— Не волнуйся, без тебя он будет неполный. Недоукомплектованный гаремчик. Словом, жди приглашения, — обнадежил я ее. — Помнишь, Юля, ты обещала мне выяснить подробности смерти Крохли? Тебе это удалось?
— Сожалею, но ничего нового я пока не услышала. Да тебе, Володя, отлично все уже самому известно. Ведь ты ходил с водкой на свалку на его похороны. Разговаривал там с бомжами, с Кривоносом.
— Кстати, Генку ты часто видишь? — как бы невзначай поинтересовался я, рассматривая в ладони банку пива.
— Конечно. Это же мой хозяин. Он постоянно заглядывает, чтобы проверить свой магазин.
— А когда Генка был в последний раз?
— Вчера и был.
— И как он?
— Как обычно. Ходил, как навоза объелся, ко всему придирался. Принюхивался, — равнодушно произнесла Юля. — Надоел хуже пареной репы. Но не темни. Что конкретно ты хочешь узнать?
— Ну, вообще, — туманно ответил я.
— Как это вообще? Впрочем, я понимаю, почему ты о нем расспрашиваешь. Тебя беспокоят те деньги, которые твой дядя занял у Кривоноса и по естественным причинам не вернул. Теперь, по-моему, он требует их с тебя. Не так ли?
— Угу.
— Да, неприятная история.
— Ты уверена, что мой дядя был ему должен?
— Володя, правда, мне ничего точно неизвестно. Мало ли чем они там занимались? Может, работорговлей? Может, шпионажем в пользу Эфиопии? Не женского ума это дело. Но Кривонос говорить зря не будет. Получается, что Виктор и впрямь брал у него деньги, — подумав, сказала Юля. — Я сочувствую твоему положению. Я обязательно попробую как-нибудь тебе помочь.
— Каким образом?
— Хитренький, все тебе и расскажи. Пока я еще не решила. Но, во всяком случае, не преступным образом и не аморальным. Приличия будут соблюдены. Удовлетворен?
— Глубоко. Что ж, заранее благодарен, — с признательностью произнес я. — Что слышно новенького в поселке?
— Ровным счетом, ни-че-го. Народ отдыхает, и готовиться к лету.
— А как на свалке?
— На помойной возвышенности тишина, — усмехнулась она. — С деньгами у тебя действительно так плохо?
— Да нет, не совсем.
На прощание я получил еще две банки пива, молчком протянутых мне Юлей. Мне оставалось только гадать о причине ее столь неожиданной щедрости. Как бы там ни было, следовало чаще будить лучшие чувства в душе рыжеволосой продавщицы, пересчитывая при ней с мрачной физиономией мелочь из собственного кармана.
Но, похоже, что о похищении моей сестры Юля, в самом деле, ничего не знала.
Глава шестнадцатая
Гера и Татьяна даже не заметили, как я вернулся домой. В расслабленных позах они сидели на кухне, окутанной табачным маревом. Успев осушить одну бутылку самогона и более чем наполовину вторую. Передо мной предстало прямо-таки живописное полотно из жизни обитателей неблагополучной квартиры — алкоголиков или наркоманов. В кастрюле на газовой плите что-то кипело и булькало, испуская густые клубы пара. Весь стол был завален грязной посудой, а пепельница доверху переполнена почему-то мокрыми окурками. (Суп они из пепельницы хлебали, что ли?) У обоих были раскрасневшиеся лица с влажными сверкающими глазами.
Мое появление на кухне Гера и Татьяна встретили почти безразлично, прореагировав на него лишь вялым взглядом и кивком.
— По-моему, друзья, вы чересчур резво начали. Смотрю, вы уже тепленькие. Как бы вам не перегореть, — заметил я, пододвинул табуретку и сел за стол рядом с Татьяной.
— Не бэ, не перегорим, — отозвался Гера. — Ты, главное, не бойся.
— Вам виднее, — не стал я спорить.
— А что, прикажешь, нам делать? Польку танцевать? Ведь такие дела — плакать хочется, — всхлипнув, произнес он. Потом взял с тарелки большой соленый зеленый помидор и целиком отправил к себе в рот. Помидор с трудом уместился у него во рту, вынудив Геру до безобразия надуть щеки. Чтобы он не вывалился наружу, ему пришлось, с отчаянным сопеньем, придерживать его указательным пальцем.
— Моя помощь не требуется? — спросил я, в тревоге приподнимаясь с места.
В ответ он, прикрывая рот рукой и вращая выпученными глазами, отрицательно мотнул головой.
— Да выплюни ты его, — посоветовал я.
Гера снова мотнул головой, что должно было означать — никогда! Ни за что на свете!
— Не страдай, выплюни!
— Ладно, не смущай его, Володя. Проглотит как-нибудь. Будешь есть вареную картошку? — поинтересовалась Татьяна. Несмотря на то, что выпила она, очевидно, немало, голос у нее по-прежнему оставался красивым и мелодичным. В нем появились даже какие-то новые воркующие нотки.
— Нет, спасибо, — отказался я. — Кстати, твоя картошка уже сварилась.
— Точно, дорогой, она готова. Можно подавать на стол, — согласилась Татьяна, слегка пошатываясь, встала со стула, взглянула в кастрюлю и выключила плиту.
— Как, Володя, на улице? Как проветрился? — благодушно осведомился Гера, счастливый оттого, что справился, наконец, со своим зеленым помидором.
— Неплохо. Погулял немного, полюбовался весной, поговорил кое с кем.
— С кем? — насторожилась Татьяна, повернувшись ко мне от плиты.
— Пропустишь с нами по одной? За возвращение, — предложил Гера и принялся наливать нетвердой рукой из бутылки самогон в рюмку себе и Татьяны. При этом обильно капая им на клеенку. — Танюш, достань ему рюмашку. Или, может, тебе сразу дать стакан?
— Не беспокойся, Гера, не надо. Я выпью лучше пива, — ответил я и, соблюдая великую осторожность, чтобы опять не облиться, начал открывать банку.
— Напрасно, шурин. Не советую. Будешь только от него без конца бегать в уборную.
— Ничего, не из графьев — сбегаю.
— Так, с кем же ты, Володя, разговаривал? — повторила Татьяна свой вопрос, выпив рюмку и тыкая сигаретой в пепельницу, чтобы смахнуть с нее пепел.
— С Пахомом Максимычем из поселковой администрации и продавщицей Юлей, — смиренно произнес я. — До этого еще немного с Мареком.
— Правильно, сделал, что поговорил, — похвалил меня Гера. — Вытянул из них что-нибудь полезное для нас?
— По большому счету, нет. Просто уточнил для себя некоторые детали.
— Ну и шут тогда с ними, с администраторами и продавщицами! Да и с твоим соседом Мареком! Хоть убей, не доверяю я никому в вашем поселке.
— Между нами, Гера, он неровно дышит к этой рыжей Юльке из магазина, — заявила Татьяна. — Как что, то мигом к ней. Будто бы купить продукты.
— С чего это ты, любопытно, решила? — спросил я.
— Дышишь, дышишь. Не делай невинный вид. Я же вижу, не слепая на оба глаза. Вон и к Вике, дочке Марека, тоже. Если еще не сильнее. Он, Гера, оказался на проверку страшным бабником. Готов увиваться за каждой юбкой. Он как настоящий сексуальный маньяк.
— Ага, и тюрьма по мне плачет! Но ничего подобного! Полная чушь! — с негодованием произнес я. — Потом половина юбок ходит сейчас в штанах.
— Господи, какая разница, в чем они ходят? Главное, что увиваешься.
— Это ты, Володя, напрасно. Оставь юбки и штаны в покое. Дались они тебе, — строго сказал Гера и плавным движением потянулся за вторым помидором.
Но я успел вовремя перехватить его руку.
— Стоп, остынь. Новых твоих мучений мне не пережить.
— Хорошо, обойдемся без мучений. Но я бы легко охомячил этот помидор. Разрезал бы на части, и охомячил, — ответил он. — А Татьяна у тебя нормальная баба и совсем не стервозная. Нет, поначалу-то, при первой нашей встрече, я принял ее за обычную шалаву. Словом, за профуру, которая облапошила тебя как дошкольника. Но потом, когда мы здесь посидели с ней вдвоем и потолковали…
— Это кто шалава?! Кто профура?! — возмутилась Татьяна до глубины души, уткнув кулаки в бедра. — Ничего себе сказанул! Хам ты и негодяй после этого! Урод недоделанный!
— Это он не о тебе, Таня, — поспешил заметить я.
— Верно, Володя. Я не о ней. Шалава и профура — это Юлька с Викой, — нашелся Гера. — А ты, Танюш, во всех отношениях порядочная и положительная женщина.
— Тактичная, воспитанная, интеллигентная. С настоящим талантом. Дикторша на вещевом рынке. Хоть и бывшая, — добавил я и попросил: — Только впредь давай сдерживайся. Не лезь сразу в бутылку.
— Ты сам лучше держи себя в узде, — хмыкнув, посоветовала Татьяна.
— Я всегда держу себя в узде.
— Не всегда.
— Ошибаешься, всегда.
Гера, поморщившись, демонстративно махнул на нас рукой. Разбирайтесь, дескать, сами, без меня: кто есть кто. И выпил полную, до краев, рюмку самогона. Затем, словно поразился неприятной мыслью, внезапно помрачнел и пристально уставился на меня.
— Ты вот что, милый родственник, скажи мне: почему ты зажал деньги на выкуп Шуры? Выходит, что цветные бумажки тебе дороже жизни собственной сестры? По моему разумению, сволочной это поступок, — медленно и с нажимом произнес он.
— Гера, прошу, поверь, нет у меня денег. Я же тебе вчера об этом говорил. Ты прямо как Генка Кривонос. Он тоже с ослиным упрямством требует с меня дядин долг, — вздохнув, ответил я.
— Врешь, есть!
— Не вру. Это правда.
— Нет, честно слово, у нас никаких денег, — присоединилась ко мне Татьяна.
— А ты бывшая дикторша с рынка вообще молчи! Не встревай в мужской разговор! Не с тобой толкуют! — побагровев, заявил он и стукнул кулаком по столу так, что зазвенела
