Хазенталя или не имеете. Минутку!.. В моем к вам деле это не имеет ровным счетом никакого значения. Но фактом остается то, что вас считают убийцей, независимо от того, являетесь вы ею в действительности или нет, и то, что вас разыскивает полиция. Минутку, любезнейшая! А теперь моя идея. Я предлагаю вам защиту от полиции и пристанище. Здесь вас никто искать не будет. Понятно я выразился?
— Мое почтение, уж чего понятнее. Но откуда вдруг такое бескорыстие и благородство?
— Если вы невиновны, то я, значит, сделаю доброе дело…
— Ну, а если нет? — Афродита вызывающе поправила свои очки.
— В этом случае… как вам… В этом случае, мягко говоря, я должен получить гарантии… или, вернее, компенсацию.
— Что вы разумеете под компенсацией? — Афродита заинтересованно уставилась на него во все глаза. Она прекрасно понимала, что без очень серьезной причины полковник никогда бы не затеял ничего подобного, но никак не могла заставить себя серьезно отнестись к этому жуку. Однако, следующая фраза заставила ее насторожиться.
— Для вас это не имеет никакого значения, — в голосе полковника возникла вдруг молящая нотка, — но для меня от этого зависит очень многое, если не все. Одним словом, вы передаете мне все бумаги, касающиеся лично меня, все фотографии, документы и копии с них. За это я укрою вас от полиции и по мере возможности помогу перебраться за границу. Ответьте мне честно: разве это не деловое предложение?
У нее мелькнула мысль, что полковник сошел с ума. Но внимательно вглядевшись в его лицо, она констатировала, что на нем имеются следы вековой прусской глупости, а также некой душевной возни, близкой к панике, но никак не сумасшествия. Трутц фон Гофманзау мог быть человеком странным, принимающим воображаемое за действительное, но к душевнобольным таких пока что не относят.
— Безусловно, это деловое предложение, и вы меня просто воодушевили. Но есть тут одна мелочь: о каких, собственно, бумагах вы говорите?
Полковник возмутился:
— Никаких уверток, мадемуазель. Будем честно, с открытым забралом, вести переговоры! Я говорю о бумагах, которые были у вашей тетушки и которые она использовала, чтобы меня, мягко выражаясь, шантажировать.
Полковник снова был красен, на сей раз от негодования. Другого цвета лицо его, наверное, не выносило.
— Да, шантажировать, — повторил он, сверкая светлыми глазками. — Бессовестно, нагло, беспощадно! И многие годы. Я уверен, что названные бумаги находятся у вас!
Оскорбительное заявление в адрес покойной тети Афродиту не задело, конечно. От вознесшейся в дворянство субретки можно было ожидать чего угодно. Но так же далека была ее племянница и от сочувствия полковнику. Скорее, это могло лишь позабавить. Оба фрукта были, очевидно, хороши и стоили друг друга. Но недурно все же проверить обоснованность выдвинутых против тетушки обвинений. Кто знает, может, где-то здесь лежит разгадка таинственных убийств? Поэтому Афродита ужасно обиделась и контратаковала гвардейского кирасира:
— Попридержите-ка свой язык, герр полковник. Я никому не позволю в моем присутствии оскорблять мою тетю. Это неслыханно! Да вы с ума сошли, как вы смеете!..
Багровый полковник тотчас ринулся в ловушку.
— Я не знаю, мадемуазель, — отвечал он с тевтонским рыком, — насколько вы посвящены в дела вашей проклятой тетушки. Я никогда не утверждаю того, что не сумел бы доказать. А я могу по всем правилам юриспруденции доказать, что ваша суперблагородная баронесса была самой беззастенчивой и наглой шантажисткой…
— Ха-ха! — гневалась Афродита. — Он может доказать! Да кто поверит в этот бред, хотела бы я знать!
— Ваш смех, уважаемая!.. Боюсь, как бы вы не стали плакать! — Полковник свирепо посопел, затем, уже несколько спокойнее, продолжал: — В конце концов, возможно, что вы еще не знакомы с наследством вашей тети… Но я твердо решил раз и навсегда с этим делом покончить. И вы мне в этом поможете, хотите вы этого или нет. Даже если придется покончить с вами.
— Не берите на себя слишком много, — сказала Афродита спокойно, хотя ей стало немного не по себе. Бог его знает, не тронулся ли все-таки этот полковник.
— Мне мало что осталось терять, — с мрачной решимостью проговорил кирасир. — И вы, уважаемая, если отсюда вообще выйдете, то лишь в наручниках. Если мы не придем к соглашению, удовлетворяющему обе стороны. Конечно, я обязан, и это вопрос дворянской чести, если, конечно, вы не притворяетесь незнайкой… Итак, я вам расскажу одну историю, историю шантажа. Всю эту отвратительную, с позволения сказать, операцию придумала, организовала и осуществила ваша тетушка.
— Я люблю слушать истории, — продолжала Афродита свою игру, поскольку все шло на лад.
— К сожалению, то, что я вам расскажу, чистейшая правда, — начал Трутц фон Гофманзау. — А впрочем, судите сами. Бульварные листки каждый день полны сообщений из жизни света. Сватовство, свадьба, крещение, любовные приключения — излюбленные темы. Разумеется, само по себе это неплохо. Таким путем чернь нас скоро не забудет.
— А по-моему, это для дурачков, — вставила Афродита.
Полковник резко взмахнул рукой:
— Оставим это. Я не расположен сейчас к политическому спору. Я говорю о себе, и только. Наше сословие так или иначе спасло толику своих достояний, а кое-кто и весьма внушительные средства. Но часто такими способами, какие прежде считались непристойными. Одни вложили свои средства в индустрию, другие сочетались браками с богатыми буржуа… Если, например, такой, как я, теряет все одним махом, то приходится, хочешь или не хочешь, идти на компромисс. В этом случае, как я сказал, нас опередили наиболее видные фамилии. Положим, Гофманзау никогда не были особенно богаты. А после второй мировой войны мы потеряли и то немногое, чем располагали. Так, была национализирована моя усадьба в Макленбурге.
— Неужто вам пришлось наниматься на работу? — посочувствовала Афродита.
— Нет, что вы! — не уловив насмешки, продолжал полковник. — Разумеется, я получил какую-то компенсацию. Конечно же, не от тех, кто там, на той стороне, не думайте.
— Увы, такое и не приснится, — вздохнула Афродита. — Коммунисты ведь беспощадны, это все знают…
— Да, это так, — продолжал обездоленный полковник. — Компенсация была хилая, ни туда ни сюда, и я вынужден был пойти на компромисс, мадемуазель…
— О, интересно, что за компромисс?
— Увы, я просто обязан был пойти на это ради всех нас, Гофманзау. Короче, я переборол себя и женился на ней. — Полковник на секунду замолчал, весь печаль, вина и беспросветность.
— На ком? — задала Афродита вопрос, нормальный для любой женщины.
— На самой некрасивой из дочерей торговца… м-м…
— Чем? — вытаскивала Афродита из страдающего полковника.
— Он тогда скупал и перепродавал кости… животных, разумеется. Но теперь он видный фабрикант пластических изделий.
— Не понимаю ваших огорчений. Ведь таким путем вы вылезли из петли.
— Пожалуй, во всяком случае, материально. Но не спрашивайте меня о жене или деле, которое ведет тесть.
Афродита пожала плечами:
— Ну что уж тут такого! Вы принесли в семью имя, а ваша жена деньги. Разве это ново в вашей среде?
— К сожалению… — горько покивал полковник.
— И я, наверное, не очень ошибусь, предположив, что в вашей семье не могло быть и речи о любви. Но разве для такого случая недостаточно брачного контракта?
— О, мадемуазель! — простонал полковник. — Но как это противно и унизительно…
— Не понимаю, — настаивала Афродита.
— Да и как вам это понять! — Эдуард Трутц фон Гофманзау измученно ощерился в попытке улыбнуться. — Как вы можете себе представить, что значит для такого, как я, быть женатым на постоянно ворчащей и бранящейся женщине, которую к тому же звать Берта… Как бывшую нашу повариху… Берта фон Гофманзау! С ума сойти!..
— Да, это уж слишком. И еще Берта! Кошмар.
— Вот видите! — качал головой исстрадавшийся полковник. — А это семья! О! Толпа неотесанных, некультурных людей. В голове у них только одно: поднять производительность фабрики. А знаете ли вы, что на этой фабрике производят?! Кастрюли, мусорные корзины и ночные горшки. Вы только представьте себе: ночные горшки!
Афродита еле сдерживала смех.
— Действительно, — выдавила она. — Смешно до чертиков. Но, надеюсь, фабрика приносит доход. Я хочу сказать, производство ночных горшков — дело прибыльное?
— Я не компетентен в этом вопросе, — затопорщились вдруг усы у полковника. — Я, вообще, стараюсь не касаться этого… предприятия.
— Понимаю, — согласилась Афродита. — Оставим эту тему. Скажите-ка мне лучше, для чего вы все это рассказываете и какая тут связь с моей тетей?
— Непосредственно никакой, — согласился полковник. — Но я должен был пояснить вам сначала свое положение, чтобы вы поняли, что дальше так продолжаться не может.
— Развод? — удивилась Афродита.
— О чем вы говорите? — выпрямился полковник. — Я ведь объяснил вам, что…
— Верно, полковник! Ну и простофиля же я… вы ведь женились на деньгах, а не на женщине.
— Я обязан был это сделать ради моего дома и ради моего рода.
— Это похвально! — отметила Афродита; она давно уже так не веселилась.
— Но я должен был определить и самого себя, — продолжил полковник свою исповедь. — Я должен был себе доказать, что я не только имя, которое купил богатый проходимец для своей дочери. Я должен был ощутить, что я есть Эдуард Трутц фон Гофманзау. Человек! Понимаете? С помощью человека.
— Вот оно что, — догадалась, наконец, Афродита. — Вы обзавелись любовницей. Балериночка на выходах или в этом духе. В общем, что-нибудь по карману. Но не надо же так расстраиваться! Конечно, есть затруднение… ваш возраст…
— Попрошу вас, мадемуазель! Вы себе позволяете!..
— Да ну же, полковник, неужели я ошиблась?
— Да… нет, в какой-то степени вы правы. У меня появилась подруга… Но это вовсе не то, что вы думаете! — зауверял полковник. — Мыслящая подруга, все понимающая, умеющая разделить… И, конечно же, это дама из моей среды.
— Плюс ко всему! — Афродита всплеснула руками. — Можете не продолжать, полковник. Я поняла, то есть могу представить… Благородная баронесса напала на ваш след, застала, так сказать, вас и вашу даму, ну, когда вы украдкой пожимали друг другу ручки, не так ли?
— Она установила, что мы с нею встречались здесь в квартире моего доброго Валентина.
— И пригрозила поломать вам чудную идиллию, если вы не заплатите некую сумму. Не так ли?
— Точно так!
— И какую?
— Двенадцать тысяч марок. Ежегодно.
— Ощутимо! А зачем вы, собственно, вообще платили?
— Она держала меня в руках! — опять заныл полковник. — Что мне было делать? Она сфотографировала меня и даму, о которой идет речь. Она сумела заполучить, до сих пор не пойму каким образом, мои письма этой даме. Наконец, она потребовала от меня письменное признание о том, что у меня роман с этой дамой.
