Трагические судьбы

есть характерное правило.

Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛаге» так описывает этот народ, который он наблюдал во время своей ссылки в Казахстан: «Была одна нация, которая не поддалась психологии покорности, — не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это — чеченцы… Никакие чеченцы нигде не пытались угодить или понравиться начальству, — но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны». Солженицын приводит случай: молодой чеченец совершил убийство старухи. Мужчины из ее рода должны были отомстить за это, то есть пролить кровь кого-то из рода убийцы: «Перед дыханием кровной мести… трусливо замерли до сих пор такие грозные для нас и райком партии, и райисполком, и МВД с комендатурой и милицией. Дохнул варварский дикий старинный закон…»

Писатель называет родовые законы варварскими. Но это — с точки зрения европейца. С точки зрения горской нации, кровная месть — законна. Навязать наш закон гордым горцам при царском режиме не удалось. При Советской власти законы формально действовали, однако отношения в обществе регулировали родовые обычаи. Коммунистическому режиму чеченцы не доверяли, как и царскому. И режим не доверял им: Сталин выслал чеченцев — всех до единого — за предполагаемую поголовную предрасположенность к предательству. В 1956 году Хрущев возвращает чеченцев на родные земли, но от этого уважения к власти у них не прибавилось ни на гран. Между чеченцами и властью оформилось нечто вроде пакта о враждебном нейтралитете. Но они никогда не расставались с мечтой о независимости. Вот как об этом говорит наш герой, Джохар Дудаев:

«Я к этому шел всю свою сознательную жизнь. Хотел только одного: независимости моего народа, хотел вывести его из позорнейшего колониального ига. И я готов быть простым смертником в этой борьбе. Лишь бы добиться победы».

Смертником стал весь народ.

Своеобразный народ — чеченцы. Словарь Брокгауза и Ефрона издания 1908 года приводит такие данные в статье «Чеченцы»: «Неукротимый, отважный, смелый народ. Основное занятие — грабеж, угон скота, захват заложников… Девушка может укорить парня: «Ты даже барана не можешь украсть». Эта яркая энциклопедическая характеристика несколько потускнела за годы Советской власти, чеченцы научились пахать, сеять, добывать нефть, изготавливать буровое оборудование. Оформился слой интеллигенции. Она, кстати, и поднимет народ на борьбу за независимость. Удугов, Яндарбиев, Залимханов — будут предводительствовать на митингах.

А не послать ли куда подальше оккупантов?

Перескочим к событиям 1990 года. Советский Союз покрывается трещинами, возникают разломы. Что ни день, то новая горячая точка на карте — Карабах, Сумгаит, Узень, Фергана, Абхазия, Вильнюс, Львов… Бурлят прежде всего национальные республики. Начинается с простых и внятных демократических лозунгов — свобода выбора, свобода слова, свобода митингов и собраний. Всюду мощное наступление на компартию, партийные функционеры опасаются головы высунуть из кабинетов.

Всякий, кто жестко выступает против партноменклатуры, ее привилегий, против монополии компартии на власть, выходит в лидеры, становится кумиром толпы. В России — это Ельцин, в Грузии — Гамсахурдиа, в Армении — Тер-Петросян, в Литве — Ландсбергис. Но скоро митингующим становится тесно в свободе выбора и слова, хочется много большего — независимости. Кончилось это, как мы знаем, оформлением новых государств.

И в автономных республиках стали задаваться вопросами: кто мы? Зачем мы? Не пора ли нам на волю? А не послать ли куда подальше оккупантов, под которыми понимались русские? Неспокойна Чечено-Ингушетия (тогда чеченцы и ингуши были в составе единой республики). Пламя занялось с выступлений по экологическим проблемам — в Гудермесе был заложен самый крупный в мире биохимический завод. Митинги, протесты. Власти растеряны перед этой массой разгоряченных людей, не знают, что им говорить, как поступать. Самое привычное: запугать митингующих всевозможными карами, объявить их жалкой толпой. Но не те времена, чтобы, только загрохочет начальственный голос, народ тут же кидался врассыпную по переулкам. Митинг становится все монолитнее, он заходится в крике: «Долой Фотеева!» (это первый секретарь обкома КПСС), «Долой Керимова!» (председатель Совета Министров республики).

Власти зовут из Москвы специалистов. Академики и доктора наук простыми фактами, понятными цифрами убеждают: строящийся биохимический завод будет выпускать абсолютно безвредный для здоровья человека лизин — кормовую добавку для животных, объясняют, что микроорганизмы ну никак не опасны. Разъяснения не принимаются. Властям, любым — местным ли, московским ли, — веры нет. Да и вообще не имело значения, что строили и зачем. Не биозавод — нашли бы другую причину, чтобы слиться на площади в едином крике: «Долой!!!» Накипело. Ненависть рвалась наружу.

Во главе Чечено-Ингушетии при Советской власти никогда не ставили ни чеченца, ни ингуша — не доверяли Советы представителям коренных наций. В 1990 году республику наконец-то возглавил чеченец — Доку Завгаев. Горбачев, будучи первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС, поддерживал дружеские отношения с Завгаевым, секретарем соседнего Чечено-Ингушского обкома. Тогда еще чеченцы не воровали стада у казаков, не уводили в заложники людей, не пускались в откровенный разбой, да и вообще никакой границы, даже символической, между Ставропольем и Чечено-Ингушетией не существовало.

Когда Горбачев стал генеральным, он поставил Завгаева первым секретарем в Грозном. У Завгаева в то время были серьезные замыслы преобразований, в его руках оказалась самая крупная и сильная республика на Северном Кавказе. Отзывы о нем я услышал положительные.

Валентин Степанков, бывший генпрокурор России, сказал мне: «Я встречался с Завгаевым в 1990 году. Это умный, прекрасно понимающий характер своего народа политик».

Но даже умный политик в Чечне вынужден считаться с местными традициями. А главная местная традиция была элементарна в своей доходчивости: сидеть в руководящем кресле — значит иметь право распоряжаться людьми и собственностью. А чтобы усесться в руководящее кресло, нужно обязательно быть членом партии, потому была такса: 5 тысяч рублей — и ты член КПСС. За эту сумму тогда можно было обзавестись «Жигулями».

Власть в республике издавна была товаром, который без затей и лишних переживаний обменивался на деньги. Продавались все должности — от министра до звеньевого в колхозной бригаде. Механизм прост: даешь взятку за свое назначение, а потом собираешь мзду с тех, кого сам назначаешь. В результате все начальники платили друг другу, а им всем платил дань народ.

Когда пришло время митингов, на одном из них выступил крестьянин со страстным призывом: «Дорогая интеллигенция! Мы ценим вас за ваши знания, ваш высокий ум и передовые общественные идеалы. Но просим вас снизить размер взяток за поступление в институт и высокие оценки на сессиях, нам уже не по карману учить наших детей. Поэтому образованными людьми с прогрессивными взглядами становятся не самые умные, а самые богатые». Как это актуально и в наши дни. Речь, понятно, не о Грозном — там все учебные заведения стерты с лица земли.

Завгаев национальную традицию взяточничества не порушил, а развил и отполировал до блеска. Фактически республикой стали управлять четыре брата Завгаевых, через которых распределялись все должности. Если в советские времена с этим бы смирились даже непокорные чеченцы, то во время перестройки борьба с наглым обогащением должностных лиц выступила на первый план. Борцов Завгаев объявил националистами.

Четыре преступления, за которые Дудаева нужно было немедленно арестовать и отдать под суд

И тут является генерал Дудаев. Юрий Скуратов, другой бывший генеральный прокурор, считает, что Завгаев обрадовался, когда в республику приехал Дудаев: «Он думал, что советский генерал поможет уберечь Чечню от беды, но на Дудаева сделали ставку сепаратисты, и сам генерал оказался лютым националистом. Из блока Завгаев — Дудаев ничего не получилось».

И не могло получиться, добавим мы.

Образ волка, с которым чеченцы себя сравнивают: мол, мы такие же дерзкие и отважные, вцепимся в глотку любому врагу, — стал эмблемой открывшегося 23 ноября 1990 года в Грозном Общенационального конгресса чеченского народа. Собрались все, кто был сколько-нибудь известен в Чечне. В качестве почетного гостя на съезд был приглашен командир дивизии стратегических бомбардировщиков, базировавшейся под эстонским городом Тарту, Джохар Дудаев. Речи на конгрессе были страстные, но мало осмысленные. Требовали всего, обвиняли всех, рвались снять всех руководителей. Но не было главной идеи, главного направления. Идею сформулировал Джохар Дудаев.

Вспоминает Леча Салигов, один из тех, кто поднимал народ против строительства биохимического завода:

«На первом съезде Общенационального конгресса чеченского народа я сидел рядом с Дудаевым, точнее, за его спиной. И когда ему предоставили слово, то он, перед тем как пойти на трибуну, отдал мне свою фуражку. Я слушал речь генерала с генеральской фуражкой в руках. Слушал и не верил своим ушам: мыслимое ли дело, советский генерал, командир соединения стратегических ядерных бомбардировщиков предлагает чеченцам выйти из состава государства, которому он служит, и просит принять к сведению, что готов быть военным министром в будущей независимой Чечне. Мне было абсолютно ясно, что через день, максимум через два после такого воинственного выступления Дудаев будет снят с поста и разжалован».

Асламбек Аслаханов, депутат российского парламента, высказывается более резко:

«Я, когда слушал выступление Дудаева, то насчитал четыре преступления, за которые его нужно было немедленно арестовать и отдать под суд. И ничего. Я позже разговаривал с Грачевым, Шапошниковым о Дудаеве: ведь это ненормально, когда советский генерал выступает с такими подстрекательскими призывами. Они мне говорят: «Все нормально, Джохар — отличный парень, наш человек».

С головы нашего человека не упал не один волос. Хотя в тот год власть в стране была еще не настолько деморализована, чтобы позволить себе не обращать внимания на подобные заявления: хочу быть министром обороны независимой Чечни. Выступления в Баку с требованиями независимости подавлялись десантниками, с прибалтами вели переговоры, имея за спиной танки и отряд «Альфа». А тут — будто комар пропищал. Делегаты принимают декларацию о государственном суверенитете Чеченской республики — ни звука со стороны Москвы. Напомню, на дворе 1990 год.

Но к Скуратову стоит прислушаться: Общенациональный конгресс и самого Дудаева породил Доку Завгаев. Он решил создать при себе карманную оппозицию, пусть интеллигенты потешатся — пар и выйдет, а мы, партийцы, будем по-прежнему всем распоряжаться. Изощренный и дальновидный план. Главным для Завгаева было тогда — сохранить власть. И он надеялся ее упрочить с помощью общественной организации, ручного — так ему представлялось — Общенационального конгресса чеченского народа. И, скорее всего, его расчет оправдался бы. Если бы у Конгресса нежданно-негаданно не появился лидер. Завгаев полагал, что генерал Дудаев погостит на родине, покрасуется на декоративном съезде — и отбудет командовать дивизией. Дудаев остался. Он хотел одного: неависимости своего народа.

Чем генерала привлек Тазит?

Джохар Дудаев в то время в Чечне был малоизвестен. Хотя чеченцы гордились, что их земляк дослужился до генерала. Присвоение Дудаеву этого звания в 1989 году стало событием общенационального масштаба. Возбужденно писала тогда местная газета: «Никто в многодетной семье Дудаевых не думал, что когда-нибудь порог родового дома переступит Джохар с генеральскими погонами на плечах и голубыми лампасами на форменных брюках». А мы добавим: никто и подумать не мог, что вместе с человеком с голубыми лампасами в Чечню ворвется безумная бойня, конца-края которой не видно и сегодня.

В Чечне генерал обычно появлялся раз в год — приезжал в отпуск. Род его не входил в число авторитетных, влиятельных, можно сказать, что Дудаев захудалого происхождения. В Чечне принадлежность к мощному, древнему тейпу означала, что за судьбу можно не тревожиться, она состоится. А Дудаеву из-за бедности и слабости тейпа после окончания школы пришлось отправиться искать свою судьбу в чужие края. Сначала Джохар поступил на физико-математический факультет Северо-Осетинского университета. Отзанимался первый курс — не даются науки. Поступил в Тамбовское авиаучилище, выучился на летчика.

Как и всякого советского офицера, Дудаева повозило по просторам страны — Сибирь, Украина, снова Сибирь, наконец благословенная Прибалтика. В одном из военных поселений приглянулась ему русская провинциалочка Алла, дочка начальника гарнизона. Она была с претензией на культурность — сочиняла стихи, писала картины. Джохар ей глянулся тем, что похож на Лермонтова. И правда, какая-то нервная агрессивность в нем чувствовалась, что-то такое во взгляде ощущалось. Знакомая поэтесса по этому поводу заметила: если и похож