— А если бриллианты были спрятаны в одном из ангелочков?
— Даже и в этом случае мы не найдем ответа на вопрос: почему старая миссис Шекли в течение многих лет шантажировала именно с помощью этих ангелочков?
— Мы потратили целый день на то, — сказал Чэд, потягивая свою трубку, — чтобы проверить алиби всех людей, которых могла шантажировать миссис Шекли. И мы установили, что у них имеется алиби, даже у Хаббарда, хотя он нам и солгал, когда рассказывал о телевизионной постановке. Он уже не первый год навещает эту Милли, и нет никакого основания предполагать, что она сказала нам неправду. В то самое время он действительно был у нее. Дело серьезное, и нужно полагать, что она не отважится солгать под присягой и получить за это несколько лет тюрьмы. Значит, Хаббард — не убийца, это исключено. Правда, он совсем не в моем вкусе, я терпеть его не могу, чересчур уж у него джентльменский вид…
— И чересчур уж он много внимания уделяет Джун, — дополнил Джордж.
— И это тоже. Если он будет продолжать в том же духе, придется мне смазать пару раз по его физиономии, и все будет в порядке. Но подозревать его в убийстве нельзя. В среду, между шестью и восемью, он не убивал, а лежал с Милли в постели. Вот так. Ну, а теперь я притащу пишущую машинку и настрочу несколько писем.
— Писем? Кому? — Джорджа Абернати, очевидно, не устраивало то, что Чэд опять собирался претворять в жизнь какие-то свои бредовые идеи.
— Кому? Да всем этим господам, которых, как мы подозреваем, шантажировала миссис Шекли.
— И что ты хочешь написать в этих письмах?
Чэд уже уселся за свою портативную машинку и вложил в нее лист бумаги.
— Я их снова немножко пошантажирую.
— Отправляйся лучше спать.
— Я свободный гражданин и могу делать все, что мне заблагорассудится. Спать я сейчас не хочу, но зато у меня так и чешутся руки написать уважаемым людям города несколько письмишек. Двадцать фунтов… нет, шантажировать так шантажировать… тридцать фунтов, и я молчу. Если же они не согласятся, пусть пеняют на себя. В этих письмах я дам им понять, что проник в тайну покойной миссис Шекли и теперь иду по ее дорожке.
Джордж Абернати был исправным полицейским чиновником, и он глубоко вздохнул.
— Послушай, Чэд, а тебе не кажется, что ты слишком далеко заходишь?
— Уж не собираешься ли ты, дружище, арестовать меня? — подковырнул его Чэд. — Ну что ж, попробуй, только не надейся, что я добровольно последую за тобой.
— Объясни мне хоть, чего ты хочешь добиться этими письмами, черт тебя побери!
— Я хочу узнать, кого еще шантажировала миссис Шекли. А потом я, высунув язык, помчусь узнавать, где они были в то время, когда была убита миссис Мэриел и когда исчез Дэвид Лайнор. И если я установлю, что у кого-нибудь из них нет алиби, я сразу же сообщу тебе, и ты займешься этим господином и выжмешь из него все, что он знает. Или же им займется этот бульдог Миддл. Тот даже из детской куклы, выставленной на витрине, сможет вытянуть признание. Сейчас нужно действовать, иначе мы будем вынуждены в душе поздравить нашего милого убийцу с невозможностью разоблачения.
Чэд в тот же вечер разослал четырнадцать писем — ничто не могло заставить его отказаться от этого плана.
Джордж Абернати тоже не бездействовал. Уже на следующее утро он засел за телефон и начал обзванивать страховые агентства в Броксли, Данди, Абердине и Стонхейвене. В полдень ему повезло, и он против ожидания получил сведения, подтвердившие предположения Джун. Лет двадцать тому назад миссис Шекли застраховала в Шотландском национальном страховом агентстве колье стоимостью в пятнадцать тысяч фунтов. Но сразу же после войны она отказалась от полиса.
Причин отказа она не объяснила.
16
Добрых тридцать лет судьба бросала Мак-Гивена по всем морям и океанам, и суша в эти годы в понятии старого бродяги была не более, чем портовый кабачок. В Крайстчерче портовых кабачков не было, зато были другие заведения, в которых утоляют жажду, — естественно, если есть деньжата.
У Мак-Гивена деньжата не водились, и он решил стащить у пастора Стерджена шланг, который тот приобрел для поливки сада. Наивный моряк размышлял так: пастор — служитель бога, и он, конечно, не будет охранять свою собственность так же, как это делают другие люди. Мак-Гивен, завороженный видом нового зеленого шланга, за который он надеялся получить у старьевщика в Броксли по меньшей мере десять шиллингов, даже не позаботился о том, чтобы обеспечить себе пути отхода. Он был настолько уверен в душевной доброте пастора, что, заметив его, посчитал возможным приподнять свою шляпу и вежливо поздороваться, вместо того чтобы тотчас пуститься наутек.
Лишь удар палкой, полученный по голове, заставил отважного мореплавателя признать, что не стоит доверять святым.
Он дал тягу, и, услышав позади себя сопение пастора и лай его собаки, в отчаянии перемахнул через каменную стену и оказался на кладбище.
Почувствовав себя в относительной безопасности, Мак-Гивен на мгновение остановился и перевел дух, а потом смачно плюнул в сторону пасторского дома, словно доказывая этим, что у него тоже есть человеческое достоинство и что бежал он не из трусости, а лишь спасаясь от грубого насилия. Но его злоключения только начались…
Вскоре начал накрапывать дождик, и Мак-Гивен, подняв глаза к небу, сказал себе, что человек, не захвативший зонтика, должен принять необходимые меры, если не хочет подхватить грипп и проваляться в постели.
По обеим сторонам тянулись ряды могил, и вскоре на самом краю кладбища, за плакучей ивой, он заметил склеп и, пораскинув мозгами, решил, что у живого человека не меньше прав иметь крышу над головой, чем у мертвого.
Увидев надпись, высеченную над входом, Мак-Гивен с удивлением узнал, что в склепе нашла вечный покой не кто иная, как его благодетельница миссис Шекли. За решетчатой дверью стояли два роскошных гроба.
Мак-Гивен промок и промерз до самых костей и стучал зубами так же ритмично, как испанская танцовщица кастаньетами. Прижавшись к железной решетчатой двери и подняв воротник, он вспоминал об островах в Тихом океане, где было так жарко, что жители ходили или легко одетыми, или совсем нагими. Он с радостью забрался бы внутрь склепа, где, несомненно, нашел бы более надежную защиту от непогоды.
— Вонючие скупердяи, — проворчал моряк. — Неужели они думают, что у них стибрят мертвецов?
Но внезапно Мак-Гивен от удивления вытаращил глаза: дверные петли были недавно смазаны. Ко всему этому и замок тоже оказался в масле. Просто так, понятно, оставлять это было нельзя, и поскольку у Мак-Гивена в кармане, кроме довольно грязного носового платка, зажигалки и палочки жевательного табаку, всегда имелась и отмычка, то открыть дверь было для него детской забавой. Если бы Мак-Гивен мог предположить, в какую авантюру он ввяжется!
В склепе Мак-Гивен облегченно вздохнул. Здесь пахло пылью и сухими листьями, и настроение настолько улучшилось, что наш моряк вытащил из кармана палочку табаку и отломил кусочек. Положить его в рот он не успел. Внезапная вспышка молнии озарила склеп голубовато-мертвенным светом, и Мак-Гивен, взгляд которого в этот момент был устремлен на гробы, заметил, что кто-то недавно отвинчивал винты, крепящие крышки. Несомненно, в дела этого неизвестного лучше было бы не вмешиваться. Но Мак-Гивен, заинтересованный открытием, собрал все свое мужество, вынул зажигалку и тщательно осмотрел оба гроба. Теперь у него не осталось больше сомнений: кто-то недавно снимал крышки!
«Лучше тебе не вмешиваться в это дело, старый дружище, — посоветовал ему внутренний голос. — Иначе попадешь в преисподнюю, дело-то здесь нечистое. Сообщи в полицию — и баста!»
— А если это дело принесет мне несколько фунтов? — ответил Мак-Гивен своему внутреннему голосу. Он произнес эти слова громко, чтобы хоть немного заглушить страх.
«Что ж, поступай, как знаешь, — ответил ему голос. — Ты — вольный человек и можешь совать нос, куда тебе заблагорассудится, хоть в чужие гробы. Но только не сожалей, если тебя поставят перед судом за осквернение праха усопших. Вспомни, кстати, о Джефферсоне Паркинсе, которого хотели обвинить в краже со взломом только потому, что он поспешил на крик ребенка, взывавшего о помощи».
Мак-Гивен сплюнул.
— Паркинс — старый разбойник. И кроме того, мертвецы не взывают о помощи.
«А если тебя обвинят в том, что ты поснимал с рук мертвецов все драгоценные кольца?.. Нет, Мак-Гивен, брось-ка ты лучше это дело».
Но любопытство взяло верх. Мак-Гивен выкрутил винты, потом перекрестился, против обыкновения не стащив с головы шапку, и приподнял крышку одного из гробов.
Мак-Гивен несомненно принадлежал к числу отважных людей, и во времена Нельсона из него получился бы отличный пират. С черной повязкой на левом глазу, с абордажным крюком в руках и с бесстрашной улыбкой на плотно сжатых губах — такими представляют сейчас людей, которые так много сделали для величия Британии. Ирония времени — потомки этих отчаянных людей пробавлялись теперь кражею поливочных шлангов!
Но даже и у Мак-Гивена перехватило дыхание, когда он бросил взгляд внутрь гроба и при голубоватой вспышке молнии увидел трупы двух женщин — благодетельницы миссис Шекли и совсем ему незнакомой. В другом гробу, рядом со скелетом, лежал мертвый архивариус Дэвид Лайнор.
В твердой уверенности, что он напал на след тяжкого преступления и завтра станет самой знаменитой личностью в Крайстчерче, Мак-Гивен еще раз внимательно огляделся и обнаружил в глубине склепа маленькую бронзовую дверь. Он открыл ее и увидел лестницу, ведущую в помещение под склепом. В одной из стен этого помещения, в крупных каменных плитах, зиял большой темный четырехугольник подземного хода, из которого, спустившись еще по одной лестнице, можно было попасть прямо в старую канализационную трубу. Вот здесь- то и обнаружился в полную меру талант Мак-Гивена как первооткрывателя и исследователя. Он щелкнул зажигалкой и вступил, слегка нагнувшись, в трубу, диаметр которой почти равнялся человеческому росту. Пройдя шагов семьдесят-восемьдесят, наш моряк очутился в каком-то сводчатом подвальном помещении. Здесь он снова увидел лестницу, поднялся по ней и заметил над головой железный люк. Моряк надавил на него и в тот же момент чуть не свалился с лестницы от страха — на него посыпались горячие угли и мелкие тлеющие головешки. Мак-Гивен втянул голову в плечи и обнаружил вдруг к немалому своему удивлению, что очутился в камине какого-то дома.
Изумленная миссис Порджес тут же задала Мак-Гивену совершенно справедливый вопрос, каким образом он очутился в ее камине и что, собственно, ему здесь нужно.
Войдя в холл Касл-Хоума, Мак-Гивен довольно бессвязно пробормотал, что он не хотел нарушать покой старой дамы, но, добавил он, пути господни неисповедимы. С какой целью он очутился в камине, он и сам не знает, во всяком случае, он не собирался никого грабить, он не вор, и это ей хорошо известно.
— А что же вы в таком случае собирались делать? — довольно ехидно спросила домоправительница. — Ведь в гости через подвал не приходят.
— Я пришел не из подвала, я пришел прямо из склепа миссис Шекли, где обнаружил еще два трупа, мужчины и женщины.
Миссис Порджес на секунду задумалась, а потом спросила:
— Вы не будете против, если я сообщу в полицию?
— Дорогая миссис Порджес! — Мак-Гивен от избытка чувств прижал шляпу к груди. — Я вижу, вы меня совсем не понимаете. Если, предположим, вы чистите в кухне мусоропровод и внезапно падаете в реку, то всякий скажет, что тут замешаны высшие силы. Точно так же получилось и у меня. Я целиком стою на стороне закона, только…
— …только сначала рюмочку виски?
— Если вас это не затруднит, миссис Порджес! — Мак-Гивен нерешительно переминался с ноги на ногу.
— А что вам понадобилось в склепе? И с какой целью вы сунули свой нос в гробы? Просто так, ради удовольствия? Хотели полюбоваться на мертвецов? — говоря это, миссис Порджес налила чудаковатому моряку рюмку виски.
При этом ее рука так дрожала, что она пролила добрую треть бутылки, — миссис Порджес была напугана не меньше, чем добряк Мак-Гивен.
