— И вы согласились?
— Иначе баронесса послала бы фотографии и письма моей жене и… с такими жертвами добытые средства полетели бы в тартарары. Не смейтесь, мадемуазель! Конечно, не только это, но я не мог ставить под удар и мою даму. Не буду скрывать, она замужем. Баронесса ее тоже шантажировала.
— Бодренькая, однако, была у меня тетушка, — резюмировала Афродита. — Простите, не будет ли нескромным, если я поинтересуюсь именем дамы?
— В обычных обстоятельствах — конечно, но в данных… С наследством вы получите, естественно, много документов. В них найдете имя дамы, если вы вообще не разыгрываете комедии и действительно ничего не знаете. Речь идет о графине фон Хазенталь.
— Пс-с-с! — покачала головой Афродита, едва скрывая игривую улыбку. Она представила себе Эрентраут Марию и Эдуарда Трутца, лобызающимися при тайной встрече.
— Трогательная история, — сказала она. — И, конечно, ужасная, — быстро добавила она, заметив движение на лице полковника. — Я, правда, слабая женщина, а не боевой прусский гвардеец, но я бы никому не спустила таких штучек. Думаю, от тетушки полетели бы клочья…
— Я бы тоже сделал что-нибудь такое, — сказал полковник, принимая воинственную позу. — Но прежде надо было до нее добраться.
— То есть как?
— Именно так, я никогда в жизни не видел вашу тетушку.
— Да не может быть!
— Но это факт!
— Значит, вас шантажировал некто, кого вы никогда не видели?
— Понимаю, что это звучит дико, но это правда.
— Значит, она, моя тетушка… баронесса, вам писала?
— Ну что вы, для этого она слишком хитра. Она подсылала ко мне своих марионеток.
— Марионеток?
— Да. Своего секретаря, благородного Ганса фон Гиммельройта. Иногда виконта де Бассакура.
— Виконт тоже замешан?
— Я имел с ним три беседы. Если здесь вообще может идти речь о беседе. Он действовал, как сам говорил, от имени и по поручению баронессы.
— Звучит убедительно. У меня с самого начала было такое чувство, что этот блеющий господин весьма прожженный тип.
— К сожалению.
— Послушайте, но ведь бывали же вы на заседаниях этого вашего движения? Вы член правления?
— Да. Но баронессу всегда кто-нибудь замещал. Тот же секретарь, который, слава богу, дал, наконец, дуба. Или ее заместитель виконт. Вот так, уважаемая.
— Странно, — недоумевала Афродита. — Может быть, и другие члены правления не знали моей тетушки?
— Не могу утверждать. Говорю только о себе. Никогда ее не встречал, ни на заседаниях, ни при других обстоятельствах.
— А графиня Хазенталь? Уж вы-то должны знать.
— Да. Эрентраут Мария… я хотел сказать, графиня Хазенталь тоже никогда не видела вашу тетю и с нею не разговаривала.
— А вы считали нормальным такое странное обстоятельство? У меня бы это вызвало недоверие. Я бы не смогла состоять в организации, руководитель которой никогда не показывается на людях.
— Нехорошо, в самом деле… — полковник смущенно потирал руки. — Но как-то не приходило в голову. Я не находил это странным. Кроме того, было известно, что баронесса нелюдима и своенравна.
— Откуда же было известно?
— М-м, просто известно и все.
— Ясно, — сказала Афродита и задумалась.
Полковник тоже молчал. Минуты через три он зашевелился:
— Я жду ответа, уважаемая! Вы подумали над моим предложением?
— Нет! — честно отвечала Афродита. — Мне, собственно, не над чем думать. Я понятия не имела о проделках моей тетушки и не располагаю бумагами, которых вы требуете.
— Но вы наследница!
— Так говорит виконт, — уточнила Афродита. — Сама я об этом ничего пока не знаю.
— Разве вы приехали в Кельн не для того, чтобы вступить во владение наследством баронессы?
— Нет. Я даже не знала, что тетушка, пока я сюда ехала, удалилась к праотцам.
— То есть, вы утверждаете, что у вас нет документов, дискредитирующих меня и графиню?
— Рада видеть, что, несмотря на тяжкие страдания, вы сохранили ясность ума.
Полковник вскочил со стула и начал багроветь.
— Вы не лучше своей тетки, — зарычал он, весь сотрясаясь. — Но вы меня не проведете. Я обещал Эрентраут Марии и я сдержу свое слово. Я положу конец этой истории!
— В таком виде вы должны больше нравиться вашей даме, герр полковник, — сказала Афродита. — Вы не по адресу расходуете свою запоздалую решительность. Повторяю, что я никаких дел не имела с моей тетей и не отвечаю за ее безобразия. Будь у меня бумаги, которыми вы так страстно хотите завладеть, я бы вам тут же отдала. Не собираюсь идти по стопам баронессы.
— Не верю ни единому вашему слову, — гневно топтался перед ней Эдуард Трутц. — Даю вам срок до завтра. Хорошенько подумайте, любезная. Иначе я без всякой жалости сдам вас полиции. Но еще до того так вас отделаю, что вы навеки меня запомните!
— Вы несете чепуху, полковник. Завтра утром вы воспитанно распрощаетесь со мной, как и полагается дворянину.
— Не дождетесь! Я вас завтра вышвырну на съедение полиции или отправлю на тот свет.
— Дело хозяйское, — холодно отвечала Афродита. — На вашем месте я бы еще раз все взвесила. Представляю, в какой восторг придет полиция и особенно бульварная пресса, когда узнает, что Эрентраут Мария графиня фон Хазенталь была, а, вероятно, и теперь еще ваша любовница. Бедный фон Хазенталь… К сожалению, он не может полюбоваться своими рогами. Кто-то поторопился его ухлопать, а, полковник? Не заблуждайтесь, я не из тех, с кем можно легко справиться. Можете быть свободны.
Раскаленный полковник тупо глядел на Афродиту, не в силах издать ни звука. Наконец, он круто повернулся и с топотом вылетел вон, сопровождаемый хихиканьем Афродиты. Она тотчас повалилась на кровать, с наслаждением вытянулась и мгновенно задремала. До нее едва успело долететь неясное бормотание — это полковник приказал Кальбе быть настороже, затем в дверях дважды повернулся ключ. И наступил великий покой.
7
Мы уже неоднократно подчеркивали самообладание молодой француженки, а такие люди обычно спят сладко и крепко. Не будь этого обстоятельства, события развернулись бы, пожалуй, менее драматично, но более стремительно. Валентин Кальбе тоже обладал чертами характера, упомянутыми выше. Плюс к тому, он был ужасающе последовательным в каком- нибудь своем раз и навсегда сложившемся мнении. А известно, что однажды возникшее предубеждение, будучи направлено к одной цели, не знает никакого удержу и в своем развитии доходит до необыкновенных пределов.
Полковник, уходя, сказал Кальбе:
— С этой бабы не спускай глаз! — Как мы видели, Кальбе и до того прилично сторожил Афродиту, ни на секунду не отводя от нее армейского пистолета. Теперь рвение его, подкрепленное новым приказом, удесятерилось. Он принялся выполнять приказ почти буквально. Примерно каждые десять минут дверь комнаты со скрипом приотворялась. В щель сначала влезала жирная ручища с пистолетом, за ней появлялась голова Валентина, затем все громадное туловище. И каждый раз, убедившись, что Афродита самозабвенно спит, Кальбе шаг за шагом проверял и проверял всю комнату, нет ли чего подозрительного. Исчезание неусыпного стража тоже происходило последовательно: сперва в коридоре оказывались ноги, затем туша, за ней голова, рука, пистолет.
Напомним еще раз, что Афродиту было непросто разбудить. Поэтому в течение по крайней мере часа Кальбе спокойно совершал свои вояжи по комнате. И уверился в абсолютной своей ловкости и благоприятном завершении задания. Но тут с ним случился небольшой казус. Обыкновенного, человеческого, естественного свойства. Когда он в очередной раз пролез в дверь и приступил к досмотру, когда находился посреди комнаты, недалеко от кровати, именно в этот момент он, несмотря на чудовищное усилие сдержать себя, все же не сдержался и дважды, с коротким взревом, чихнул. При этом пистолет вылетел у него из руки. Грохот получился великий. Но Афродита даже от такого шума не пробудилась, в чем Кальбе с присущим ему хладнокровием убедился, прежде чем улезть в коридор.
Между тем, чужеродные шумы все-таки отложились в мозгу спящей, и она стала постепенно пробуждаться. Сперва сон выплыл на мелководье, затем пошел беспокойной рябью, и вот Афродита пробудилась уже настолько, что могла одним проясненным сознанием, без помощи глаз, следить за маршрутами Кальбе.
План побега созревал все активнее, по мере нарастания злости от звуков, творимых Кальбе… Уходить надо как можно быстрее, ибо даже ближайшее будущее чревато опасностью: угрозы полковника, смерть графа…
Кальбе, в который уже раз, просунул в дверь вслед за пистолетом голову и был потрясен: Афродита исчезла. Он сунулся глубже и… что с ним затем произошло, он никак не мог после разумно объяснить, а лепетал лишь что-то о наваждении и коварстве.
Афродита в этот момент была прижата дверью к стене. И когда Кальбе наполовину возник в комнате, в лицо ему вдруг прыгнуло кошмарное животное. Бедняга Август, ища опоры и не находя ее на жирной физиономии Кальбе, в страхе вцепился в нее своими лапками. Эффект получился буквально головокружительный. Для Кальбе. Истошно заорав, он стремительно удалился в дебри подсознания. Спустя много времени он, объясняясь, уверял, что будто пытался отбить летящее на него мерзкое создание, но ему не удалось, потому что Афродита, эта жуткая баба-тяжеловес, мощным ударом в сплетение повалила его на пол. На самом же деле Кальбе сам упал, упал в простейший обморок, что вполне естественно и человечно. Когда он съехал по косяку на пол и голова его невинно повисла, Афродита сняла с нее скорпиона и осторожно покинула дом. И к тому времени, когда Кальбе, кряхтя, поднялся на ватных ногах и стал дико озираться, Афродита уже порядочно пробегала по ночному Кельну в поисках своей гостиницы. После долгой беготни она, наконец, увидела знакомую надпись «Марица» и позвонила.
Хозяйка открыла дверь и, ворча по поводу позднего часа, перебитого сна и вообще тяжелой жизни владельца маленького ночлежного заведения, впустила Афродиту в дом. Не успела та оказаться в своей комнате, как дверь без стука отворилась и снова предстала перед ней фрау Мария Шмитц, на сей раз размахивая газетой. Она приглушенно затарахтела:
— Это твоя благодарность за мою доброту?! Если б я это знала! Но бог мне свидетель, я этого не знала… А по виду, дочка, ты не похожа на преступницу. — С этими словами она бросила газету на кровать и уселась на табурет, укоризненно уставясь на Афродиту. Та взяла газету, и ей сразу все стало понятно. С первой же страницы на нее сердито ее собственное лицо. Этот снимок был сделан, когда она переступила порог полицейской префектуры. Естественно, фотограф не позаботился о том, чтобы не выпячивать недостатки ее нефотогеничной
