— Кончено, Микки.
— Ты разбила мне сердце, — произнес он дрогнувшим голосом.
— Оно скоро заживет, — беззаботно ответила она.
Входная дверь с грохотом захлопнулась. По-прежнему прижав руки к груди, Орла принялась раскачиваться взад и вперед на кушетке. Слезы капали ей на колени, на юбку, оставляли мокрые пятна на ее туфлях и на полу вокруг.
В таком виде ее и нашел Кормак — раскачивающейся, как сумасшедшая, на кушетке, и заливающей гостиную потоками слез. «Зачем ты сказала Микки, чтобы он уходил, если ты хочешь, чтобы он остался?» — спросил он, и от этого Орла заплакала еще сильнее. Вошла встревоженная Элис, постаралась, как могла, утешить дочь и отправила ее в постель, дав чашку какао и пару таблеток успокоительного.
Это случилось много недель назад, но Орла по-прежнему не могла забыть лицо Микки, хотя теперь она ненавидела его. Она ненавидела все связанное с Микки Лэвином.
Сейчас его лицо вновь возникло перед ней, оно глядело на нее с листа бумаги, заправленного в печатную машинку. Орла старалась подавить желание вырвать этот листок и разорвать на мелкие кусочки, потому что лицо все равно появится снова, как только она вставит чистый лист в машинку.
В небольшой конторе вместе с ней работала еще одна женщина, Эдди Джонс, секретарша Берти Крейга. Орла не ладила с ней. Эдди недолюбливала свою молодую напарницу за то, что та стала любимицей босса.
— Что с тобой происходит? — поинтересовалась она, когда Орла, скривившись, словно от зубной боли, уселась за печатную машинку.
— Ничего со мной не происходит, — резко бросила Орла.
— Тогда почему у тебя такой вид, будто ты потеряла фунт стерлингов, а нашла только шестипенсовик?
— Может, так оно и случилось, вот почему.
Эдди пожала плечами:
— Я просто спросила.
Орла подумала, как Эдди отреагирует, если она закричит: «Мне кажется, что я беременна,
— Ты уверена, что с тобой все в порядке, Орла? — обеспокоенно спросила Эдди. — Теперь у тебя такой вид, словно ты вот-вот расплачешься.
— А вы бы не заплакали, потеряв целый фунт и найдя взамен шесть пенсов?
— Я только стараюсь помочь, дорогая.
Вероятно, именно слово «дорогая» прорвало плотину, и Орла принялась плакать.
— Простите меня за мою грубость, — рыдала она. —
— Почему бы тебе не пойти домой? Я скажу Берти, что ты почувствовала себя плохо. Он поймет.
— Пожалуй, я так и сделаю. Спасибо, Эдди.
Орла медленно пошла по Ливерпуль-роуд по направлению к Бутлю. У нее уже неделю не было менструации, такого раньше никогда не случалось. Орла действительно залетела, как грубо выражались некоторые. Приближаясь к Сифорту, она прошла мимо приемной врача и на минуту задумалась, не зайти ли внутрь, чтобы ее осмотрели. Но она выглядела такой молоденькой, и у нее не было обручального кольца. Что скажет врач?
Орлу никогда особенно не беспокоило, что думают люди, но родить ребенка без мужа — считалось едва ли не самым тяжким проступком для девушки. На Опал-стрит была одна, которая решилась на это. Случилось это десять лет назад, и девушка давно стала взрослой женщиной, но о ее поступке судачили до сих пор, как будто это произошло только вчера. Ребенка отправили в сиротский приют.
«Моего не отправят», — Орла обеими руками схватилась за живот. Обращаться к доктору смысла не было, потому что в глубине души она твердо знала, что там, внутри нее, клубочком свернулось крошечное существо, ожидая появления на свет. Она также знала, что должна оставить его, что отдать его будет неправильно. И если она не хочет, чтобы на ее ребенке было клеймо родившегося без отца и его всю жизнь называли «ублюдком», то ей придется стать женой Микки Лэвина. Кроме того, ей было всего семнадцать, то есть, чтобы выйти замуж, ей требовалось разрешение родителей, так что придется рассказать обо всем отцу с матерью.
Навстречу ей шла молодая женщина, толкая перед собой большую старую коляску. Ребенок в ней пронзительно кричал, как будто его жгли каленым железом. «Ох, ради бога, заткнись, урод», — с безысходной тоской произнесла женщина, проходя мимо.
Орла обернулась и смотрела, как она удаляется, сгорбленная и измученная. «Через год и я буду такой, — с ужасом подумала она. — Скоро я буду такая же».
Она бросила взгляд на противоположную сторону улицы, где, взявшись за руки и оживленно болтая, шли две девушки, немногим старше ее. На них были красивые твидовые костюмы и маленькие фетровые шляпки. Одна несла большую серую сумку из крокодиловой кожи, о которой мечтала Орла. Девушки были воплощением всего, чего Орла хотела когда-нибудь добиться.
Гораций Флинн взял за обыкновение заходить в парикмахерскую, по крайней мере, раз в неделю. «Просто хочу взглянуть, как идут дела, миссис Лэйси», — говорил он. «Дела идут хорошо, мистер Флинн. Спасибо за беспокойство».
— Он в тебя втрескался, — объявила как-то Фионнуала. — Господи, что ты сотворила на второй день Рождества, когда пошла к нему поговорить насчет аренды?
— Я просто состроила ему глазки, — смущенно призналась Элис.
— Если бы ты сумела подольститься к нему, может, нам вообще не пришлось бы ничего платить за аренду.
— Ох, Фиона, прекрати! — Элис явно чувствовала себя неловко. — Как бы то ни было, это твоя вина, что он приходит так часто. Вовсе нет необходимости так суетиться вокруг него, вести его в кухню и потчевать чаем.
— Мне его жалко. У него кожа такого нездорового цвета. Наверное, он приходит сюда потому, что мы единственные люди на всем белом свете, которые хорошо к нему относятся. Все остальные попросту ненавидят его.
— У них есть на то веские причины, милая. Он ужасный человек.
— Ужасный или нет, но я предпочитаю иметь его на нашей стороне.
— Не стоит говорить о сторонах, Фиона. Войны же нет.
— Нет, есть, и еще какая, — возразила Фиона. — Мы на одной стороне, Кора — на другой. Но мы все равно победим.
В последнее время окружающий мир представлялся Джону Лэйси довольно приятным местом. Он редко думал о своем лице. Что случилось, то случилось, и обратной дороги не было. Он не терзался чувством вины из-за того, что у него две семьи. Речь шла о жизни и смерти, и благодаря Клэр он научился жить в ладу с самим собой.
В шесть часов он запер мастерскую и зашагал по Крозиер-террас к последнему домику. Из комнаты к нему бегом бросился Робби и потребовал, чтобы его взяли на руки. Джон усадил его к себе на плечи.
— Я гулял сегодня в парке, пап, — зажурчал малыш. — Лиза весь день плакала. У нее растут зубы. А я тоже плакал, когда у меня росли зубы?
— Все время, — заверил его Джон. — Привет, любимая.