ей джентльменов, сказав, что они верный и чистый народ. Приземистого коренастого здоровяка с жестоким лицом и пухлыми чувственными губами звали Одноухий. У него отсутствовала верхняя половинка правого уха — ущерб, понесенный в перестрелке с полицией. Был здесь длинный и на удивление тощий субъект по прозвищу Рыжий Змей, спец по квартирным кражам: он умел пробраться через малейшую щелку. Позже он гордо сообщил Афродите, что постоянно «держит диету», чтобы всегда быть в форме. Рядом на стуле нервно вертелся и непрестанно грыз ногти Грызун — первейший взломщик кельнских сейфов. Венчала славную пятерку массивная пожилая проститутка Подстилка НАТО, прозванная так за систематическое обслуживание поборников истинно западного духа, частенько заглядывавших в Кельн для осмотра местных достопримечательностей, в частности знаменитого Кельнского собора.
Трясунок сразу же сообщил Афродите, что все тип-топ, полный порядок, хотя и не обошлось без некоторых затруднений из-за полиции. Здесь, пожалуй, надо вернуться к их дневному разговору. Тогда Афродита дала Трясунку бумажку с именами людей, адреса которых надо было узнать. В списке были все участники поминок по баронессе — от виконта де Бассакура до князя Червенкова, исключая, разумеется, графа Хазенталя. И для пущего потрясения Трясунка она шепнула ему с ухмылкой, что перечисленные лица входят в ее «программу». Трясунок только присвистнул. Как ему удалось за столь короткое время проработать весь список, осталось тайной. На вопрос Афродиты он лишь довольно улыбнулся и сказал, что, конечно, не стал возиться с адресом полковника Гофманзау. Видно, шеф, как он называл Афродиту, хотела его проверить. Будто шеф не знает, что этот самый Гофманзау загнулся через посредство двух дырок в голове четверть суток назад. Исключительно чистая работа. Пусть шеф примет его искренние поздравления. Впрочем, он и без того знал, что шеф умеет играть такими игрушками. Полиция, конечно, обалдела, потому как покойный полковник никуда не вяжется, но умные-то люди понимают, что это Голубая рысь опять протянула свою лапку. С этими словами он вручил Афродите «Городской курьер», на первой странице которого крупные буквы орали:
«Загадочные убийства аристократов продолжаются».
Ниже опять красовалась фотография предполагаемой убийцы. Афродите ничего не оставалось, как презрительно пожать плечами, — что, мол, с дураков возьмешь.
Несмотря на то, что она с чьей-то помощью стала уже пятикратной убийцей, Афродита и не подумала отказаться от намеченных действий. Примерно часа через полтора она, Трясунок и Рыжий Змей стояли перед дверью салона красоты с призывным названием «Секс». Салон этот по сведениям, добытым Трясунком, принадлежал герцогине Изабелле де Mумо, которая вложила в него деньги, продав имение в Бретани.
Афродита упорно звонила и стучала в дверь. У ее сопровождающих душа болела при виде такого примитивного способа проникновения в объект, но уста вежливо молчали. Никакие звонки не помогли, и Афродита со спутниками взяла такси и поехала на улицу Урсулинок, где проживал в качестве домашнего пастыря монсиньор Барлини. После энергичного стука старомодным молотком в дверях открылось окошко, и какая-то женщина ответила на вопрос Афродиты, что господин Барлини действительно живет здесь, но сейчас его нет дома. То же произошло в богадельне для дворян, где обреталась графиня Герлинда фон Шнепфенфус. Когда неудача постигла их и у князя Червенкова, который жил в богатом особняке на Киаппергассе, Афродита начала было склоняться к мысли оставить свою затею. Но, постойте, может ли быть случайным такое коллективное ночное отсутствие членов одного и того же правления? Не сделать ли еще одну попытку?
Граф Конде делла Скала жил в Байернтале. В роскошной вилле, которую получил взамен своей маленькой дачи от президента европейской галстучной компании. Тот жаждал жить на юге, в Италии, а Конде, напротив, полюбился север. Вилла располагалась в небольшом запущенном парке, вокруг нее тянулась высокая кирпичная стена, украшенная поверху битым стеклом и увитая колючей проволокой.
Концлагерь навыворот, — подумала Афродита, стоя перед мощными решетчатыми воротами, освещенными слабым светом фонаря. Она нажала на кнопку и вслед за раздавшимся где-то звонком примчались к воротам три огромных тигровых дога и, ворча, уставились на пришельцев. Рыжий Змей тремя прыжками, сделавшими бы честь хорошей антилопе, мгновенно достиг небольшой будки в глубине парка. Осторожный Трясунок исчез где-то еще дальше.
Афродита попыталась подольститься к догам:
— Ну что вы, такие милые собачки… — Но собачки в ответ заревели что-то совсем уже непотребное. Немного стих этот рев лишь когда за стеной раздалась визгливая команда. Перед воротами возник какой-то тип и наставил на Афродиту автомат. Только теперь собаки сочли свой долг выполненным и солидно удалились. Верзила-автоматчик, хоть и облаченный в безукоризненную визитку, являл собою, очевидно, разновидность Трясунка. Ибо трясся он, как осиновый лист, вместе со своей визиткой и автоматом. Судя по всему, парень собирается наделать в штаны, подумала Афродита, спрашивая его о графе. К ее удивлению, хозяин оказался дома. Прошло, однако, еще немало времени, пока она попала в дом. Исчез здоровяк, появилась женщина. Она впустила Афродиту в прихожую, где обыскала с опытной быстротой и тщательностью. Затем и женщина, и вернувшийся здоровяк побелели, как новорожденные клопы, потому что Афродита показала им своего Августа. И пояснила, что это единственное оружие, каким она располагает. Она категорически отказывалась оставить скорпиона в проходной, хотя здоровяк предложил для него картонную коробку. И все же им пришлось расстаться. Когда она вошла в вестибюль, ей предложили снять куртку и повесить на вешалку. Что она и сделала Предусмотрительный здоровяк вооружил женщину принесенной с кухни толстой скалкой и велел не спускать глаз с куртки.
Афродита никак не предполагала, что окажется… на собрании правления Европейского движения за монархию. Это было приятным сюрпризом. Перед нею оказались вдруг все живые члены правления, исключая лишь виконта де Бассакура. Они восседали в кожаных креслах и на диване. У стен возвышались стеллажи, в углу, рядом с письменным столом, стоял изящный торшер. Этим и ограничивалась меблировка графской приемной. В одном кресле Афродита увидела печального Кальбе, устремившего взор то ли на свой сверкающий башмак, то ли глубже. При виде незваной гостьи немного оживился лишь хозяин виллы.
— Добро пожаловать, синьора, — сказал граф Конде делла Скала и пригласил располагаться. — Вы хотели со мной поговорить?
— Да, — ответила Афродита, опускаясь в свободное кресло напротив всхлипывающей графини Эрентраут Марии фон Хазенталь, одетой в черное.
— Ну что вы, что вы… Рано или поздно все мы умрем, — сказала Афродита, сочувственно коснувшись плеча графини.
— Вы правы… — пробормотал пастор Барлини, задумчиво уставясь в стенку.
— Мда-а, — шумно выдохнул из недр буйной бороды князь Червенков.
Афродита едва подавила улыбку. Что за панихида, что за смирение? И никто не обвиняет ее в убийстве Гофманзау? Странно. Даже Кальбе не интересуется ее особой. Что ж, зато меня интересуют ваши особы, господа любезные.
— Я полагала, что вы будете одни, граф, — начала Афродита. — Прошу прощения, не знала, что вы тут почти митингуете. Что ж, так даже лучше, чем навещать каждого из вас в отдельности.
— А зачем, позволительно будет спросить? — очнулся граф, впавший было в прострацию.
— Вы ведь знаете, что меня подозревают в убийстве пяти человек?
— Да, конечно, мы знаем, — не моргнул глазом делла Скала.
— И вы не боитесь?
Граф искренне удивился:
— Кого мы должны бояться?
— Меня, конечно, кого же еще!..
— Но какие для этого основания?
— Бог вас знает… Может быть, я хочу увеличить свой счет?
— Чушь! — отвечал делла Скала, вяло махнув рукой. Даже графиня фон Хазенталь прекратила всхлипывать и покачала головой. Остальная часть собрания присоединилась к этому мнению неясным шумом и шевелением в креслах.
— О, господа не верят в мою виновность? Приятно слышать! — оживилась Афродита. — Тогда почему слуги господ устроили мне такую приветливую встречу? Может быть, в этом доме принято встречать людей с автоматом наперевес?
— Увы, — покачал головой граф, — не будь я осторожен, меня бы, вероятно, уже не было в живых.
— А для чего, вы думаете, мы здесь спрятались?! — истерично затряс жирными щеками барон Филипп де Чинфуего да Миердадиос. — Или, думаете, нам лучше сидеть дома и ждать, пока нас отправят на тот свет?! Как графа фон Хазенталя и полковника фон Гофманзау! Тех, других, да простит мне бог, не жалко…
Эрентраут Мария сотряслась от рыданий при упоминании имен мужа и любовника.
— Бог мой, я ничего не понимаю! — воскликнула Афродита. — Может, кто-нибудь объяснит мне, в чем дело?
Примерно после часа довольно сумбурного объяснения, в котором участвовало все собрание, картина начала проясняться. И помогла в этом совершенно безудержная ненависть, которую все эти господа питали к покойной баронессе. Отбросив так называемые приличия, наплевав на мумифицированную сентенцию о том, что о мертвых следует говорить хорошее либо помалкивать, они дали волю языкам. Герлинда фон Шнепфенфус призналась, что она даже поставила свечу богородице, чтобы та простила грехи убийце баронессы. Итак, выяснилось, что все члены правления ЕДМ подвергались шантажу и вымогательствам. Более того, чтобы стать членом правления, необходимо было подвергнуться шантажу и вымогательству. Таким способом баронесса, как утверждали теперь ее жертвы, достигала полной уверенности, что правление узаконит ее любую прихоть. Потому-то она и не считала для себя обязательным присутствовать на заседаниях. Все хозяйственные, так сказать, вопросы она поручила виконту де Бассакуру и благородному Гансу фон Гиммельройту. Понятно, что их также ненавидели и боялись.
Афродита, слушая все это, только качала головой. Предположения ее подтверждались одно за другим. Вызвало улыбку замечание Изабеллы де Мумо, что никакой баронессы, может быть, вовсе не существовало, виконт и благородный секретарь придумали ее, чтобы легче было ловить рыбку в мутной воде.
Но фонтан признаний не был уже таким безудержным. Пытаясь копнуть глубже, узнать, чем же оперировала тетушка и ее милые замы, какой уздой взнуздывали они это голубокровное стадо, она наталкивалась на глухую стенку. Впрочем, кто и когда делал саморазоблачения публично? Но свое появление в Кельне они вполне откровенно объясняли: суть не столько в смерти их председательницы, сколько в стремлении быть ближе к документам, с помощью которых велся шантаж. Гибель баронессы и одного из ее подручных давала надежду заполучить эти документы.
— Мы увидели, что для нас заалело, наконец, утро! — резюмировала Герлинда фон Шнепфенфус, обнаруживая склонность к поэтическому.
Они рассчитывали достичь быстрого соглашения с виконтом, предложив ему немалую сумму за бумаги. Но виконт неожиданно заупрямился. Посланным к нему Конде делла Скала, графу фон Хазенталю и монсиньору Барлини он заявил, что намерен точно выполнить волю покойной. Это относится и к развитию ЕДМ, и к использованию всех прежних как общественных, так и частных источников доходов на благо общего дела восстановления монархии. Великие задачи требуют жертв, и кто этого не понимает, тому он постарается втолковать. В ответ на недвусмысленную угрозу граф Хазенталь, совершенно потеряв самообладание, стал кричать, что он и не подумает доверить свои честные деньги грязным рукам виконта. Уж лучше смерть, чем весь этот позор. Виконт лишь презрительно пожал плечами. Затем он просто-напросто выставил делегацию за дверь, не забыв напомнить каждому, что взносы должны делаться так же аккуратно, как и прежде. Этот разговор произошел часов за десять до поминального ужина, который бедному графу не довелось пережить. Его желание скорее умереть, чем платить, исполнилось буквально.
— Молниеносное обслуживание, — заметила Афродита; графиня Хазенталь прищурилась на нее. — Пардон, я хотела сказать, что виконт де Бассакур не теряет времени. Если, конечно, это он убийца графа.
— Вы сомневаетесь? — спросил граф делла Скала.
— Да, — отвечала Афродита. — У меня на этот счет большие сомнения. Вы, наверное, помните, что в тот вечер виконт сидел рядом со мной. За все время он только раз поднялся с места — когда встречал и приветствовал… как его… ну кто надгробную застольную…
