— Это не кинжал и не кортик, — сказал Вовка. — Это херсонский митрен. Его носили на поясе в виде украшения как знак доблести. Но можно и колбасу порезать. Одинаково годится и для хозяйственных нужд, и для выяснения… феодальных отношений.
— Я же говорил, кинжал! — обрадовался Добрыня.
— Это я говорил! — возразил Бурик. — А ты заладил: «кортик, кортик…» Кортик — это у моряков!
— А… а в этих… феодалистических отношениях тоже были моряки! Нам историчка рассказывала. Ой, она у нас дура такая!..
— Слава! — всплеснула руками Татьяна Владимировна.
— Не феодалистич… чес… — Вовка безуспешно пытался воспроизвести созданного Добрыней словесного монстра, — … литичес… тьфу! Феодальных! А первым мореплавателем на длинные дистанции вообще был Ной. Понял? Феодалист…
— Сам такой… — ответил Добрыня, расплывшись в своей неповторимой щербатой улыбке.
— Слава… — повторила мать уже совершенно упавшим голосом. — Извинись сейчас же!
— Щассс… — Добрыня улыбнулся еще шире. — Вовочка, ты уж меня прости, обормота… — Интонация была совсем как у Татьяны Владимировны, когда та смущалась, терялась или расстраивалась. Таланта пародиста Добрыне явно было не занимать.
Вовка и Татьяна Владимировна в праведном негодовании посмотрели друг на друга.
— А куда эту штуку деть? — помахал опустевшей йогуртной упаковкой Бурик.
— Сашка! — возмутился Вовка. — А то ты до сих пор не уяснил, где в этом доме параша! Ой… — он покосился на Татьяну Владимировну. — В смысле… я хотел сказать мусорное ведро…
Мальчишки на диване покатились со смеху.
— Да… — слегка смущенно продолжил Вовка, стараясь не глядеть на Татьяну Владимировну. — Я полагаю, оно на кухне… под раковиной. Если только не ускакало куда-нибудь за это время. Пойдемте, я вам покажу.
Он взял Татьяну Владимировну под руку. Та расхохоталась:
— Да, Володя… — сквозь смех сказала она. — Вы действительно способны обратить всю эту нелепую ситуацию в комфортные тона.
Вовка смотрел на нее, смеющуюся, и вдруг понял, что, в сущности, она очень красива. Вот только сменить бы эту идиотскую дешевую косметику и прическу… Ну хотя бы как у Любки сделать — «фантазийного направления». Стасу бы такую жену…
— Милый… милый Карлсон… — с интонацией Фрекен Бок — Фаины Раневской подхватил Добрыня.
Тут расхохотался Бурик.
— Так! — Вовка нехотя расстался с мыслями о Любе и о потенциальной стасовой жене. — А кто разрешил на диван с ногами?!! — Он деланно сверкнул глазами в сторону довольных пацанят. — Татьяна Владимировна, вы уж тут с ними построже. Не то на шею сядут. Ну… вроде все показал, могу с легким сердцем вас покинуть. У нас со Стасом сегодня местная командировка перед отъездом.
— Далеко? — обеспокоено спросила Татьяна Владимировна.
— Нет, — поспешил успокоить ее Вовка. — Скорее надолго — до вечера… позднего.
— А куда? — спросил с дивана Бурик.
— Туда! — весело рассердился Вовка. — На ту самую Кудыкину Гору! Может, тебе объяснительную по этому поводу написать? — И уже Татьяне Владимировне: — В ближайшее Подмосковье. В некотором смысле… этнографическая экспедиция. А вылет у нас через три дня.
— «Он улетел… Но обещал вернуться…», — голос Раневской получался у Добрыни ностальгически похожим.
Москва, Рижский вокзал
— А не откушать ли нам шампанского Екатеринбургского винкомбината, — сказал Стас, когда двери закрылись и электричка «Москва — Волоколамск» пришла в движение. — Аспирант один вчера привез. Ящик… Я тут захватил для пробы.
— Весь ящик? — удивился Вовка.
— Не весь, разумеется. Несколько экземпляров. Зацени! — у Стаса, как у индийского факира, появилась в руке большая зеленая бутылка, чуть запотевшая от холода.
— Вау! Бис!! — восхитился Вовка.
В другой руке у Стаса появились большие пластиковые стаканы, в какие наливают бочковое пиво в дешевых забегаловках.
— Ну, ты даешь, Стас! Ты это серьезно? Вот так сразу? Прямо здесь?
— А чего тянуть? Стрессы прошедшей недели требуют хоть какого-то минимального выхода…
— Да? Минимального выхода? Это в таких-то количествах? — Вовка подозрительно покосился на большой кожаный рюкзак Стаса, под завязку набитый чем-то, имеющим подозрительно округлые формы.
— Подумаешь… — Стас слегка замялся. — Запас карман не тянет. А шампанское — лучший антидепрессант, да будет тебе известно!
— Ох, темнишь ты что-то… недоговариваешь… Сколько там у тебя? — спросил было Вовка, но тут прогремел выстрел, заставив редких пассажиров в полупустом вагоне от неожиданности подскочить на месте. Пластиковая пробка ударила в потолок, срикошетила от стены и волчком закрутилась в проходе.
— Ну, с поехалом! — провозгласил Стас.
Дмитровская
— Стас, ну ты барыга! — с укоризненным восторгом воскликнул Вовка, быстро подставляя к горлышку стакан.
— А что, немного шампанского нам не повредит. Крепче все равно ничего не будет. Я не ханжа и не собираюсь повторять подвиг Модеста Петровича.
— Мусоргского? — уточнил Вовка.
— Его самого… В плане выпить-закусить он был мужчиной справным. Но, дописав до середины «Хованщину», выпил в очередной последний раз и решил безотлагательно завязать.
— Успешно? — Вовка не скрывал улыбки.
— Сомневаюсь. Дописывал уже Римский-Корсаков.
— Да, Стас… Чувствую, в истории музыки ты поднаторел.
— Я вообще талантливый, — согласился Стас.
— И скромностью не страдаешь. Ну, за твои многочисленные таланты!
Выпили за таланты.
Гражданская
— За мальчишек я беспокоюсь, — сказал Стас, глядя в окно.
— Я тоже, — ответил Вовка. — Даже не знаю, что и придумать. Как они тут без нас? Эх, вот бы и их в эту командировку записать…
— Ну, во-первых, скажи спасибо, что я записал тебя. Во-вторых, работать в их присутствии мы там однозначно не сможем — сам прикинь…
— Между прочим, один из них мог бы помочь с переводом.
— У нас для этого будет русскоязычный Сарачено и наш с тобой английский.
— Ах, да… Ну, за нас, полиглотов!
Красный Балтиец
