— Что? То есть вам помешали?
— Да, Август.
— Кто это? Ну, конечно, сообщник. И как я сразу не подумал! — Гельмут Баллер шлепнул себя ладонью по лбу. — Выкладывайте немедленно, кто этот сообщник. Фамилия. Адрес. Ну!..
— Август не человек, это всего-навсего скорпион.
— Что за дьявольщина! Какой скорпион?
— Видите ли, Август всегда со мной, в маленькой коробочке. Я его вырастила, он очень привык ко мне. Когда я вошла в контору и увидела убитых, я испугалась и выронила коробочку. Август, конечно, удрал.
— И вы… вы сидели и ждали его, а?
— А что оставалось? Это не первый раз. Он и раньше удирал, но долго оставаться в одиночестве не может, он очень привязан ко мне.
— Но это же опасно! Ведь скорпионы ядовиты, как будто, а?
— Конечно, но мой Август умница. Если его не дразнить…
— Мне бы ваши нервы, — простонал Гельмут Баллер. — Где же теперь эта пакость?
— Скорее всего там, в конторе. Бедняга, наверное, ужасно нервничает и готов кусаться…
Бедняга оберинспектор подскочил как ужаленный.
— Идите к чертям! — завопил он. — Вместе со своим Августом. Увести, Шмидхен… уберите эту особу с моих глаз…
— Бог мой, — заметила Афродита, провожаемая обермейстером к двери, — не понимаю, как можно так распускаться.
2
Едва войдя в камеру, Афродита кинулась к своим сигаретам и с огромным наслаждением закурила. Какое счастье, что у нее забыли их отобрать, и газовую зажигалку к тому же. Выкурив стоя несколько сигарет, она немного взбодрилась, села на жесткую железную койку и попыталась собраться с мыслями. А мысли эти сильно удивили бы инспектора. Впрочем, может, и не сильно, ведь недаром чутье что-то ему подсказывало.
Итак, вот как все это началось. Афродита приехала отдохнуть домой, в Сенз, что в Шампани. Так бывало и прежде, когда ей слишком надоедал Париж. Отцу принадлежал небольшой домик на краю городка. Здесь он жил и преподавал в местном лицее многие годы.
Едва отец и дочь оказались вместе, как между ними вновь возникла маленькая семейная война. Она вела начало с той поры, как Афродита осознала дурацкое несоответствие между своей внешностью и именем, которым ее наградил папa. При всем том отец и дочь вполне ладили друг с другом.
Стычки обычно возникали по какому-нибудь пустяковому поводу. На сей раз повод был необычный.
— Э, нет, дорогой мой, ради этой каракатицы я и пальцем не шевельну.
— Но, Афродита, твоя тетя Маргарет все-таки моя родная сестра и таким образом…
— …достойна всяческого уважения. Бог мой, я это миллион раз слышала.
— Но это святая истина! — воскликнул месье Багарре как можно более убедительно. — Ни в какие рамки пристойности… — И старый лицейский учитель разразился трескучей тирадой о старой как мир морали, украшая свою ветхую риторику надежной бронзой античных афоризмов.
Афродита еле сдерживала смех. В руках она держала шланг, из которого поливала цветы на клумбе перед домом.
— Изволь хотя бы обернуться, когда с тобой говорит отец!
Дочь продолжала поливать, никак не реагируя.
— Ты что, не слышишь, что я говорю! — возмутился месье Багарре.
— Но, папa, ты не в своем любимом лицее, — сказала Афродита и направила шланг на грядку с капустой, рядом с клумбой. Месье Багарре смутился, ощутив, как всегда, интеллектуальное превосходство дочери. Когда жена была жива, он пытался еще как-то утвердить свое влияние на дочь, но, увы, все его попытки не принесли успеха. В конце концов получилось наоборот. Афродита каждый раз обнаруживала больше здравого смысла, чем он.
— Давай спокойно и разумно поговорим обо всем, — обернулась, наконец, Афродита.
— Но именно этого я и добиваюсь! — всплеснул руками ее папa.
— Более чем странно добиваешься. Едва я появляюсь здесь, как ты налетаешь на меня и категорически требуешь, чтобы я немедленно ехала в Кельн. Их сиятельство, видите ли, за мной послали. Ты, верно, думал, что от столь великой чести я пущусь в пляс?.. С тех пор как я себя помню, эта так называемая аристократка нас и знать не хотела. Потому, оказывается, что мы для нее недостаточно утончены. Бога ради! Тогда пусть она оставит нас в покое, не правда ли. Но нет, ей приходит в голову, что мы все же как будто существуем на свете. И когда я протестую против ее «немедленного» требования, ты становишься в позу и поучаешь меня. Это ты считаешь разумным?..
— Но, дитя мое, умоляю… дело мне кажется очень серьезным. Этот человек, я имею в виду господина Хафермана, он же не придумал все это. Маргарет в опасности!.. Я ни секунды не сомневаюсь.
— Может быть, — спокойно отвечала Афродита, — но какое это имеет отношение к нам?
— Но она же все-таки моя сестра, — тихо сказал отец.
Дочь пытливо посмотрела на него. Видно, подействовало сильнее, чем она предполагала.
— Да, конечно, оба вы единоутробные чада фабриканта бульонов и мелкого торговца Пьера Багарре. На этом все и кончается. Больше ничего общего не вижу.
— Ты права, мы с Маргарет никогда друг друга не понимали, мы очень разные с нею… И тем не менее… — он замолчал, устало и беспомощно разведя руками.
В такие моменты ей всегда становилось жалко отца, и она сдалась.
— Ну, я все же могу поглядеть на этого господина Хафермана. Это не повредит. Но ничего не обещаю. Не могу и не хочу обещать. Так кто же этот господин и где ты должен с ним встретиться?
Месье Багарре облегченно вздохнул. Через два часа он и Афродита сидели в небольшом кафе. Против них сидел Якоб Хаферман. Он говорил торопливо и не совсем вразумительно, то замолкал, то углублялся в свои семейные дела, сообщил, что он супруг, так и сказал «я супруг», Арманды Хаферман, которая имеет честь служить экономкой в доме баронессы фон унд цу Гуммерланг унд Беллерзин, и что она больше друг этого дома, чем распорядительница, и что, как он полагает, эта дружба распространяется и на него, поскольку баронесса нет-нет да и поручает ему небольшие, но важные дела, оказывая только ему эту честь, и он всегда успешно справляется с поручениями. На этом месте по толстощекому пьяному лицу Хафермана пробежала многозначительная ухмылка, что, видимо, намекало на некий особый характер поручений. Однако в этот раз у него поручение совсем особенное, поскольку речь идет о самой жизни баронессы фон унд цу и так далее. Дело в том, что последнее время уважаемая мадам стали получать странные письма, в которых им обещают ужасный конец. Он, правда, не видел ни одного из этих писем, не знает, за что им угрожают и не хочет знать. Но он ни минуты не колебался, когда Арманда, его супруга, попросила его поехать во Францию к родственникам мадам, и вот он здесь. Франция!.. Чудесная страна! А… к-какое здесь вино! Ему поручено передать, что баронесса ждут у себя в Кельне своего брата или хотя бы племянницу тридцатого мая сего года. Дело оч-чень важное и оч-чень срочное. Мадам просят ехать немедленно, а чтобы им не пришлось тратить из своих средств, передают… эт… тысьчу немцких мрк… Нечленораздельно бормоча, Хаферман с трудом выудил откуда-то из кармана толстенький конверт и шлепнул его на стол. Афродита не удостоила конверта взглядом. Она сердито смотрела на отца, который смущенно прятал лицо за стаканом минеральной воды.
— Скажите на милость, — протянула Афродита, — баронесса изволили пригласить не только племянницу, а еще кого-то. Хотя бы! Я для нее одна из возможностей. Стыдно, папa. Ты ведь не станешь утверждать, что не знал об этом, когда уверял, что тетя по мне соскучилась?
— Афродита, — взмолился папa, — ты ведь знаешь…
— Еще бы не знать. Пойдем-ка лучше отсюда, папa. От этого пьянчужки мы ничего толком не узнаем.
Месье Багарре покорно встал. Хаферман пытался оторвать от стола отяжелевшую голову.
— Благодарю вас, герр Хаферман. Завтра я вам сообщу, поедет ли папa в Кельн. Не забудьте свой конверт. Чао!
Прошло порядочное время на обратном пути, пока, наконец, месье Багарре не решился спросить дочь, что она обо всем этом думает. Афродита ласково улыбнулась — милый папa так трогательно беспомощен.
— Я еще не все поняла и не вижу всей картины, — отвечала она, — Хаферман не слишком щедрый источник информации. Но, скорее всего, он знает не больше того, что сообщил. Так, мелкий исполнитель.
— Ты поедешь?
Она посмотрела на него с хитрецой.
— А почему бы не тебе?
— О! Я… видишь ли…
— Ну, ну, не волнуйся. Я ведь не серьезно. Разумеется, я поеду, но это вовсе не значит, что твоя сестрица будет рада моему появлению…
— Что-то не понимаю.
— Все очень просто. Давай-ка прикинем, для чего, собственно, мы ей понадобились. Да ведь она полагает, что письма с угрозами пишем мы. Ну, я этой идиотке все скажу!
Задремавшая Афродита не услышала, как отворилась дверь камеры. У входа стоял обермейстер Шмидхен.
— Вставайте, да поживее, госпожа студентка, вашу особу желают видеть.
— Что там еще стряслось? — спросила Афродита, протирая глаза.
— Оберинспектор скучает по тебе, моя куколка.
Афродита устало поднялась и побрела в коридор.
3
