Внезапно раздался звонок. Это вернулись Чэд, Джордж Абернати и Джун, полчаса назад примчавшаяся из Лондона.
Миссис Порджес прямо в коридоре рассказала им, какие ужасы ей только что пришлось пережить.
— Вы понимаете, я, ничего не подозревая, вхожу в холл и — о боже! — что я вижу! В камине, где я недавно развела огонь, открывается люк и высовывается страшная голова.
А потом вылезает этот бродяга. Наверняка убийца, думаю я, у которого на совести не меньше дюжины жертв. Одной старухой больше или меньше — ведь это для него не имеет значения! Но это оказался Мак-Гивен, и он пришел прямо из склепа миссис Шекли, а там, в гробах, покоятся не только благословенные останки, но и совершенно свежие покойнички. Я думала, меня хватит удар. Но потом я быстро пораскинула умом, и теперь мне кажется, мы стоим перед самой разгадкой тайны Касл-Хоума.
— Вы так думаете? — вставила Джун. — Если б вы знали, моя дорогая, как будет выглядеть эта разгадка.
Форма Джорджа Абернати, вошедшего в холл, произвела на моряка, промышляющего шлангами, несомненно очень сильное впечатление. Он чуть было не щелкнул каблуками и не приложил руку к шляпе для приветствия. Зычным тоном он пробасил:
— Мак-Гивен, ваша честь, тридцать лет прослужил в торговом флоте ее британского величества, в настоящее время — безработный, под судом, можно сказать, не был.
— Вы забыли упомянуть о шланге, — усмехнулся Джордж Абернати.
От этого грубого напоминания лицо моряка передернулось, словно от зубной боли.
— Я ничего не имею против религии, сэр, но если этот драчун сперва оставляет свой шланг в саду, а потом перед грозой травит бедного человека собаками, то не остается ведь ничего другого, как попытаться найти хоть какое-нибудь убежище, даже если таким убежищем окажется затхлый склеп. Именно так, а не иначе, и обстояло дело.
Мак-Гивен получил еще рюмку виски, после чего вынужден был снова рассказывать обо всем.
— …И в конце концов я очутился здесь, внизу, совершенно не подозревая о том, что это подвал Касл-Хоума. Я трясу люк над головой, и вдруг на меня сыплется целый дождь раскаленных углей. Я уж думал, что угодил прямо в преисподнюю, а когда снова пришел в себя, увидел, что стою здесь, в камине. Миссис Порджес сначала подумала, что я — грабитель, но я не грабитель, сэр, я говорю правду, одну лишь правду.
Чэд повернулся к Джорджу:
— Мы должны все это проверить. Иначе нас опередят, и гробы окажутся пустыми.
— Конечно, — согласился Джордж. — И кроме того, мы немедленно должны сообщить об этом в Глазго, старшему инспектору Миддлу.
— А что я пережила и что разузнала — это, как я вижу, никого не интересует! — надулась Джун. — Гарантирую, что вы надолго потеряете дар речи и будете добрый час сидеть с разинутыми ртами, когда выслушаете меня.
— Нас это тоже интересует, рассказывай, да только побыстрее, — заметил Чэд, а потом вдруг хлопнул себя рукой по лбу. — Канализационная труба! Ведь именно о ней рассказывала тебе миссис Лоуэлл! Ну, теперь мне все ясно.
— И теперь тебе, надеюсь, стало ясно, что человек, покушавшийся на мою жизнь, не был призраком, — ядовито заметила Джун.
— Давай сперва посмотрим, что находится там, внизу, и как функционирует эта штучка, — сказал Джордж Абернати.
«Штучка» функционировала до удивления просто. В маленькой щели перед камином между двумя большими каменными плитами был тонкий стальной рычаг. При нажатии на него крышка люка поворачивалась и открывался доступ в подвал, из которого можно было проникнуть в старую заброшенную канализационную трубу. Она уже больше двадцати лет находилась в бездействии — с тех пор, как в северной части города провели новую.
— Может, прежде чем вы полезете в эту вонючую трубу, мне рассказать вам, для чего она предназначалась? — Джун прямо-таки распирало от нетерпения.
— Расскажете, когда мы вернемся, — Джордж первым стал спускаться по лестнице. — Через несколько минут мы опять будем здесь.
Женщины остались одни.
— Это вы убили старуху Шекли? — Джун повернулась к миссис Порджес. — Или вы просто были соучастницей?
— Если вы, Джун, позволите говорить мне с полной откровенностью, — старая дама опустилась в кресло, — то я скажу, что у вас чересчур богатая фантазия! Фантазировать — хорошо, но понемногу, стограммовыми порциями, иначе легко сбиться с пути истинного… Нет, я никого не убивала. Я могу предстать перед своими судьями в белоснежном платье, в котором еще ходила конформироваться, с восковой свечой в руке — и до моих ушей будет доноситься небесное пение ангелов; я уверена, что высший суд меня оправдает.
Излияния миссис Порджес были прерваны возвращением Чэда и Мак-Гивена. Они немного перепачкались, но были целы и невредимы. Джордж Абернати сразу же отправился в участок, чтобы уведомить обо всем полицию в Глазго.
— Наш старый морской волк и похититель шлангов действительно сделал дьявольское открытие! — заметил Чэд. — Так что сейчас, как мне думается, ему лучше всего пройти с миссис Порджес на кухню и выпить там бутылочку виски.
Миссис Порджес и Мак-Гивен вышли на кухню.
— Я очень рад, что ты вернулась в полном здравии, — Чэд привлек Джун к себе. — Судя по всему, в склепе должны были находиться три гроба, и третий предназначался тебе.
— Дошло, наконец! Но мне известно и еще кое-что, мистер Всезнайка! — Джун не могла совладать с нахлынувшими на нее чувствами. — Подождем Джорджа и все сразу обсудим…
Джордж вернулся довольно скоро, даже скорее, чем им хотелось.
— Миддл со своими людьми будет здесь через час, не позже, — уже с порога объявил он. — До этого мы должны уяснить себе всю картину.
— Ты что, хочешь получить повышение? — сказал Чэд.
— Не ерунди. Я просто не хочу поплатиться местом из-за твоих сумасбродных идей. Мне нравится Крейстчерч, хотя его теперь уже нельзя назвать райским уголком, и я с удовольствием поживу в нем немного, — он замолчал, а потом вытащил из кармана ворох писем и бросил на стол. — Ответы на твою попытку шантажировать! Уже восемь штук, и во всех — хрустящие бумажки!
— О каком шантаже вы говорите? И что это за хрустящие бумажки? — поинтересовалась Джун.
— Ваш будущий супруг взялся за ремесло миссис Шекли.
В общей сложности в письмах находилось ровно двести сорок полноценных английских фунтов — сумма, которая приятно ласкала глаз.
Джун начала кое-что понимать. Но вся эта история не показалась ей такой трагичной, как Джорджу.
— Так, значит, вы уже знаете об этом? — спросила она.
— О чем? — переспросил Чэд.
— Почему сперва Шекли, а потом миссис Порджес удавалось шантажировать всех этих добрых, высоконравственных, глубоко набожных, придерживающихся строгих принципов, проповедающих любовь к ближнему, уважаемых граждан Крайстчерча? И какую роль играли в этом деле фарфоровые ангелочки? И почему кто-то все время шарил по Касл-Хоуму? И для чего предназначался этот потайной ход через канализационную трубу? Короче говоря, тайна Касл-Хоума больше не является для вас тайной?
— А тебе не кажется, что ты задала слишком много вопросов?
— Кое-что мы знаем, а кое-что — нет, — Джорджу Абернати, казалось, тоже доставляло удовольствие помучить Джун.
— Эх вы, мудрецы! — она подавила свое недовольство и сняла с пальца кольцо. — Ставлю это сапфировое кольцо против скелета селедки, что одного-то вы наверняка не знаете: что случилось со мной, когда я ехала в Лондон.
— Ну так выкладывай!
— Кто-то стрелял в меня, неподалеку от поворота на главную улицу. Меткий стрелок.
— Я бы не сказал.
— Да, да, я еще жива! — рассвирепела Джун. — Но в ветровом стекле моей машины имеется изящная маленькая дырочка. Всего каких-нибудь два-три сантиметра — и у тебя больше не было бы причин так противно ухмыляться. Побереги свою ухмылку до того, как я скажу, кого посетила в Лондоне.
— Ну, ну, говори!
Джордж лишь бросил взгляд на наручные часы.
— Леди Уорренгтон, супругу сэра Арчибальда, знатный род которого известен со времен Второго крестового похода, то есть — более древний, чем род ее величества. Сперва о леди. Владеет пятью языками, манеры изысканные и скромные, вечернее платье, стоящее добрую сотню фунтов, лицо настолько холеное, что даже с помощью микроскопа не увидишь ни одной морщинки. Никак не подумаешь, что леди Уорренгтон скоро пятьдесят и что во время второй мировой войны она, так же как и жена бургомистра Лоуэлла… — Джун умышленно сделала паузу, — была звездой борделя Касл-Хоума. Я обо всем разузнала. В этом помогли мне и секретные архивные документы, и интуиция, и беседы с людьми, и способность ставить хитроумные вопросы.
— Касл-Хоум… ты сказала, что в Касл-Хоуме во время войны был бордель! Скажи, а ты не хватила где-нибудь лишнего?
— Касл-Хоум был одним из самых первоклассных борделей, его могли посещать только офицеры военно-морского опорного пункта да самые безупречные в моральном отношении граждане Крайстчерча. А чтобы общественность ни о чем не узнала, все эти господа проникали в Касл-Хоум через канализационную трубу, которую Шекли соединила со склепом на кладбище. Но, как я предполагаю, она сделала не только это. Она фотографировала отцов города в самых интересных позах. Эти-то пленки и искал почтенный мистер Уэйд по поручению семьи Фенвик, он-то и перевернул все вверх дном в Касл-Хоуме, но, по всей вероятности, миссис Порджес уже давно припрятала материал в другом месте.
— А фарфоровые ангелочки? — спросил Джордж.
— Они были неотъемлемой принадлежностью дома. Они стояли во всех комнатах и служили местом для хранения… — Джун замолчала, она не могла найти подходящего слова.
— Ну, ну, не тяни, говори, что в них хранилось!
— Сам знаешь! Не прикидывайся дурачком! — разозлилась Джун.
— А-а, теперь все понятно! — Чэд так расхохотался, что у него слезы выступили на глазах. — Достаточно было протянуть руку, снять головку с этого милого ангелочка, и… и все было в порядке. Да, миссис Шекли действительно не страдала от недостатка остроумия. А наша дорогая миссис Порджес продолжала ее дело — я имею в виду шантаж.
— Сознаюсь, сэр, — как и всегда, старая дама появилась, словно по мановению волшебной палочки, лишь только было произнесено ее имя. — А вот и счет, с точностью до одного шиллинга, на что были истрачены добытые мною деньги. Двести фунтов — миссис Салливен, вдове, имеет пятерых детей. Одиннадцать фунтов — за ремонт в доме учителя Толбота… За новую электропроводку пономарю Невилу — восемь фунтов четыре шиллинга… Кровельщикам за крышу дома для бедняков — сто одиннадцать фунтов семь шиллингов… За сточную канавку в саду ослепшего городского писаря Тэрнера…
— Достаточно. Суд вынесет вам благодарность, — перебил ее Джордж Абернати.
— Благодарю вас за эти слова, сэр, — миссис Порджес сделала реверанс. — Но прежде чем идти и собирать в чемодан самое необходимое для жизни в тюрьме, я хотела бы попросить вас кое о чем. Не могли бы вы сейчас освободить меня от этого пирата на кухне? Он все пьет и пьет и становится чересчур навязчивым. Его, конечно, можно было бы понять, если б я была лет на двадцать моложе, но в данной ситуации я воспринимаю это как нечто непозволительное, точнее говоря, аморальное. И еще — так сказать, в свое оправдание. Сознаюсь, сэр, я вела себя как бессовестная шантажистка, но я никого не убивала, хотя, если придерживаться истины, порой мне очень хотелось сделать это, — когда я вспоминала о том, почему наша городская знать так чертовски благодетельна. Что люди в принципе слабые существа — в этом их винить нельзя. Но вот за то, что они так изолгались, так бесстыдно изолгались, как все эти фенвики, стерджены, лоуэллы, — за это бог должен их карать более строго, а не ограничиваться язвами желудка да гнилыми зубами.
— Стерджен тоже принадлежал к числу… клиентов? — поинтересовалась Джун.
