– - Уйдемте отсюда: мы беспокоим mademoiselle Анет (которая сидела на стуле, закрыв лицо руками).
Она долго сидела в таком положении, как вдруг вбежала к ней с воплями Надежда Александровна. Волосы ее были в беспорядке, вуаль упал с головы. Бледная, задыхаясь, она бросилась на колени перед mademoiselle Анет и, хватая у ней руки, невнятно бормотала:
– - Спасите, спасите… дети!.. Они хотят стреляться!..
Голос ее замер, и она упала без чувств на грудь mademoiselle Анет. Как ни был велик испуг гувернантки, но она заметила причину вечного вуаля на голове Надинь: красное родимое пятно было на затылке этой дамы.
Mademoiselle Анет смочила голову водой, натерла виски одеколоном и тем привела в чувство Надежду Александровну. Первое, что она произнесла, открыв глаза, было:
– - Ах, бегите, бегите к нему, умолите его!
– - К кому?
– - К Марку Семенычу,-- рыдая, говорила Надежда Александровна.
– - Отчего же не вы?
– - Я, я всему причиной: я не должна показываться ему на глаза.
Mademoiselle Анет кинулась в кабинет к Марку Семенычу, которого она застала писавшего. При виде ее Марк Семеныч поспешно встал.
– - Вы стреляетесь? -- спросила mademoiselle Анет.
– - Кто вам сказал?
– - Надежда Александровна. Она у меня в комнате.
– - Несчастная…
– - А ваши дети?
Марк Семеныч, закрыв лицо руками, кинулся на стул. Mademoiselle Анет упала перед ним на колени и со слезами сказала:
– - Откажитесь от вашего намерения.
– - Я поступлю подло.
– - Для пустых людей; а каждый порядочный человек, напротив, будет еще более уважать вас. Какого скандалу наделает ваша дуэль!.. Бедная ваша жена, дети… Нет, Марк Семеныч, нет, я, как ваш друг, я не допущу вас до этого!
– - Друг, друг мой! вы требуете моей чести! -- нагнувшись к mademoiselle Анет, говорил Марк Семеныч.
– - Что выше для вас -- честь или долг?..
– - О! пожалейте меня… но что я могу сделать?
– - Помириться!
– - Нет, нет! я слишком оскорблен, я… ни за что первый!
– - У вас будут просить прощенья.
– - Хорошо! на одном условии.
– - Какое?
– - Чтоб вы остались в доме.
– - Марк Семеныч! -- с упреком сказала было mademoiselle Анет, но поспешно прибавила: -- Хорошо, я согласна!
Марк Семеныч встал и, тяжело вздохнув, сказал:
– - Я для вас жертвую моей честью.
– - То есть для вашего семейства?
– - Да…
Mademoiselle Анет вышла из комнаты, оставив в раздумье Марка Семеныча. Надежда Александровна встретила ее в сенях и тревожно сказала:
– - Ну что?
– - Он согласен на примирение, только первый не хочет просить…
– - Благодарю вас, благодарю! -- воскликнула Надежда Александровна, с чувством пожав ей руку, и пошла в кабинет к Марку Семенычу, ласково сказав: -- Приведите, пожалуйста, скорее детей.
Mademoiselle Анет привела детей и, стоя у окна, плакала, смотря на радостные слезы Марка Семеныча при виде детей, тоже плакавших, не понимая отчего; а раскаявшаяся Надежда Александровна рыдала, спрятав голову на его груди.
Mademoiselle Анет удалилась, боясь быть смешной. Вечером у ней всё было готово к отъезду. Она в волнении кого-то ждала. Вбежал Марк Семеныч, запыхавшись.
– - Что, что вам угодно?
И он, как бы ошеломленный, остановился, глядя на чемоданы.
– - Вы уезжаете? -- с упреком сказал Марк Семеныч.
– - Я должна уехать! И вы, верно, сами будете согласны со мной, если я открою вам мою тайну.
– - Что? вы пугаете меня! -- едва устояв на ногах, произнес Марк Семеныч.
– - Садитесь! -- взяв его за руку, сказала mademoiselle Анет.
Они уселись на диване; после нескольких минут молчания mademoiselle Анет с замешательством сказала:
– - Марк Семеныч, простите меня, я… я, поступив в ваш дом, скрыла от вас…
– - Что такое?..
– - Я… я была актрисой.
– - Ну?
– - Я хотела изменить свое занятие, избранное мною по необходимости, чтоб жить независимо…
– - Так барон не ошибся?
– - Вы видите, я не должна и не могу более быть в вашем доме. К тому ж положение гувернантки равно тяжело, как и актрисы. Последнее более независимо, и я решилась вновь поступить на театр.
– - Ну что же! это очень умно! если у вас есть талант, то вы не должны заглушить его. Хорошая актриса так же всюду уважается, как и другие женщины, и их добродетели еще более удивляются, зная скользкий путь, по которому они идут.
– - Итак, я имею ваше согласие оставить ваших детей.
– - Для них будет большая потеря; но вы молоды, и вам надо жить. С богом, с богом, мой друг! Да, мы останемся друзьями… Вы не отнимете у меня права продолжать заботиться о вас?..
– - Благодарю! я очень буду счастлива!
Mademoiselle Анет простилась с Марком Семенычем, который условился с ней видеться на другой же день в Москве, в той гостинице, где они уже виделись прежде. Но когда он приехал в Москву, в гостинице не было mademoiselle Анет. Марк Семеныч был в отчаянии и через два дня поскакал в Петербург, но и там не нашел mademoiselle Анет. Од возвратился, убитый, в деревню. Надежда Александровна очень изменилась в лице и похудела. Она была в хлопотах, собираясь за границу. Передавая мужу новости, она, между прочим, сказала:
– - А ты знаешь, что наша mademoiselle Анет провела всё это время в одной из подмосковных у Тавровского? и теперь куда-то уехала…
Через несколько дней Марк Семеныч проводил свою жену за границу в сопровождении mademoiselle Клары. Мисс Бетси и он остались с детьми на зиму в деревне.
Часть пятнадцатая (Последняя)
Глава LXV
Если читатель не забыл, по какому случаю и при каких обстоятельствах Любская оставила театр города NNN и самый город, то ему нетрудно будет догадаться о времени, когда она встретилась с Марком Семенычем. Огорченная смертью Мечиславского, испуганная появлением в городе NNN бывшего своего благодетеля, Любская уехала с такою поспешностью, что не успела даже запастись горничною. Она ехала в Москву, сама, впрочем, не зная, что будет делать. Встреча с Марком Семенычем решила выбор: она сделалась гувернанткой. Потом, оставив, по известным нам обстоятельствам, дом Марка Семеныча, Любская действительно провела в подмосковной у Тавровского всё время, пока Марк Семеныч искал ее в Петербурге. Трудно было бороться девушке, тогда еще неопытной, против пламенной любви, красоты и богатства человека, которого она любила. Притом, прожив несколько месяцев в новом, блестящем кругу, среди соблазнительной роскоши, она ужасалась одной мысли снова возвратиться к бедному существованию, к маленькой квартире с вечным запахом кухни, с грязной лестницей вместо лестницы, уставленной цветами и устланной коврами. А самолюбие, так взлелеянное Марком Семенычем и так раздраженное Надеждой Александровной? Всеми этими обстоятельствами достаточно объясняются воздушные замки, которые строила Любская, мечтая, что Тавровский сдержит свое слово и женится на ней. Тавровский действительно любил ее, сколько мог; но его молодость, его положение в обществе, родня -- всё ясно показывало, как несбыточны надежды Любской, которым она предавалась с каждым днем более. Она, казалось, помешалась на этом предмете. Плакала, ревновала его и требовала выполнения слова. Слезы и упреки ее могли бы смягчить другого, но не Тавровского, который никогда в жизни не плакал и удивлялся, как могут люди плакать. Его любовь к Любской сделалась гласной; и насмешки друзей, что он женится на провинциальной актрисе, бесили его. Нашлись добрые люди, которые не замедлили известить Наталью Кирилловну об этом намерении племянника. Гнев тетки был страшен. Тавровский с радостью принял ее предложение ехать за границу и уехал потихоньку, скрыв от Любской день своего отъезда.
Удар самолюбию был слишком силен, чтоб не сделать резкого потрясения в характере Любской. Она как бы переродилась: вместо слез и отчаяния, которых ожидали, она с улыбкою встречала знакомых Тавровского; начала выезжать в театр, на гулянья, смело смотря на всех. Она поступила на сцену, принимала блестящее общество, жила роскошно,-- и всё заговорило о ней. В то время Федор Андреич снова случайно увидел на сцене свою прежнюю Аню. Как безумный кинулся он к ней на квартиру после спектакля. Он дрожал, ожидая ее в пышно
