перепугалось до икоты и открестилось от Стрельцова: знать не знаем такого футболиста. Заводское начальство («Торпедо» считалось командой ЗИЛа) тоже не полезло на рожон, наоборот, шумную кампанию осуждения по цехам организовало. Правда, без особого успеха, более того, рабочие собирали подписи в защиту Стрельцова и слали письма Хрущеву и генеральному прокурору Руденко… Бесполезно.
Нужно иметь в виду: крутой поворот судьбы Эдуарда Стрельцова был предопределен, подвернулся удобный случай рассчитаться с неподконтрольным и не уважающим власть талантом. И административная машина равнодушно наехала на футбольного гения, невзирая на смягчающие вину факты и не считаясь с конкретными обстоятельствами происшедшего на карахановской даче. Стрельцов стал очередным объектом в серии масштабных проработок, которые власть время от времени предпринимала, так сказать, в воспитательных целях. В 1948 году отыгрались на Ахматовой и Зощенко. Потом «Ленинградское дело». В начале 50-х — дело врачей. В 1958-м настала очередь спортсмена. Потом отработали кампанию против Пастернака. С визгом раздолбали художников-авангардистов. Шли проработки художников, артистов, писателей. А валютное дело Рокотова и Файбышенко, приговоренных к расстрелу, к чему было так широко распропагандировано? В назидание инициативным и предприимчивым: не сметь высовываться!
На примере Стрельцова власть получила исключительную возможность показать спортсменам, что им позволялось, а что нет. На собраниях, которые состоялись во всех сборных командах, во всех коллективах физкультуры, в головы вбивалась одна простая мысль: такие, как Стрельцов, — несмываемое позорное пятно на чистом знамени советского спорта, поэтому с такими, как Стрельцов, будет вестись решительная и жестокая борьба. Как сказал врач Белаковский, «снисхождения к Стрельцову не было, потому что, если говорить высокопарным языком, речь шла о чести страны».
Ну, если действительно забрались в такие высокопарные выси, то Стрельцов был обречен.
Хрущев, человек простой, искренний, но необразованный, был убежден в своем праве вести огромную страну к вершинам совершенства. Но этому мешают «отщепенцы», «пидарасы», «грязные свиньи в чистом советском огороде». О Пастернаке так говорил, об Эрнсте Неизвестном, а тут какой-то мальчишка, мяч ногами пинал — и зазнался… Потому: «Посадить, и надолго!»
Народ, естественно, не знал про эти хитросплетения. Он был уверен, что Эдик пострадал потому, что соблазнил дочку высокопоставленной персоны. Со скоростью света по стране распространилась молва, согласно которой местом действия была дача крупного партийного деятеля, а пострадавшей — дочь французского посла. А еще популярен был миф (это я сам слышал неоднократно), что попался Стрельцов из-за дочери Фурцевой, на тот момент первого секретаря московского горкома партии. Будто эта видная партийная дама спала и видела, как бы выдать дочь за знаменитого футболиста, а когда осенью 1956 года на приеме в честь победителей-олимпийцев робко заговорила с ним об этом, хмельной молодой форвард будто бы ответил: «Я свою Алку ни на кого не променяю…» Это Стрельцов говорил о своей жене-красавице.
Простой народ просто не мог представить, что Эдик погорел на простой чертежнице, а не на дочери Фурцевой. Чертежница — как бы принижала его, а дочь Фурцевой или дочь французского посла — возносила под облака. Хотя, если знать те времена, то, спрашивается: зачем Фурцевой футболист? Это сегодня футбольная знаменитость выше по своему статусу, чем министр, а тогда иерархия была совсем иная. Но у народа, глядящего на звезд футбола снизу вверх, были свои представления об иерархии. Ему, народу, подавай историю расправы над своим любимцем, в которой действовали бы руководители партии и правительства, дипломатический корпус, маршалы и адмиралы. Но, с другой стороны, Стрельцов не стал бы в представлении болельщицкой массы могучим былинным героем, если бы его история не обросла сразу же совершенно фантастическими и чрезвычайно живописными подробностями, вроде того, как Эдик изнасиловал дочь французского посла на даче у министра обороны. Словом, если уж суждено было Эдику погореть, то на большом дипломатическом скандале, врезавшись в высшее общество.
Стрельцов не обладал сильным характером, кроме того, ни для кого не тайна, любил выпить. Как сказал в одном из интервью его сын Игорь: «Чего секрет держать — отец любил беленькую-то…» Человек он был мягкий, открытый, некоторые даже говорят, душа нараспашку. Желающим выпить с ним стеснялся отказать — скажут: ага, зазнался. Даже тем, кто пил с ним не из-за большой любви к футболу и даже не из-за неодолимой тяги к спиртному, а чтобы иметь возможность на следующий день сказать: «Я тут вчера со Стрельцом пил…» Позже расплодилась масса сидевших с ним, эти, смоля папироску, рассказывали: «Я со Стрельцовым в колонии портянки сушил…»
Такая была страна и такой она остается — и с давними друзьями, и с теми, с кем только что познакомился, и даже с девушкой, которая нравится, принято в этой стране пить водку… А дальше последствия — у кого незначительные, у кого на полную катушку. Матери Стрельцов напишет из лагеря трогательные строчки: «Ты мне тысячу раз говорила, что эти «друзья», водка и эти «девушки» до хорошего не доведут. Но я не слушал тебя и вот результат… Я думал, что приносил деньги домой и отдавал их тебе — и в этом заключался весь сыновий долг. А оказывается, это не так, маму нужно в полном смысле любить». Маму нужно любить, а «друзья» и «девушки» до хорошего не доведут — как это просто и как трудно. Трагично, что эта мысль иногда приходит слишком поздно и в местах, как говорится, не столь отдаленных.
Сборная уехала в Швецию без Эдика. Получили 2:0 от бразильцев. В том матче и сверкнул алмаз по имени Пеле, да так ярко, что все были ошеломлены. Сыграли вничью с англичанами. Обыграли австрийцев. Затем переигровка с англичанами, на пределе сил одолели их. Измочаленные, вышли в четвертьфинал, где проиграли шведам. Многие говорят: вот если бы поехал Стрельцов… Что теперь говорить… Впрочем, это такое увлекательное занятие — представлять, что было бы, если бы… Вот если б Филимонов не пропустил дурацкий гол от Шевченко за три минуты до конца матча, то мы поехали бы на Евро — 2000 и кто знает, может, и добились бы там… Мечтать не вредно.
Стрельцов был просто раздавлен случившимся. Прокурор Миронова, которая допрашивала его в Бутырке, так описывает его состояние: «Он был в полном смятении, когда я приехала его допрашивать. Да, в полном смятении. Видно было, что он раскаивается. И как он переживал в отношении своей молодой жены Аллы. Помню, он говорил: «Наверное, меня за это наказал Бог, потому я здесь оказался. Алла чудесная девушка, она меня любила, и я в отношении нее поступил слишком сурово, то есть указал ей на дверь». Очень он переживал».
С Аллой своя драма. Они были знакомы еще с Перово. Встречались. Когда он вернулся с Олимпийских игр, решили пожениться. Но мать Эдуарда была решительно против, не нравилась ей избранница сына. Вмешалось торпедовское начальство: «Софья Фроловна, что же вы мешаете счастью молодых?» Уговорили. 21 мая 1957 года сыграли свадьбу. Только первый месяц прошел хорошо. Затем Эдик пришел пьяный в половине второго ночи. Алла места себе не находила. Когда стукнула дверь лифта, она побежала открывать, думала, что он сейчас же объяснит, почему и где так долго был. А он так нагло улыбнулся, что она дала ему пощечину.
Выскочила Софья Фроловна, закричала на нее: такая-сякая, и месяца не живет в доме, а уже бьет ее сына! Эдик повернулся и вышел из квартиры, стал спускаться по лестнице. Алла догнала его, попросила прощения. Помирились. Он поклялся, что никогда так поздно не будет приходить домой. Но с этого случая семейная жизнь надломилась. Мать стала говорить, что Алла плохая, не умеет ни стирать, ни готовить, не помогает по хозяйству. Доля правды в этом была: однажды Алла не догадалась помочь свекрови мыть окна. Софья Фроловна все так зло переиначивала, что до Аллы наконец дошло: она ее выживает из дома. Эдик к тому же все чаще приходил пьяным.
Как-то рано утром Эдик вернулся после игры сборной из Финляндии. Только он на порог — мать стала накручивать его против жены. Когда Алла проснулась и кинулась ему на шею, он отстранился и грубо сказал: «Собирай вещи, и чтобы твой ноги здесь не было!» Алла заплакала: «Почему?» Он ответил, что больше не любит ее, что не желает больше с ней жить.
Алла ушла. Она была беременна, нервничала, не знала, что делать. Обратилась к тренеру сборной Гавриилу Качалину с просьбой воздействовать на мужа. Тот не отказал, но и ничем не помог. Позвонила руководству команды «Торпедо», пожаловалась, что Эдик ее выгнал на седьмом месяце беременности. Тут такое закрутилось! Собрали команду и принялись Стрельцова прорабатывать, уговаривать снова сойтись с Аллой. После явились к ним на квартиру. Вспоминает Софья Фроловна: «В 12 часов ночи привели Аллу 7 человек из команды и завкома. Эдик мне говорил, что он ее не может видеть. Тогда я его спросила, зачем же он соглашается принимать Аллу обратно, если не собирается с ней жить. На это мне Эдик сказал, что пусть поживет, пока уладится со скандалом в связи с задержанием милицией. Вторичный приход Аллы в наш дом был вызван только настойчивостью Аллы и работников команды».
Тренер «Торпедо» Виктор Маслов по этому поводу высказал свое мнение: «Стрельцов, как нам показалось, без видимых причин предъявил своей жене Алле претензии в неверности. Мы его переубедить не смогли, так как влияние его матери было на него сильнее». Сам Эдуард на собрании на вопрос, почему он выгнал жену, ответил, что она невкусно готовит и шарит по чемоданам, когда он возвращается из поездок за рубеж. Его убеждали: это не основание для разрыва, а готовить научится, еще молодая.
И все же Эдуард и Алла снова стали жить вместе. Чтобы отдалить молодоженов от Софьи Фроловны, завод выделил Стрельцовым квартиру. Эдик по требованию матери жену там не прописал. Не прошло и дня совместной жизни, как Алла стала его раздражать. Что ни спросит у него, в ответ слышит только: «Отстань!» Приходила мать, кричала на Аллу: «Нахалка! Навязалась моему сыну. Он не хочет жить с тобой. Чего ты жалуешься всюду?». С завода приходили, упрашивали Софью Фроловну не мешать молодым.
Все-таки мать добилась своего: Эдик опять выгнал жену. У нее досрочные роды. Дочку назвала Людмилой. Отец даже в роддом не приехал, как ни уговаривали его друзья. И денег на содержание не давал. Навещали Аллу ребята из «Торпедо», из сборной, давали кое-какие суммы.
Вот что стоит за фразой Стрельцова: «Наверное, меня за это наказал Бог, потому я здесь оказался. Алла чудесная девушка, она меня любила, и я в отношении ее поступил слишком сурово, то есть указал ей на дверь». Когда его осудили, Алла подала на развод. Дочку он так и не увидел.
Стрельцову поначалу повезло: начальник Ветлага оказался страстным любителем футбола
24 июля 1958 года состоялся суд на Эдуардом Стрельцовым. Суд был закрытым. Почему — одному Богу известно. Возле здания московского городского суда — толпы болельщиков. Прокурор требует дать 15 лет. Суд определил: 12. Стрельцов отказался от последнего слова, да он и не знал, что сказать.
Кассационную жалобу Верховный Суд оставил без изменения.
Вспомним слова Анджея Вайды: «Нет драматурга, способного написать такую пьесу, и не найдете такого режиссера, который бы сумел ее поставить, чтобы стотысячная аудитория, замерев, следила за действием. Это под силу только футболу. Потому, что он — драма, все случается на ваших глазах». Это он сказал о футбольном матче, а приложимо и к судьбе Эдуарда Стрельцова. Какая драма! И случилась она на глазах миллионов. Действительно, миллионы болельщиков во всей стране обреченно ждали: что же сделают со Стрельцовым? И когда узнали, такая горечь, такая безысходность поселилась в сердцах.
Лагерь. Сначала Ветлаг, это Кировская область. Лесоповал. Холодно. Голодно. И где-то далеко-далеко — футбол.
В 1942 году футболистов «Спартака» братьев Старостиных — Николая, Александра, Андрея и Петра — Лаврентий Берия отправил в лагеря Им приписали жуткий план — отравить цианистым калием московский водопровод. А на самом деле Старостины сильно раздражали Берию, почетного председателя команды «Динамо». Берия приходил на каждый матч своей команды, но надо же такому случиться: в 1938 и 1939 годах «Спартак» был неудержим на поле, гнул всех подряд. Берия терпел-терпел, да и отдал приказ осенью 39-го посадить всю команду. Не получилось — Молотов не подписал ордер на арест. По очень простой причине: дочь Молотова и дочь Николая Старостина учились в одном классе, и они дружили. Но Берия про Старостиных не забыл. И через три года все-таки круто повернул судьбу братьев, они встретились снова только в 1954 году.
Николай Старостин из-за зависти Берия лишился любимой игры. Он написал: «Не хочу делать из себя мученика. Было всякое, но в основном я отбывал срок не в самых тяжелых условиях. Тщеславие и ведомственные амбиции генералов, возглавлявших местные «Динамо», оказались сильнее страха перед Берией. В те годы разыгрывалось первенство ГУЛага, и каждый из них хотел иметь хорошую команду. Меня, хоть и негласно, чтобы, не дай Бог, не дошло до Москвы, привлекали к работе тренером. Футбол спас мне жизнь».
У Стрельцова поначалу было похоже. Помню разговоры тех лет: дескать, начальник тюрьмы, куда попал Стрельцов был большим любителем футбола и сказал ему: «Ты у меня сидеть не будешь, ты у меня будешь играть». Все и так и не так. Во-первых, не тюрьма, а лагерь. А во-вторых, занимался Эдик и тяжелым трудом — другого на лесозаготовках и быть не могло. Но был и футбол. Стрельцову первое время действительно повезло: начальник Ветлага оказался любителем футбола. Среди лагерей разыгрывалось первенство, народу на футбол приходило много — все-таки какое-никакое развлечение в глуши.
В составе команд — сотрудники лагерей, но разрешено было включать и трех человек из расконвоированных. Стрельцов не был расконовоированным, но на это нарушение закрывали глаза. Ведущим игроком команды, конечно, был олимпийский чемпион Стрельцов. Он писал матери. «Играли товарищескую игру с 7-м лагпунктом, выиграли со счетом 7:1. С 1 июня начинаются розыгрыши кубка по лагерям. Будем ездить на разные лагпункты. Время пойдет веселей». Сам он после вспоминал, в каких условиях проходили матчи: «Нас вывезли на пятый лагпункт, километрах в трехстах от Кирова, в тайгу. Кругом решетки, решетки, и охрана, охрана, охрана, аж в две шеренги…»
О себе Стрельцов не говорит ни слова. Он и потом обходил молчанием лагерный период своей жизни. Сын Игорь: «Отец вообще не любил вспоминать зону. Говорил, конечно, кое- что… О том, как лес валил, моторы делал, в футбол там гонял… Я юношей, когда на Лосиноостровке еще за область играл, то под чужой фамилией. Но знали многие, кто я… Там мужик был, он рассказывал мне, что вместе с отцом сидел. Говорил, что прижимали здорово его там, несладко ему было. Как-то даже за проколотый мяч наказали… Вот только от этого мужика я и
