посуда, стоявшая на нем.
— Тебе, Гера, наверное, моча ударила в голову! Все-то ты позабыл! — рассердившись, произнес я. — Это у вас, у тебя и Шуры, были деньги — двадцать тысяч долларов! Это вы их от меня утаили! Я же ничего не скрывал и не скрываю! Нет нужды! Ты меня перепутал с вами самими!
— Не двадцать тысяч, а двенадцать и рубли! — громко поправил он. — Да, мы их утаили, спрятали, заныкали! Называй, как хочешь! Но зато ты получил эту квартиру! Со всем добром и обстановкой! Разве тебе этого мало?!
— Спасибо, не мало. Я безмерно счастлив. Но повторяю русским языком, мы в ней ничего не находили.
— Не обманывай, находили! И никакие-нибудь жалкие двенадцать тысяч, а намного больше. Но ты их зажимаешь! Шура сидит там страдает у похитителей, а тебя жаба душит с ними расстаться! — брызгая слюной, проорал Гера, схватил меня за грудки и приблизил свое лицо к моему лицу. — Гони их немедленно! Не жмись!!
— Нечего мне давать — у меня, их нет! Понимаешь, нет! Они есть только в твоей фантазии! — ответил я, отцепляя его пальцы от своей рубашки. — Успокойся и не буянь. Вообще, иди-ка ты сейчас лучше отдохни.
— Да, в постельку, — поддакнула Татьяна. — Бай-бай.
— Фигушки вам! Никуда я не пойду! — распаляясь еще сильнее, заявил Гера.
— Ну и дурак! В таком состоянии Шуре ты ничем не поможешь, — заметил я.
— Очень даже помогу! Я сдеру с тебя деньги, чтоб ее освободить! Костьми лягу, а сдеру!
— Сиди тогда тут. Валяй ваньку, сколько твоей душе угодно. А мы пойдем, — сказал я, поднялся сам и поднял со стула Татьяну. Она не противилась, и покорно пошла впереди меня с кухни.
— Гоните деньги, сукины вы дети! — злобно крикнул нам вслед Гера.
— Нет их у нас! — бросил я ему через плечо.
— Не будь болваном, Гера. Откуда мы их тебе возьмем? — поддержала меня Татьяна.
— Что твоей бабе все неймется?! Что она, курица щипаная, встревает в наши денежные дела?! Укороти ей язык! Не то, обещаю, я сам это сделаю, — пригрозил он.
— Руки коротки! — с видимым удовольствием съехидничала Татьяна. — Сморчок!
— До твоего языка они дотянутся!
— Мечтать — не вредно!
— Гера, не неси пургу, и она не станет встревать, — посоветовал я, притормаживая в коридоре и поворачиваясь к нему. — Успокойся.
— Последний раз говорю тебе по-хорошему: дай деньги на выкуп Шуры, — потребовал он.
— Последний раз отвечаю тебе по-хорошему: нет у меня никаких денег, — сказал я.
— Значит, нет?!
— Нет!
И здесь во всей своей красе проявился скверный, вздорный характер мужа моей сестры, о котором я был так наслышан от Шуры.
Гера достал из-под стола пустую бутылку самогона и тщательно проверил, не сохранилось ли в ней чудом самогона. Чуда, увы, не произошло. Потом задумчиво подкинул бутылку на ладони, неторопливо прицелился и — со словами «держи, фашист, гранату» — запустил ею в меня. Но я сумел вовремя уклониться. Однако, просвистев мимо меня, она угодила донышком в висок Татьяне. Та сдавлено вскрикнула от боли и испуга и, обхватив голову руками, опустилась на коврик перед входной дверью. Вскоре из-под Татьяниной ладони показалась кровь. Она потекла тонкой струйкой по ее щеке и шее. И дальше, проникая под халат, на красный атласный бюстгальтер. Возможно, что и до самых трусов.
Ну и Гера! Тоже мне вольный стрелок Вильгельм Телль! Научился бы сначала бутылку, как предмет метания, держать в своих корявых лапах! Промазал в меня и вот, пожалуйста, — испортил девушке любимую носильную вещь.
Преисполненный праведным негодованием и не только за испачканный бюстгальтер, но и за кровоточащую рану на виске Татьяны, я решительно направился к Гере.
Он тотчас, как по команде, встал с места и сделал два-три шага мне навстречу. Вцепился пальцами обеих рук в мое горло и, пылая лютой злобой, принялся душить. У меня перехватило дыхание — я начал задыхаться и хрипеть. Длилось, правда, это не долго. После короткой ожесточенной борьбы, я сумел освободиться и резко, с силой, оттолкнул его от себя.
Словно пушинка, Гера отлетел назад, опрокинув при этом стол. Со стола с грохотом посыпались тарелки, рюмки, соленые помидоры, вареная картошка, пепельница с мокрыми окурками, початая пачка сигарет, зажигалка, чашки, вилки. Скатилась также моя банка с недопитым пивом и вторая бутылка с остатками самогона.
Гера гулко стукнулся спиной о кухонный пенал и с подогнутыми коленями присел на пол. Но, издав воинственный клич, тут же вскочил и со стальной вилкой, зажатой в кулаке, ринулся на меня. К счастью, его атака не удалась. В живот он мне не попал. Я же, отняв его вилку, крепко двинул ему по челюсти. Гера потерял равновесие и растянулся почти во всю ширину моей небольшой кухни.
Но его упорству можно было позавидовать. Придя немного в себя, он поднялся и бросился в новую атаку. Ну, просто натуральный камикадзе! История в точности, за исключением лишь отъема вилки, повторилась — я вторично уложил Геру на пол. Ничего удивительного. Я был моложе его, сильнее и, вдобавок, чуть ли не совершенно трезвый.
Нет, Шура бы не одобрила моего поведения. Наверняка бы отругала и поставила в угол. Стоял бы грыз ногти и смотрел в стену до самого прихода родителей. Но сейчас я об этом мало думал. Я готовился стукнуть Геру еще раз. Если, разумеется, он попытается опять меня атаковать.
— Прекрати, Володя! Сию же минуту прекрати!! — закричал Марек громовым голосом, неожиданно появляясь на кухне. Подскочил ко мне и схвати сзади за локти. — Ты что, в самом деле?! Ополоумел?! Давай, дружок, охладись!
— Охладился и прекратил, — ответил я, переводя дыхание.
Гера не замедлил воспользоваться представившейся паузой. Предусмотрительно отполз подальше, к газовой плите, и сел, прислонившись к ней спиной. Пол возле него был залит пивом и самогоном. Там же валялась битая посуда и подавленная картошка с солеными помидорами. Что ж, весьма удобно. Чтоб, не сходя с места, выпить и закусить.
— Видишь, Марек, что сделал со мной мой дорогой родственничек? Этот хрен моржовый! — сказал Гера, размазывая кулаком по щекам кровь вместе со слезами. — Он всегда меня ненавидел. Ждал только подходящего момента, чтобы разделаться со мной. Он со своей шалавой Танькой хотел меня убить. Представляешь, Марек? Но не получилось, обломилось у них. Меня так просто не возьмешь. Я — ни какой-нибудь хлюпик… Не ухмыляйся ты, Вовка! У-у, скотина! Погоди, я с тобой еще расквитаюсь!
Я мягко высвободился из объятий моего соседа, подошел к Гере и, склонившись над ним, отвесил ему две крепкие звонкие оплеухи. Начатое дело все же следовало доводить до логического конца. То есть, полностью приводить его в чувство.
— Видишь, Марек, он хочет меня убить, — плаксивым голосом проговорил Гера, утративший весь свой бойцовский дух и загораживаясь от меня руками. — Прошу, останови его! Он же ненормальный! Как из клетки вырвался!
— Угомонись ты. Володя, наконец! Ты, действительно, как ненормальный! — разозлился Марек, оттаскивая меня от него. — Хватит! Не навоевался еще?! Что у вас здесь происходит?! Объясните мне!
— Да ничего особенного, — ответил я. — Он напился с утра, как извозчик, и полез в драку.
— Ха-ха-ха, — невесело рассмеялся Гера. — Слушай его больше. Он тебе еще не того наплетет. Я приехал к нему не самогон глушить, а попросить денег. Как же, допросишься их от Вовки. Скорее, гастрит себе заработаешь. Зато издеваться по всякому поводу над человеком он великий специалист.
— Ну-ну, заливай дальше, — усмехнулся я.
— Ничего я не заливаю. Вот спрашивает, Марек, сегодня утром, как правильно говорить одевать куртку или надевать? Да мне на это наплевать! Если не выразиться грубее! Или кушаю я соленый помидор, а он давай давиться от смеха, что кушаю я не как положено. Не по культурному. Клоуна себе нашел! Родственник, называется! И это вместо реальной-то помощи!
Из ванной, прижимая к виску мокрое полотенце, вышла Татьяна и встала на кухне возле холодильника.
— В общем, спасибо за избиение немолодого хворого человека. Уважил, шурин. А эта подруга его еще подначивала, — сказал он, указывая в ее сторону.
— Твоими словами получается, что ты, Гера, невинная овечка. Прямо святой угодник какой-то, — заметила Татьяна, выразительно жестикулируя незанятой рукой. — Ответь тогда, зачем пулялся бутылками? Ты мне, черт, голову чуть не проломил. Я в больницу чуть не угодила.
— Прости, конечно, — смутился он. — Но я не в тебя бросал, а в твоего сожителя, в Вовку. Ты просто попала на линию огня.
— Артиллерист фигов, — буркнул я.
— Считаешь, Гера, что мне от этого легче? Теперь, может, у меня на всю жизнь шрам останется?
— Прости еще раз. Но бабе по любому не следует встревать в мужской разговор.
— Не указывай мне, что я должна делать в собственном доме, — фыркнула Татьяна.
— Давно, интересно, он стал твоим собственным?
— Это тебя не касается.
— Отчего же, очень даже касается.
— Перестаньте, друзья. Честное слово, вы как на базаре. Успокойтесь. Иначе вы снова подеретесь, — вмешался Марек. — Так объясните, что у вас случилось?
— Шуру похитили, — устало произнес я.
— Ты серьезно?
— Какие уж тут шутки.
— Когда?
— Позавчера, — вздохнув, ответил я. — Гера рассказывает, что она отправилась на садовый участок проверить дом перед началом летнего сезона. Назад она не возвратилась. Поздно вечером ему позвонили и потребовали заплатить за ее освобождение выкуп. Двести пятьдесят тысяч долларов.
— Ух, ты! — вырвалось у Марека. — Губа у них не дура!
— Естественно, что таких денег у Геры под рукой не оказалось, и он приехал посовещаться со мной. По крайней мере, именно так я понял.
— Еще бы! Гера же у нас не миллионер, не нефтяной барон, — кивнул Марек. — То-то я почувствовал нечто неладное, когда вы утром заявились ко мне покупать самогон. Кошмар, что творится на свете. Но нужно было сразу мне сказать, что произошло. Почему вы, друзья, молчали? Я ведь вам не чужой человек.
— Я не рассчитывал, что ты сумеешь нам в чем-то помочь, — заметил Гера. — Потом гниды-похитители запретили мне посвящать в эту историю посторонних.
— Что ж теперь делать? — спросил Марек.
— Не знаю, — пожал плечами Гера.
Марек участливо помог ему подняться с пола. Стряхнул сзади брюки, усадил на стул и налил стакан водопроводной воды.
Казалось, что с Геры выветрился едва ли не весь его хмель. Во всяком случае, говорил он сейчас вполне разумно. Я даже упрекнул себя, что несколько минут назад его поколотил. Наверное, мне все-таки не стоило с ним ссориться и затевать драку. Следовало просто удалиться в свою комнату и закрыться в ней.
Вот так со мной всегда. Сделаю чего-то, а после начинаю сожалеть.
