Сочинения. Том 2

Депутат Сены-и-Уазы Лекуантр утверждал в Конвенте, что все рабочие, ремесленники, чиновники и вообще люди, живущие на определенное жалованье, если это жалованье меньше 2 тысяч ливров в год, обречены на совершенную нищету [146], до такой степени хлеб и другие предметы первой необходимости повысились в цене. Он предлагал таксировать хлеб, причем septier (240 фунтов) [147] пшеницы лучшего сорта должно было стоить не более 30 ливров, septier ржи — 20 ливров. Лекуантр настаивал особенно на необходимости это сделать ввиду «тревожных беспорядков, грозящих разразиться повсеместно» [148].

18 апреля 1793 г. все представители муниципального самоуправления парижского департамента в адресе, поданном ими в Конвент, просили об установлении повсеместно максимума на хлеб, и вице- президент департамента произнес тогда по этому поводу большую принципиальную речь [149]. Он настаивал на обязанности общества заботиться о существовании всех граждан и указывал, что положение вещей таково, что целой массе лиц угрожает голодная смерть. Хлеб во многих департаментах стоит 7? су фунт, а рабочий получает там в день едва- едва 30 су; семейному рабочему существовать совсем немыслимо. За два месяца хлеб повысился в цене вдвое, и нельзя предвидеть, на чем этот процесс остановится. Оратор приписывал это и «алчности» скупщиков хлеба, и «неловкости» военного и морского министров, сразу закупивших огромную массу хлеба, а также обесценению ассигнаций, и главное средство к уврачеванию зла он видел в установлении определенной цены на зерно, больше которой продавец не имел бы права требовать с покупателя.

Конвент уже не решился так отнестись к этому предложению, как за два месяца до того. Вопрос был рассмотрен в комитете земледелия и торговли с участием представителей местного самоуправления и других лиц. На этом совещании исходили из пожелания, чтобы «цены на хлеб были пропорциональны заработной плате рабочего» [150]; что же касается до способов, то «первым и непогрешимым» средством было признано установление «максимума». По мнению членов совещания, «вопрос этот так важен, что от него зависит спасение республики. Нужны не паллиативы, а быстрое и действительное лекарство». Неурожая нет, амбары полны, и значит, если хлеба на рынках нет, то это происки внутренних врагов, тех самых, которые «тысячью уловок» обесценили и ассигнации. Совещание должно было столкнуться неминуемо и с принципиальным вопросом о праве собственности, о границах этого права. Было выдвинуто «два неоспоримых принципа: первый — что существование есть первейшая собственность гражданина, которую он получает от природы, и общество должно дать ему средства к сохранению существования, откуда следует, что общество должно давать пропитание всем своим членам без различия; второй принцип — что собственник не имеет права располагать своей собственностью вредным для общества образом». На этих принципах сошлись все члены совещания, но они разошлись только в выводах, которые отсюда можно сделать. Приверженцы установления таксы заявляли, что собственник лишь пользуется плодами своей собственности, но «продукты земли принадлежат всем, как воздух; общество может ими располагать посредством справедливого предварительного возмещения» (стоимости продуктов). Размеры этого возмещения легко определить на основании стоимости земли и ее плодородия. Эти исчисления и послужат базисом к установлению максимальной таксы на хлеб, которая таким образом и рассматривается как способ справедливого вознаграждения собственнику за понесенные труды и издержки. Если установить эту обязательную таксу, то собственнику не будет уже смысла прятать свой хлеб в амбарах (ибо все равно он его не будет иметь возможности нигде продать выше таксы), а сообразно с уменьшением цены на хлеб, которая «есть регулятор цен на другие предметы», и все понизится в цене. Приверженцы максимума выдвигали весьма существенный аргумент: возможность восстания голодающих против представителей земледелия и против всего политического строя. «Кто может исчислить бедствия, которые должны воспоследовать для земледельца, для всей республики, для свободы и для Национального Конвента, в этом ответственного?» Народ сохраняет «в своей душе внутреннее убеждение, что общество обязано обеспечить ему существование», и это может иметь «гибельные последствия», если не принять меры против голода. «Не надо скрывать от себя, что если бы народ поднялся под влиянием первейшей своей потребности, тогда ничто не могло бы остановить проявлений этого движения». Таким образом, такса необходима, «чтобы избежать распадения общества», и притом «завтра же нужно эту таксу декретировать, ибо уже невозможно и трех дней ждать».

Не соглашавшиеся с этими доводами заявляли, что хотя при правильной организации государства действительно необходимо обеспечение существования граждан, но такса на хлеб не может оправдать надежд, которые на нее возлагаются. Нужно стремиться не к тому, чтобы определить цену хлеба сообразно с размерами заработной платы, а чтобы заработную плату установить, применяясь к ценам на хлеб [151]; нужно изъять часть ассигнаций, чтобы повысить их реальную ценность. Если даже и понизить цену на хлеб, все равно заработная плата также понизится, и в окончательном счете бедняк ничего не выиграет. Далее, если установить эту таксу только относительно хлеба, оставив в покое продукты обрабатывающей промышленности, то эта явно несправедливая мера совершенно разорит сельское хозяйство, особенно мелких хозяев. Но в таком случае можно все предметы потребления подвергнуть таксации, а не только хлеб? Это будет гибелью всей промышленности, разорением торговли, банкротством для тех коммерсантов, которые сделали запасы, накупили товаров по обыкновенной, ходячей цене, а перепродавать их будут обязаны по искусственной уменьшенной цене. Итак, ни рабочим, ни торговцам и промышленникам, ни сельским хозяевам мера эта не принесет ничего хорошего. Так кому же она будет полезна? Капиталистам, имеющим большие запасы ассигнации. Они, «предвидя скорую отмену» этого закона, закупят по дешевой, искусственно установленной цене огромные количества хлеба, а когда этот гибельный закон будет отменен, перепродадут хлеб и еще более наживутся на этой спекуляции. Этот класс, «менее всего полезный для республики», только один и воспользуется законом; уже поэтому следует с недоверием отнестись к предлагаемой мере. Кроме того, определение максимума и технически невыполнимо вследствие слишком большой разницы в целой массе условий между отдельными департаментами. Розыскные и инквизиторские приемы, которые будут неизбежны при проведении этого закона, грубо нарушат право собственности, а без охраны этого права «не существует общества». Нечего и говорить, что всякая торговля с чужими странами станет совершенно невозможна; но и торговые сношения между отдельными департаментами также в высшей степени затруднятся, ибо ведь таксы придется установить различные. Это приведет к федерализму и распадению государства. (Не нужно забывать, что в эту эпоху — перед изгнанием жирондистов из Конвента — обвинение в федерализме было одним из самых грозных полемических средств.)

Ни комитет земледелия и торговли, ни Конвент еще не решились издать закон о максимуме. Фабр, докладывавший об этом деле в Конвенте (от имени комитета земледелия и торговли), не примкнул к мнению тех членов совещания, которые стояли за введение максимума. По его воззрению, таксация уморит голодом часть республики, а «инквизиторские приемы», неразлучные с максимумом, разорят класс земледельцев. Докладчик предлагал устроить магазины, куда все владельцы хлеба в зерне обязаны были бы его доставлять, а цены на этот хлеб устанавливались бы местными властями сообразно с той ценой, которая была на последней ярмарке в день св. Мартина. Обсуждение вопроса, начатое в Конвенте 25 апреля, продолжалось 27-го. Против максимума произнес большую речь жирондист Барбару, повторивший уже раньше приводившиеся доводы о нецелесообразности его. В Париже, по его заявлению, где хотят удержать цену на хлеб искусственным путем на известном уровне, мэру приходится прибегать к вооруженной силе, чтобы воспрепятствовать жителям соседних городов и деревень вывозить этот дешевый хлеб из Парижа; и в Париже муниципалитет еще берет на себя расходы, уплачивая «настоящую» цену владельцам хлеба и уже от себя перепродавая его по 3 су за фунт. А желать введения максимума, перекладывающего все убытки на владельцев, значит разрушать собственность, общество и т. д. Прения приняли страстный оборот, и в конце апреля дело дошло до того, что публика с трибун стала бурно прерывать ораторов, особенно жирондистов. Депутации не переставали являться в Конвент, то умоляя, то угрожая и в один голос прося о максимуме. 30 апреля явилась депутация из Версаля, выразившая свое отчаяние по поводу «двух бичей»: разбоев, опустошающих республику, и голода. Петиционеры просили не медлить с провозглашением максимума.

Конвент явственно колебался. С одной стороны, не только достаточные слои буржуазии, но и крестьяне-собственники были существенно заинтересованы в том, чтобы максимум не был объявлен; с другой стороны, поистине отчаянное положение городских рабочих, ремесленников и вообще всех городских