инфекционном отделении можно не только вылечиться от болезни, но и подцепить другую. И в Афгане, вообще на войне, одно лечат, другое калечат. Абсолютное очищение приносит только смерть. Как это называется в медицине: катарсис?
Я глотком допил остывший чай, поднялся. Почти автоматически, как родного человека, погладил Светлану по плечу.
С удивлением заметил, как она вздрогнула и напряглась под моей рукой, но тут же выкинул это из головы: за дверью меня ждала обычная жизнь — без чая, уюта и споров о смысле жизни с умной красивой женщиной. Поэтому я был уже в своем привычном амплуа.
У порога обернулся: она по-прежнему сидела за столом, опустив голову. На скатерти одиноко выделялись пустые чашки. За окном стояла темень, и свет лампы еще больше подчеркивал одинокое отчаяние фигурки в белом халате.
Жалостью хватануло сердце, но я не знал, чем могу ей помочь. Я вышел.
Зашел в палату к Путейцу:
— Еще не спишь?
— Так, кемарю… — Путеец неторопливо вытащил из-под одеяла спрятанную руку с тлеющим «бычком».
— Тогда возьми нож и разрежь веревки у Колпака.
— Хрена?
— Он свое уже получил.
На следующий день после отбоя в палату залетел Гарагян.
Он долго в темноте гремел бутылками водки, укладывая их вместе с «гражданкой» в окошко вентиляционной отдушины. После чего ухнул на койку так, что сетка жалобно пискнула под его крупным телом. По палате стал распространяться резкий неприятный запах. Черт его знает, почему у Вагона так пахнут ноги, вроде в душ ходит регулярно…
По этому поводу наш палатный философ, молодой парнишка — туркмен с незапоминающимся заковыристым именем высказался лаконично и определенно. Как, впрочем, и полагается философу:
— Нехороший человек вонять хорошо не должен.
Я услышал, как Туркмен несколько раз повернулся на своем втором ярусе и прерывисто вздохнул. Видимо, гарагяновский дух и до него докатился.
Вагон услышал возюканье молодого бойца и решил полиберальничать. Это он любит — вести задушевные беседы с бойцами меньших сроков службы…
— Эй, Туркмен, — окликнул он паренька, — Ты чэго вздыхаешь, дамой хочэшь? Да — а, домой всэ хотят…
По прошлым разам я уже знаю, что сейчас Гарагян начнет расспрашивать парня, чем тот занимался на «гражданке». И Туркмен ответит в который раз: баранов пас. После чего наш старшина начнет изощряться в остроумии над представителем этой почтенной профессии. Поэтому решаю перехватить инициативу в разговоре.
Тем более, что Туркмену сегодня досталось: он помогал проводить генеральную уборку в моем хозяйстве, а потом его еще бросили «на пола»: мыть с мылом коридор, что делается каждое утро и каждый вечер. И теперь нужно дать парню отдохнуть. Я не либерал, просто пацан завтра снова станет помогать моим жуликам. Так что пусть поспит положенные восемь часов — от сонного проку будет мало.
Сейчас меня интересует другое: я хочу выяснить, откуда берутся гарагяны и что у них внутри. И дело тут не в национальности. Гарагяны могут быть с московским аканьем и русской физиономией рязанского парнишки, украинским хэканьем или со смуглой кожей лица хлопца из Алма-Аты. Разные бывают гарагяны. Вот только среди ребят из Сибири я их не видел. Вымерзают они там, что ли?
— Слышь, старшина… — я сознательно называю Вагана так, поскольку лесть он любит, а мне нужно, чтобы он размяк, расслабился, захотел пооткровенничать.
В мое голове созрел план, как наказать Гарагяна, но я подспудно чувствую, что он… подленький какой-то. И мне, как ликвидатору при исполнении смертного приговора, нужно предварительно взвинтить себя, убедить в правоте. Ликвидаторы перед роковым выстрелом читают уголовное дело приговоренного. Мне же нужно вскрыть всю гнилую сущность Вагона, чтобы отбросить щепетильность и сделать завтра то, что задумал.
…Сегодня после обеда Путеец завалился на койку рядом со мной и мечтательно протянул:
— Эх, сейчас бы водочки… Анаша, конечно, вещь хорошая, но к настоящим ее ценителям я себя не причисляю. Чтобы получать кайф по полной программе, нужно быть наркошей со стажем. А я хоть и родился в Казахстане, где «дурь» в «беломорины» чуть ли не с детства забивали, как-то не смог втянуться в это дело.
Путеец повернулся ко мне лицом:
— А сколько у меня кентов на наркотиках завязло?! И не пересчитать. Одни уже кони двинули, другие по опии крепко сидят. Не-е, я придерживаюсь традиционных взглядов: водяра — народный напиток, проверенный веками. Вот только денег на нее нет. Наволочку, что ли, продать вместе с одеялом? А потом сказать, что скомуниздили…
— Брось, — сказал я ему, — мудистикой заниматься. Ты еще «синьку» свою бабаю какому-нибудь продай. Чтобы он в ней баранов в горах пас и духтору свою пугал. Ты лучше подними свою репу к потолку: видишь, в вентиляционном окошке белеет что-то?
— Ну… — заинтересованно протянул Путеец.
— Это этикетка «Араки руси». Там их две бутылки, гарагяновские. Усек? Бери и пей!
— А Гарагян?
— А на что тебе башка дана — чтобы каску носить? Думай!
И Путеец придумал. На то человек и царь природы, чтобы не ждать ее милости. Особенно тогда, когда хочется выпить.
Есть у нас на первом этаже так называемая палата — камера. Вроде бы обыкновенная, но вместо двери там — железная решетка. И окошечко в ней для передачи посуды с пищей. Эта палата предназначена для солдат из дисбата, если они так заболеют, что местная санчасть вылечить не сможет, а гробить до конца не захочет. Сейчас в ней с желтухой лежит пацан, заработавший полтора года дисциплинарного батальона за то, что заехал офицеру по морде.
Мы его не слишком осуждаем за это: офицеры разные бывают, иному я бы не только личный состав не доверил, даже баранов не дал бы пасти. Замордовал бы он их до смерти. Есть людишки, которые, обзаведясь хотя бы минимальной властью над людьми, начинают воображать о собственной персоне невесть что. Как специалист и воспитатель он может полным дерьмом, но гонора-а…
Итак, план Путейца основывался на таланте дисбатовца Сашки умении открыть бутылку водки, а затем стянуть ее на горлышке таким образом, чтобы никто не заметил. Все очень просто: пользуешься моментом, когда в палате никого нет, тыришь водку, выливаешь ее в заранее подготовленную посуду. Затем набулькиваешь в «Араки руси» (перевод: «Водка русская», наш перевод: «Русские в арыке») водопроводной воды, закручиваешь пробочки и водружаешь бутылки на место…
В итоге сделано два дела: гнусный старшина будет наказан рассвирепевшей клиентурой и физиологическая потребность удовлетворена. И поэтому я сейчас лежу в палате и хочу доковыряться до гнилой сути нашего старшины, чтобы разжечь в себе праведный гнев и найти оправдание своему далеко неблагородному поступку.
…-Слышь, старшина, по тебе видно, что ты парень образованный. Не похож на своих земляков, что с гор спустились. Ты в Ереване жил?
— Вах! — темпераментно воскликнул Вагон, — Я в Москве жил! В институте учился!
— Так ты москвич?!
— Нэт. Ну… не совсэм, — застеснялся Вагон, — Я учился там. Два курса в институте. Вернусь — буду доучиваться. И, конечно, в Москве останусь. Хороший город, у меня там нэвэста.
— Русская?
— Канечно. Она москвичка, у ее родителей квартира, прописка. Сам понимаешь, да?
— А у твоих родителей что есть, чтобы она вот так за тебя замуж пошла?
— Эй, мои родители большие люди в Баку. Отец в рыболовной флотилии не последний человек.
