За окном наблюдалась густая рельсовая развязка локомотивного депо «Подмосковное».
— Гляди, Стас, семафорик с синим огоньком.
— Вижу. Вот ты мне скажи — на железной дороге семафоры или светофоры?
— Не знаю, — растерялся Вовка. — Как-то не задумывался. Семафоры, наверное…
— А я где-то читал, что семафоры — это такие поднимающиеся и опускающиеся штуковины вроде шлагбаумов. Только маленькие. А светофоры — те, что светятся.
— Может быть. Да какая разница. Я как-то привык, что если на железной дороге, значит — семафор. Пусть так и будет. Знаешь… когда я вижу синие огни у рельсов, я всегда им мысленно подмигиваю, — неожиданно для себя признался Вовка, глядя в окно.
— А зачем?
— Не знаю… — Вовка слега смутился. — Мне кажется, они приносят мне удачу.
Стас улыбнулся. Это была добрая и понимающая улыбка. В такие моменты он очень ценил доверие своего лучшего друга.
— Родные места, — протянул Вовка, любуясь пейзажем за окном.
— Ну, тогда за малую родину! — поднял свой стакан Стас. С глухим пластиковым звуком бокалы соприкоснулись.
Ленинградская
— Ладно, Стасич, рассказывай, что ты нарыл в спецхране. Я же вижу, тебя просто распирает.
— Пораспирает-пораспирает и перестанет. Похоже, это тебе не терпится узнать.
— Конечно, не терпится — зазвал меня в какую-то мухо… глухомань, ничего толком не объяснил, а теперь ломается.
Стас нахмурился.
— Я тебе не девка, чтобы ломаться…
— Эй, не вздумай обидеться!
— Ладно… давай лучше выпьем.
Покровское-Стрешнево
— Погляди, вокзальчик напоминает маленькую мечеть с минаретом. Вон полумесяц на шпиле.
— И правда! Разве здесь жили мусульмане? Ты, Вовка, как абориген должен знать.
— Да нет. Просто стилизация под восток. А религия в здешних местах всегда была православная! Это я тебе говорю уже не как абориген, а как историк… Тут всегда было много церквей и монастырей. Вон посмотри, на другой стороне реки церквушки виднеются. Да не туда смотришь. Вон там!
— Погоди-погоди. Мне это место смутно знакомо…
Поезд шел по тонкому мосту над шлюзом.
— Что, опять дежа вю? — съязвил Вовка.
— Вот! Балкончик! Он был на фотографии с мальчишками. Они сидели на нем и болтали ногами.
— Что, прямо на фотографии болтали?
— Вовка! Не умеешь говорить гадости — лучше не берись.
— Я научусь, Стасик, обещаю. Годам к сорока…
— Я не доживу.
— Я тебе не доживу!
— А ты как думал? — Стас принялся загибать пальцы. — Виральдини умер. Бетховен умер. Мусоргский… ну, сам знаешь. А я, значит, буду вечно живой? Как Лукич, да?
— Ну, раз так… давай за твое здоровье и долголетие!
Тушинская
— Кстати, о монастыре близ села Манихино… мы как раз туда едем.
— Женский! — оживился Вовка.
— Вовочка… шуточка-то заезженная. Собственно, никакого монастыря и нет давно.
— Жаль…
— Его большевики еще в двадцатые годы с землей сровняли.
— Ну, это дело известное…
— Хорош перебивать! В восемнадцатом веке в этом монастыре жил старец Антоний. Помнишь записку, что выпала из твоего клавира? Похоже, Харченко тоже копал в этом направлении…
— Погоди… Какой клавир? Куда копал? — спросил Вовка.
— Да не клавир копал, а Харченко! Я же тебе объясняю…
— Ну, тогда за взаимопонимание! — перебил его Вовка.
Трикотажная
«Станцию «Трикотажная» поезд проследует без остановки», — любезно сообщил громкоговоритель.
— И пес бы с ней, — вежливо ответил ему Стас. — Так вот, об этом старце было целое исследование некоего Вадима Козко. Он писал его на газетных полях, которые потом скрепил кусочком колючей проволоки.
— Серьезно? — спросил Вовка.
— Да. Его репрессировали в тридцать восьмом. И свой труд он по памяти восстанавливал уже в ГУЛАГе.
— А за что его посадили?
— А за что в то время сажали? Да ни за что… Стуканул кто-то, что, мол, проводит исследования, связанные с религией и неофициальной историей. О старце Антонии остались свидетельства, что его еще при жизни считали святым. Мало того что он обладал редким даром слова, так ему еще приписывали всяческие чудеса — например, способность мгновенно перемещаться в пространстве.
— Как это? — не понял Вовка.
— Его могли видеть практически одновременно в нескольких местах. Есть документальные свидетельства, по утверждению Козко…
— То есть ты этих свидетельств не читал?
— Так кто ж мне их даст! Почитай, триста лет прошло. Да и архив монастыря не сохранился… А еще этот старец оставил несколько высказываний, которые до сих пор считаются пророческими. Вот послушай, мне это не дает покоя: «Колесо повернуша и себя в горы у башени падучей переместиша».
— Стас, ты на весь вагон аки протодьякон гудиша! Это все хорошо, но не слишком ли ты отклонился от нашего с тобой дела? Какое это имеет отношение к мальчишкам и Виральдини?
— Вот послушай. — Стас открыл блокнот, послюнил пальцы и перелистнул несколько страниц: —
— Жаль, не сохранилось портрета, — сказал Вовка.
— Скорее всего никакого портрета и не было. Слушай дальше:
