражений и которым он мог доверить охранять Салека и Чарен. Салек, он знал, будет протестовать, как только поправится настолько, что сможет протестовать. Он сразу же поймет, что Гавин захватил с собой только горстку воинов, которым он мог безоговорочно доверять при любых обстоятельствах.
Минуло лишь двое суток после того, как они покинули Чарен, а маленький отряд Гавина уже продвигался по Хай-стрит к королевскому замку. Вряд ли кто-то еще мог за такой короткий срок проехать такое расстояние. Стоял темный промозглый вечер, и даже луна не освещала их путь. Все мечтали провести часок-другой в теплой таверне с расторопной девушкой-служанкой, которая бы накрыла на стол, а позже, быть может, уложила спать. Все думали об этом, но только не Гавин. Он не мог думать ни о чем, кроме регента, который ждет его прибытия, и Риа, о которой он думал постоянно.
То, что регент ждал его, было совершенно очевидно. Гавина провели прямо в спальню, чтобы смыть пыль после путешествия, прежде чем провести его в королевское крыло замка, Гавин улыбнулся, осматривая комнату с богатым убранством и удобной мебелью. На маленьком столике даже стоял графин с вином, поставленный туда, без сомнения, быстро сновавшей прислугой, как только он назвал свое имя и цель приезда смотрителю замка. Эти покои сильно отличались от маленькой жалкой комнатушки, в которой он ютился во время своего прошлого пребывания во дворце.
Ему понадобилось немного времени, чтобы сменить кожаные штаны и жакет на трико и камзол цвета темного бургундского. Как и вся его одежда, этот наряд тоже отличался простотой, но прекрасно сидел и был сшит из отличного материала. Единственным украшением была вышивка серебром на поясе и на рукавах камзола. Через несколько минут Гавин следовал за слугой по длинному коридору к Олбани.
Хотя прошедшие недели принесли много изменений в жизнь и положение Гавина, в самом регенте или его апартаментах ничего не изменилось. Гавин ощутил себя как дома, когда опустился в уютное кресло, ожидая, когда его пригласят во внутренние покои Олбани. Ему не пришлось долго ждать, и Гавин снова встретился с одним из самых могущественных людей в Шотландии.
Олбани показал ему на кресло и приказал остальным оставить комнату. Взгляд, устремленный на Гавина, был оценивающим и задумчивым.
— Итак, — тихо произнес он, — ты добился успеха.
Гавин кивнул:
— Чарен мой.
