«Что же тогда Иисус сам себя не спас?» – невольно вырвалось у Теренции, которая про себя уже молилась христианскому богу даже больше, чем Юпитеру и Венере, но признаваться в этом Петре не собиралась из вредности. Рабыня пожала плечами: «А по-другому разве люди в него уверовали бы? Всем нам чудо подавай, да сильное, необычное. Вот и пришлось… Люди видели муки его, смерть и воскрешение, свидетельства силы и милосердия. И только потом приняли Бога в свое сердце…»
– Госпожа, у вас, должно быть, появился новый поклонник, – Петра отошла от окна, взяла красивую палу хозяйки и стала оттирать едва заметное пятнышко засохшей грязи. – Стоит под окнами, выглядывает все, когда вы появитесь. И вчера тут торчал. Беднягу можно понять. Вы так красивы!
Теренция едва заметно кивнула. Любовь к Феликсу, должно быть, зажгла в ней такое ослепительно- яркое счастье, что это привлекает внимание. Конечно, и прежде на улице мужчины поглядывали украдкой, одобрительно цокали языками, пытались заговорить или даже коснуться руки. Но теперь – все, как один, оглядываются вслед. И это очень некстати. Не хватало еще, чтобы кто-то из друзей Марка Луция Сципиона, которым он недавно представил свою постоянную любовницу, заметил б, как подруга сенатора бегает в казарму гладиаторов…
– Ох, Петра, что-то я сегодня заспалась совсем. – Девушка сладко потянулась, поправила тунику, разыскала под ложем сандалии. – Давай мне палу, пойду в лавки выбирать домашнюю утварь.
Некрасивое, но обаятельное лицо рабыни вытянулось:
– Опять меня с собой не берете? А если случится что? Кто поможет? Какая же вы легкомысленная! И ведь знаете, что думают о женщине, которая идет одна, без рабыни, какие предложения ей делаются!
Теренция расхохоталась и показала возмущенной Петре язык. Все-таки она чудная! Предоставлена целыми днями самой себе – и еще ворчит! Сходила бы в свои любимые термы, прогулялась вдоль морского берега. Нет, работы просит, беспокоится!
– Не спорь со мной, все решено. – Теренция покачала головой. – Нечего тебе по лавкам ходить, там душно.
«Знаю я ваши лавки», – читалось в осуждающем взгляде Петры.
«А если знаешь – то зачем настаиваешь? Третий – лишний, чем мне тебя занять, пока я буду держать Феликса за руку?» – мысленно ответила девушка и, аккуратно задрапировав темно-синюю накидку, выскользнула за дверь.
Погода выдалась теплой и солнечной. Правда, в соленом дыхании моря еще не чувствовалось весеннего благодушия. Но и ледяного остервенения в нем не было тоже.
По аллее, усаженной пальмами, Теренция скоро вышла к оживленному шумному рынку.
Мимо, мимо!
Надо идти прочь от лавок с тканями – сейчас не время думать о красивой одежде.
Прочь от хозяйственной утвари, всех этих милых плошечек и кубков – в нормальном доме жить с Феликсом в ближайшее время не придется. Хотя все-таки так хочется кухоньку вон с теми симпатичными глиняными горшочками, украшенными белой каемкой, с влажно блестящими гладкопузыми сковородками, изящными чашами для вина…
А вот ювелирная лавочка – это хорошо, надо бы ее запомнить. Очень скоро она может понадобиться.
От рынка до общественного туалета, о работе в котором Феликс вскользь упомянул с нескрываемым отвращением, было всего пара минут ходьбы.
Теренция обошла невысокое прямоугольное здание, из которого доносилась заунывная музыка, с замирающим сердцем приблизилась к стене из скрепленных раствором крупных белых камней.
Оглянувшись по сторонам (свидетелей – ни души!), она присела на корточки. И, как учил Феликс, отсчитала второй ряд от земли, второй камень слева.
– Он раскрошился, в нем появилось углубление, как маленькая пещерка. Перстень там, – рассказывал любимый. – Кольцо очень красивое, думаю, за него можно много выручить.
Итак, пока все сходится: камень, выемка. Вот только… только…
Когда Теренция, устав безрезультатно шарить в пыли, уже была готова смириться с отсутствием перстня, ее пальцы вдруг нащупали среди раздробленных мелких камешков теплый металлический ободок.
Извлеченное кольцо, конечно же, в налете белой пыли, вначале не показалось ни красивым, ни дорогим. Однако когда оно было протерто краем туники, Теренция восхищенно ахнула.
Невозможно поверить, что тончайшая золотая решеточка, окаймляющая камень, ажурная, с изгибами и завитками, может быть выполнена из драгоценного металла. Линии – тоньше травинок, изящнее цветочных лепестков. Как только изготовили такую паутинку, искусную, прелестную!
А камень… Сначала казался он простым стеклом, хотя и отполированным весьма и весьма старательно, до гладкой зеркальности. Под ним помещалась овальная золотая пластина, на которой, как на монетке, был отчеканен ровный правильный профиль Венеры. Но потом вдруг солнце полоснуло по прозрачной поверхности лучом, и в камне засверкали яркие переливающиеся капли росы – синие, зеленые, желтые, красные.
– Алмаз… Спасены! – пробормотала Теренция, закрывая кулачок с перстнем складками палы. – Теперь в ювелирную мастерскую, раздобыть денег, и сразу к Феликсу.
Однако быстро продать кольцо не удалось.
– Это не золото, а медь. Не алмаз, стекляшка, – твердил толстенький торговец, едва умещающийся за прилавком. С притворной озабоченностью он чмокал губами, якобы выражая сочувствие. Глазки же его при этом хитро блестели. – Но я, так и быть, дам тебе за него хорошую цену. Не обижу такую красивую девушку, хоть и себе в убыток.
Он опустил в ладонь Теренции легкий мешочек с монетками и, довольно усмехаясь, собрался положить перстень в стоящую на прилавке большую терракотовую шкатулку.
– Забирай свои деньги! Ты что, думаешь, на дурочку напал! – Девушка метнула мешочком в торговца (тут же зазвенели рассыпавшиеся сестерции), ловко выхватила из потной лапы опешившего мужчины кольцо и выбежала на улицу.
Чуть отдышавшись, она бросила взгляд на небо и с досадой закусила губу.
Солнце миновало зенит, близится вечер. Пока разыщешь новую лавочку – будет еще не очень поздно, на постоялый двор до прихода Марка Луция Сципиона вполне можно успеть воротиться. А вот навестить Феликса – точно нет.
Представив себе долгий мучительный вечер, сначала в обществе Петры, потом постоянно требующего ласк сенатора, Теренция застонала.
Милый Феликс!
Как же хочется быть с тобой!
Темные брови, длинные, вразлет, с красивым изгибом. Глаза – прекрасное озеро. Губы все время искусанные, что за наказание, вот же дурацкая привычка: как задумается, так непременно надо рот обгрызть! Поцелуи любимого поэтому нежные, пьянящие – но с привкусом крови. Неизведанное, невообразимое прежде наслаждение – чтобы его ладонь с тонкими пальцами просто накрывала руку. Вроде бы мелочь. А голова кружится, время исчезает, только теплый сияющий свет счастья заполняет убогую каморку. И в нем хорошо. И ничего-то больше в жизни не надо…
Она очнулась, когда поняла, что уже успела добежать до казарм. Помахала рукой отчаянно рубящимся на деревянных мечах гладиаторам, заторопилась к той части серого здания, где находилась комнатка Феликса.
Все-таки хорошо, что любимый не похож на гладиаторов. Он не такой сильный, не такой отчаянный. Но, кажется, от этого только сильнее разгорается любовь к нему. Сила – она и есть сила, ей ничего больше не надо.
А Феликс, он такой милый, такой славный… Он нуждается в помощи, и благодарен, и похож на большого красивого ребенка, который слабо представляет, чего хочет.
Чего хочет, чего хочет…
Ого!
Ого!!
Ого!!!
