стоило ему жизни. А что толку? Все, черт возьми, было зря, поскольку ничто из этого не имело ни малейшего значения. В этом и заключался маленький грязный секретик ЦРУ. Каждый состав Белого дома игнорировал то, о чем неопровержимо свидетельствовали все эти факты. Политики предпочитали раздувать миф. Они предпочитали кричать, что грядет конец света. Тригон погиб. Почему? За что? Уезжая из Нью-Йорка, я знал, что большая часть того, что я делаю, никому не нужна. Русские рисковали жизнью, чтобы сообщить нам информацию, которую наши руководители не желали выслушивать и отказывались использовать. Я знал это и начал сознавать, что почти все, чем мы занимаемся, — всего лишь часть какой-то дурацкой игры».
Может, и вся история Пеньковского — часть никому не нужной дурацкой игры? Шпионаж аморален по своей природе, занятие им недостойно человека. В разведке ценят того, кто убеждает другого изменить своей стране, а не того, кто идет на измену. Пеньковского, судя по документам из архива ЦРУ, его новые
Так за что он умер?
Леонид Хрущев и Яков Джугашвили: герои или предатели? 1943 год
Идет война в Чечне. Можно ли представить, чтобы туда отправили наводить конституционный порядок детей высших руководителей России? Нет, нет и еще раз нет. Скорее Челси, дочь предпоследнего президента США, окажется санитаркой в районной больнице Чухломы, чем сын кого-нибудь из «наших» выйдет в ночной рейд с составе боевой группы, патрулирующей Грозный.
Российская армия наконец-то по своему составу стала такой, какой ее мечтал видеть Ленин, — чисто рабоче-крестьянской. И, следовательно, воюют и умирают в Чечне дети рабочих и крестьян. (Хотя есть и исключения. Сын депутата Госдумы Станислава Говорухина потерял в Чечне ногу.)
Не то было во время Великой Отечественной: дети тогдашних вождей рвались на фронт и храбро воевали. И гибли. «А можно было увильнуть от фронта, пользуясь тем, что отец — высокопоставленное лицо?» — спрашиваю Степана Анастасовича Микояна. Он смотрит на меня с изумлением: «Да вы что! Это же позор!» Он — летчик, воевал на многих фронтах Великой Отечественной. Брат его — Владимир Микоян погиб под Сталинградом.
Если сегодня дети руководителей спят и видят себя банкирами, финансистами, топ-менеджерами, пиарщиками, рэкетирами и так далее и в том же духе, то в 30-е годы они видели себя только военными. Ох, уж эта знойная романтика предвоенных лет! На первом месте по притягательности стояла, конечно, авиация. В нее влекло всех. «Вы смотрите, — говорит Степан Анастасович Микоян, — Василий Сталин, Леонид Хрущев, Юрий Хрущев, Сергей Буденный, Юрий Каганович — летчики». А еще и сам Степан Анастасович, и его братья Владимир, Алексей, Иван. В авиации Тимур Фрунзе, Александр Щербаков, Владимир Ярославский, Владимир Сабуров, сын Вышинского… Летали и девушки — Ирина Луначарская, Надежда Шверник. И когда началась война, они не попытались
Отношение сегодня к Сталину неоднозначное, хотя только единицы отрицают, что период его правления окрашен кровавым цветом. Но нужно отдать ему должное: он и пальцем не шевельнул, чтобы его сыновья — Яков и Василий — избежали фронта, и, похоже, вообще не испытывал отцовских чувств, когда Яков попал в трагическую ситуацию. Действительно — стальной!
Больше о судьбе детей вождя заботились нижестоящие лица. Маршал Тимошенко в своих воспоминаниях пишет, что 25 июня, в самые первые дни войны, его вызвали к Сталину для доклада. После доклада Тимошенко спрашивает Сталина: «Ваш сын Яков просится на фронт, отправлять его туда?» Сталин, видимо, решил преподать урок, ответил напыщенно: «Некоторые, мягко говоря, чересчур ретивые работники всегда стремятся угодить начальству. Я не причисляю вас к таковым, но советую вам впредь никогда не ставить передо мной подобных вопросов».
Впрочем, Тимошенко спросил скорее для проформы, на всякий случай. Все знали, что Сталин прохладно относится к Якову. Никто из высших военных чинов не стал бы заботиться о его судьбе, зная, что это может вызвать гнев Сталина. Яков, доведенный до отчаяния презрительным отношением к нему отца, однажды даже попытался покончить с собой — выстрелил в себя из ружья на кремлевское квартире. Пуля прошла навылет через грудь, не задев сердце, что дало Сталину повод для очередной насмешки: «Ха, не попал!» — любил он поиздеваться над сыном. Сразу после этой попытки самоубийства Сталин прекратил общение с сыном, написал записку жене: «Передай Яше от меня, что он поступил, как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего».
Светлана Сталина не понимает, почему Яков избрал судьбу военного. По складу своей натуры он был глубоко мирный человек — мягкий, спокойный, но силу и твердость характера в жесткие моменты проявлял несокрушимые. Не было в нем честолюбия, властности, одержимости. На отца походил только кавказским разрезом глаз, остальное — от матери, Екатерины Сванидзе, умершей, когда ему было два года. Яков держался так, будто он сын простого сапожника, а не властителя одной шестой части света. Скромный, трудолюбивый. Как вспоминает Борис Бажанов, бывший секретарь Сталина, «это был очень сдержанный, молчаливый и скрытый юноша. Вид у него был забитый. Поражала одна его особенность, я бы назвал ее нервной глухотой. Он всегда был погружен в какие-то скрытые внутренние переживания. Можно было обращаться к нему и говорить — он вас не слышал. Вид у него был отсутствующий…»
Яков долго жил и воспитывался вдали от отца, в Тбилиси. Юношей, по настоянию своего дяди Алексея Сванидзе, он поехал в Москву. Сталин встретил его неприветливо. Яков чувствовал себя в квартире отца пасынком. Хотя Надежда Аллилуева относилась к нему ласково, с вниманием, но и ее он иногда выводил из себя. Надежда пишет свекрови: «Яша учится, шалит, курит и меня не слушается». В другом письме: «Но вообще он хороший мальчик, только лентяйничает».
Яков поступил в Институт инженеров транспорта. Получил диплом — уехал в Ленинград, к дедушке Сергею Яковлевичу Аллилуеву. Устроился инженером-электриком на теплоэлектроцентрали. Многие даже и не верили, что он сын Сталина, настолько скромно он держался.
Вот так же неярко держался и Леонид Хрущев — еще один герой нашего повествования. Он тоже сын от первого брака. Первый раз Никита Сергеевич женился на дочери конторщика шахты Ефросинье Писаревой. На фотографии у нее совершенно детское лицо, а Никита — само простодушие. В браке Никита и Ефросинья были счастливы, родила она ему дочь Юлию и сына Леонида. В 1918 году Никита ушел воевать на гражданскую, Ефросинья из всех сил билась, чтобы прокормить детей. Заболела тифом, умерла. Хрущев похоронил жену, вернулся на фронт. Детей оставил родителям. Потом он учился на рабфаке, занимался партийной работой. В 1924 году встретил Нину Кухарчук. Стали жить вместе. Родили детей — Раду, Сергея, Елену. «Жили все вместе, — вспоминает Рада Никитична Аджубей. — не было разделения: те дети, эти дети. Мама ко всем относилась одинаково».
Я спросил Степана Анастасовича Микояна, можно ли представить, что он или его братья подростками устраиваются на завод простыми слесарями? Микоян ответил: «Вряд ли». Точнее сказать, исключена была для них такая дорога во взрослую жизнь. Так же как и для других
Я поинтересовался у Рады Никитичны, почему Никита Сергеевич не устроил сына в более престижное место, скажем, в институт? Что, у Леонида не хватало способностей для высшего образования? Или Никите Сергеевичу было все равно, кем станет сын? В чем тут дело? Рада Хрущева: «В семье было строгое воспитание. Вообще-то Леонид был с характером. Иногда ставил маме ультиматумы. Отец считал, что никакой труд не зазорен. И уж тянуть за уши детей, устраивать их куда-то — это было не в его правилах». — «А не связался Леонид на заводе с плохой компанией?» — «Нет».
В круг элитной молодежи Леонид Хрущев не входил. Дети вождей тесно общались. Да иначе и быть не могло: жили в одном доме, отправлялись на дачи, которые располагались поблизости друг от друга, учились в одной школе, летом бесились на одних и тех же пляжах. И, хочешь не хочешь, близко сходишься с теми, с кем постоянно проводишь время. Чужаки в их круг не попадали, если, конечно, не считать артистов, певцов, писателей, поэтов. Юные Хрущевы не стали своими в этой компании — так сложилось, что они долго жили в Киеве, а когда попали в Москву в конце 40-х годов, не сошлись с
Насчет плохой компании вопрос не случаен. Сын Лаврентия Берия — Серго — поведал мне такую историю: «Я видел Леонида Хрущева перед войной, перед тем, как он попал в тюрьму. Он вел жизнь в среде «золотой молодежи» Киева, связался с сомнительной компанией, его большими друзьями оказались преступники, промышлявшие грабежами и убийствами. Об этом доложили Серову, который занимал тогда пост главы НКВД на Украине, а Хрущев был первым секретарем компартии республики. Серов, разумеется, докладывает о таком вопиющем случае моему отцу, он тогда был во главе наркомата внутренних дел. Лаврентий Павлович говорит Серову: «Сообщи обо всем Хрущеву, посмотрим, как будет реагировать. Это же преступление, и даже сын первого секретаря ЦК не должен избежать наказания». При этом отец сказал, что надо бы как-то смягчить участь Леонида. Серов докладывает Хрущеву о похождениях его сына. Хрущев приказывает: «Дело закрой!» Серов возражает: о деле уже знает много людей, и никак не удастся замять. И вопреки воле Хрущева банда была отдана под суд, Леонид получил десять лет, остальные — расстрел. Когда началась война, Леониду подсказали, чтобы он попросился на фронт, тогда его простят. Он так и поступил…»
Это, согласитесь, более, чем серьезно: бандитизм, грабежи, убийства.
Но факты, которые приводит сын Берии, противоречат другим свидетельствам. С личным делом (точнее — копией) меня познакомил сын Леонида Сергеевича — Юрий. В деле есть автобиография, в которой говорится: «Общее и специальное образование получил, учась в семилетке, ФЗУ, школе пилотов ГВФ, на подготовительном курсе академии. Школу ГВФ окончил в 1937 году. В РККА добровольно с февраля 1939 года, слушатель подготовительного курса ВВА им. Жуковского. С февраля 1940 г. — ЭВАШ. За границей не был, под судом не был». (Пояснения для тех, кто не знает: ФЗУ — фабрично-заводское училище, ГВФ — гражданский воздушный флот, РККА — рабоче-крестьянская Красная армия, ЭВАШ — Энгельсская военно- авиационная школа.)
Сначала о мелочи — как-то странно выглядит: готовился поступать в академию, и вдруг оказывается в провинциальной авиашколе. С чего вдруг? Академия требовала знаний, Леонид после семилетки явно не мог осилить курс, а авиационная школа тогда была прекрасным учебным заведением.
Далее вглядимся в даты. Серго Берия не знает, когда сформировалась банда, когда состоялся суд, когда произошел разговор между Серовым и старшим Берией. Но посмотрим анкетные данные, сверим даты. Иван Александрович Серов был наркомом внутренних дел в 1939–1941 годах. Но как раз именно в начале 1939 года Леонид Хрущев вступил в Красную Армию. А до этого был инструктором в аэроклубе, где и познакомился со своей первой женой Любовью Илларионовной Сизых. Живет она в Киеве, я побывал у нее. Милая, живая старушка. Она до сих пор отчетливо, в подробностях помнит, как познакомилась с Леонидом.
«Я занималась парашютным спортом, — рассказывает Любовь Илларионовна. — Комитет комсомола направил меня в аэроклуб. После прыжков я заинтересовалась летным делом, и когда аэроклуб объявил набор курсантов, я тоже попросилась туда. Закончила летные курсы. Весной 1938 года я приезжаю на аэродром, чтобы договориться об учебе на инструктора. Помню, был великолепный апрельский день. Я уладила свои дела, жду водителя, чтобы ехать в город. В это время входит высокий молодой человек в форме летчика. «Кто это?» — спрашиваю у знакомого. — «Хрущев». Леонид предлагает мне: «Могу подвезти вас домой». Я обрадовалась, что не придется долго томиться на аэродроме. Оказалось, что живем мы на одной улице. Распрощались, и все. А потом увидела Леонида в аэроклубе. Была до того смущена, что уронила перчатку. Он поднимает, подает. Так получилось, что вышли вместе. Нам было по дороге, шли, разговаривали. Ну, а дальше как-то все время вместе: на аэродроме, в аэроклубе, и дома рядом. Через какое-то время уже встречались намеренно. Однажды он подарил мне огромную ветку сирени».
Казалось бы, что в этом выдающегося — прийти на свидание к девушке и подарить ей цветы? Но по тем временам это был Поступок. Тогда подобное считалось проявлением буржуазности, а это для гражданина первого в мире государства рабочих и крестьян почти преступление. В рассказе Пантелеймона Романова «Ветка черемухи», написанном в те годы, героиня размышляет: «У нас принято относиться с каким-то молодеческим пренебрежением ко всему красивому, ко всякой опрятности и аккуратности как в одежде, так и в помещении, в
