одно из них.
Я, наконец, одет, и мы спешим в центральный пост. Здесь забиваемся в закуток, чтобы не мешать подводникам. Старпом смотрит на мою помятую, заспанную физиономию и укоризненно качает головой. Толя Скворцов шепчет:
— Суда на подходе. Их пять. Минут через тридцать будут здесь.
Подводную лодку порядком качает, и приходится за что-нибудь держаться, чтобы твердо стоять на ногах. Рубочный люк отдраен. Впервые за много дней вижу настоящее голубое небо не через десяток перископных линз. В отсеке прохладно, слегка пахнет озоном — работают установки микроклимата, — а под люком пышет полуденным тропическим жаром и разносится соленый аромат открытого моря. Долгое плавание под водой для любого тут дело обычное, и тем не менее голубой кругляшок неба притягивает к себе все взоры сильнее самого мощного магнита.
— Совсем как у нас под Сызранью небо, — говорит рядом Толя Скворцов и, встретившись со мною глазами, почему-то краснеет и поспешно отворачивается.
Из радиолокационной рубки докладывают:
— Курсовой… Дистанция… Вижу наши суда!
Старпом Никитин приникает губами к переговорной трубе и повторяет доклад радиометриста на мостик командиру. Слышим баритон Круглова:
— Попросите научных сотрудников поторопиться; мы не можем тут долго задерживаться.
Обрывается последняя надежда остаться на “Пионере”. Обвожу глазами отсек, встречаюсь с сочувствующими взглядами моряков. Только сейчас по-настоящему понимаю, как сроднился с ними и с кораблем. Чувство острой зависти, любви к этим мужественным парням и обиды, что не придется быть с ними до конца, охватывает меня. В эти минуты, пожалуй, впервые жалею, что не избрал профессию военного.
Старпом оборачивается к нам, глядит на наши кислые лица и разводит руками: мол, ничего, братцы кролики, не поделаешь: приказ есть приказ.
Мы стоим на мостике “Пионера”. В двух кабельтовых от лодки лежит в дрейфе “Ангарск” — теплоход, на который мы переходим. Остальные суда уже ушли: их дымы еще курятся над горизонтом. Лодку заметно покачивает, а гигантский “Ангарск” кажется неподвижным. К нашему борту пришвартована белоснежная шлюпка. В нее уже перенесены наши вещи. Гребцы и рулевой, дочерна загорелые моряки с “Ангарска”, запрокинув кверху лица, с любопытством осматривают подводную лодку и весело переговариваются с толпящимися на палубе подводниками.
В отсеках мы уже со всеми попрощались, очередь за теми, кто на мостике. Круглое пожимает нам руки, говорит без улыбки:
— Пожелал бы вам спокойного плавания, да боюсь, не будет оно спокойным ни у вас, ни у нас.
Шлюпка отваливает от борта “Пионера”. Подводники приветственно машут нам пилотками. На сердце у меня тяжесть. Кажется, и не так уж много времени пробыл на лодке, но всей душой успел прикипеть к замечательным ребятам.
На полпути от “Ангарска” гребцы нашей шлюпки во все глаза смотрят на подводный атомоход — такое и им не часто приходится видеть. Палуба и мостик “Пионера” пустеют. Лодка дает ход, и мы видим, как она, наклонив нос, медленно погружается в океан. Сначала вода скрывает носовую надстройку, затем, оставляя на глади океана широкую, долго незатягивающуюся пенную борозду, пропадает из глаз высокая рубка- Остаток дня и ночь проходят спокойно. К полудню — так сказал нам вчера штурман “Ангарска” — мы будем уже на месте. Выглядываю в иллюминатор: ночью мы догнали наши суда, и теперь движемся слитной группой.
Завтракаем в кают-компании вместе с моряками “Ангарска”. (Они стараются развлечь нас — как-никак гости, — даже пытаются шутить, но мы чувствуем: нервы напряжены у всех.)
— Вот гады, в мирное время приходится ходить, как в войну, в конвое! — не выдерживает самый молодой из присутствующих, третий штурман. Под укоризненными взглядами товарищей он краснеет и, опустив очи долу, замолкает.
— Мы не из пугливых, нас на бога не возьмешь! — негромко говорит пожилой стармех. — Так что не переводи зря кровь на воду, Виталий. Не пугай наших гостей.
После завтрака поднимаемся на мостик. Знакомимся с капитаном. Он до боли сжимает каждому из нас руку, коротко представляется:
— Павлов, Игорь Георгиевич.
Завязывается разговор о нашем плавании на “Пионере”, мы расспрашиваем об “Ангарске”. Капитан, видать по всему, не очень-то словоохотлив, однако и не молчун. Обстоятельно отвечает на наши вопросы приятным, с хрипотцой баритоном. Украдкой наблюдаю за ним. Павлов ничуть не похож на сложившегося в моем воображении морского скитальца. Он молод — на вид лет тридцать пять, невысок ростом, худощав и элегантен. Щеки выбриты до синевы, китель с четырьмя золотыми нашивками и чехол фуражки — белее снега, ботинки надраены до зеркального блеска.
— И вы считаете, что возможна провокация? — спрашиваю у него.
Капитан утвердительно кивает.
— Уж что-нибудь эти господа нам непременно преподнесут. Я их шакальи повадки знаю. Удивляюсь лишь, почему до сих пор их не видно.
Словно в опровержение его слов, штурман тянет руку к горизонту:
— Вот и они, легки на помине!
Со стороны солнца к судну приближаются две черные точки. Они быстро растут в размерах.
— Истребители-бомбардировщики “Скайуориор”, — говорит Павлов. — Старые наши знакомые: в прошлый рейс с ними встречались в этих же местах.
Самолеты, похожие на летучих мышей, заходят на “Ангарск” с кормы и проносятся вдоль судна, едва не задевая за верхушки мачт. В уши обрушивается вой и грохот моторов. Запрокинув голову, успеваю заметить опознавательные номера самолетов — “НО-42375” и “НО-42379”. На крыльях четко видны опознавательные знаки — белые звезды. Самолеты улетают к самому горизонту, вновь возвращаются и делают над “Ангарском” заход за заходом.
— Фотографы-самоучки, — ехидно говорит штурман и сжимает кулаки. — Я бы их пофотографировал, будь моя воля!
— Меньше эмоций, штурман, — улыбается капитан, — и разожмите кулаки, а то, чего доброго, увидят эти нахалы и завопят об агрессии.
Покружив над нами, самолеты улетают. Однако не проходит и четверти часа, как над судном появляется новая пара. С этой минуты рев моторов не прекращается. Одну пару истребителей сменяет другая. Они то низко проносятся над “Ангарском”, то, набрав высоту, пикируют на него сверху, то мчатся на нас над самой водой, имитируя атаку торпедами.
— Теперь жди визита надводных кораблей, — говорит штурман.
— Да, авианосец, видно, бродит где-то поблизости, — соглашается капитан.
В полдень обедаем в кают-компании. Во главе стола капитан. Он рассказывает о прошлогоднем походе “Ангарска” в африканские страны. На самом интересном месте рассказа в дверях появляется матрос и четко, по-военному докладывает:
— На горизонте авианосец и четыре эскадренных миноносца. Идут к нам. Быстро приближаются.
Капитан убирает с колен салфетку, аккуратно складывает ее и поднимается.
— Вот и начинается главное, — хрипло говорит он, выбираясь из-за стола. Он бледен, но спокоен. В дверях оборачивается и говорит примолкшим помощникам и механикам: — Их приказов я выполнять не стану. Судно обыскивать не позволю. По местам, товарищи! Если… Впрочем, никаких “если” не будет, — закончил он, оборвав фразу, и вышел.
Следом за ним спешат на свои посты и остальные. Мы поднимаемся на мостик и устраиваемся в тени штурманской рубки. Немилосердно печет солнце — оно над головой. “Ангарск” идет полным ходом, но прохлады встречного ветра совсем не ощущается.
Чужие корабли уже близко. Огромный утюгоподобный авианосец окружают эсминцы. Припавшими к
