— Фигасе! Ты бы еще «Эрику» спел или там 'Хорста Веселя' — удивляюсь я.
— С чего это? Старинная песня. Никак не нацистская, прям почти как 'идет солдат по городу'.
— Ну ты скажешь. Старинная…
— Ага, представь себе. Она появилась где-то вместе с 'Железным крестом'.
— Погодь, желкрест утвердили во время войны с Наполеоном — на нем сзади 1813 стоит. Ты считаешь, что и песня оттуда?
— Ага. Не знаю пели ли ее немцы когда в Москву входили, но то, что в корпусе Блюхера ее горланили через год — уверен. Да и припев как раз характерный для того времени. Эти разные намеки и Schingderassa, Bumderassasa!
— А текст?
— Что текст? Нормальный текст — когда солдаты маршируют по городу девушки открывают все окна и двери. А почему? А потому, что все просто — Шингдерасса, бумдерассаса! Только из-за Шингдерасса, бумдерасса-са! Ну и дальше про то, что девушкам нравится военная форма и усы и что они готовы угостить своих солдат винцом и жарким, а когда в поле рвутся гранаты и бомбы, то девушки плачут по своим солдатам, а когда солдаты наконец вернутся на родину, то все их девушки уже замужем.
— Что и все?
— И все. Так что угомонись важно не что за песня, а кто поет. Кстати и Эрика тоже имеет совершенно невинный текст… Растет на лугу цветочек и зовут его Эрика… Ладно, хватит меломанить… Гляди-ка, это что за фрукт?
Я замечаю в направлении, которое указал капитан странную фигуру — ковыляет, но по-живому и тянет бутылки и какие-то пакеты. По виду и за зомби принять можно, но двигается иначе, явно живой. Живой бомж. Этот как тут выжил, интересно?
Бомж не успевает рыпнуться — к нему выскакивают лейтенантик, Серега, да и из первого джипа кто- то вылез. Мой спутники чуть приопустили стекла и видно, что взяли свои сектора под наблюдение.
— Босс, тут живой, только очень вонючий. Берем? — раздается из моей рации голос лейтенантика. Майор помалкивает, Ремер показывает усердным вращением глаз, что вопрос явно ко мне. А, понятно, мы ж тут как бы и не мы.
— А зачем? — удивляюсь я.
— Ну может кронштадтским на что сменяем — отвечает синеглазый. Я слышу, как он громко спрашивает: 'Тебя как зовут? А? Вадик? Ты тут с кем? Один? С самого начала?.
— Может и впрямь пригодится, если он тут безоружным выжил, то какие-никакие навыки есть — негромко толкует Ремер.
— Бомжи и в прошлое время проявляли чудеса выживаемости. Толку-то? Мы это применить не можем.
— Ну, а все-таки. Невооруженный. Выжил. Уникум — упирается Ремер.
— И что?
— Может вонючки зомби не привлекают? Типа натерся кишками дохляка — и маршируй? Запаховая маскировка?
— Или напился ацетона — и дыши — бурчит Енот.
— Так как скажете, босс? Можем забрать его в свой лагерь для беженцев — раздается из рации голос лейтенантика.
— Как он спасается от зомби? Они его атакуют? Морфы здесь есть? — спрашиваю я рацию.
Не могу разобрать бубнеж в ответ на звонкие вопросы лейтенанта. Вот выстрел из БП отчетливо слышу.
— Что там у вас?
— Зомби заинтересовался — из травы рядом встал — спокойно отвечает лейтенантик.
— Зачем вы стреляли? Они теперь мне мстить будут — невнятное монотонное нытье на минуту становится отчетливым.
— Стоять, Зорька! То есть Вадик! Кому сказал! Черт, этот уникум улепетывает! Остановить?
— Бросьте. Нафиг он не нужен, этот Неуловимый Джо.
— Как скажете, Босс! — чересчур уж старательно прогибается лейтенантик. Старательно до глума.
Мне на минутку становится грустно, когда я представляю, что Кабанова, например, может иметь и другое мнение на тему этого действительно феномена. Может все же стоило забрать с собой? С другой стороны тащить в рот всякую каку… Оно конечно сейчас модно, но стоит ли? Доводилось общаться с бомжами, да, чудеса выносливости проявляют не хуже наркоманов, только вот не учитывается, что старых среди них нету, дохнут они быстро, другое дело, что выглядит сорокалетний бомжара как семидесятилетний. Бомжи роскошный резервуар всяких жутковатых болезней, начиная от букета венерических (а что вы думали, сексом они тоже занимаются) и кончая набором всяких паразитов. Про туберкулез, гепатит и прочее и не говорю. Алкоголики почти все. Ну и асоциалы упорные, мозги-то пропиты уже, так что вернуть из бомжей в нормальную жизнь можно одного из десяти в лучшем случае. Им-то такая их жизнь вполне нравится. Никаких забот и проблем, ответственности никакой — а объедков в большом городе найти не проблема. Ладно, в конце концов будет фитиль если от Кабановой утешусь тем, что при выполнении такой задачки как сегодня не стоит набирать свидетелей.
— А ведь когда-то был нормальный человек — странно философски замечает Ремер.
— Как и любой бомж и алкаш… — соглашаюсь я.
Мы снова трогаемся, видно публика убралась с перекрестка. Едем по какому-то спальному району, летом считай у них у всех вид совершенно одинаковый. Да и зимой тоже, как у елки. Пейзаж за окном тоже типовой для разгромленного и покинутого живыми района. Разве что не горит уже ничего, да травой заросло как Дикое поле.
— А злые вы, доктора, — замечает Енот.
— Мы не злые, мы справедливые — отбрехиваюсь я. И почему-то вспоминаю не к месту, как на кафедре, где у меня была месячная практика во время интернатуры работал такой старлаб Лелик, который был блатным и до редькиной горечи всех задолбал своей тупостью, безграмотностью и пафосностью. Я как раз попал на кафедру в интересный момент — долго не могшая забеременеть жена Лелика наконец-таки забеременела и вот-вот должна была родить. Разумеется Лелик уже всех достал до глубин души и подробными рассказами, как она не может зачать и что забеременела — он вообще старался все подробности своей интимной жизни вываливать публике, которую от этого уже привычно тошнило. А тут незадолго перед родами его жена сходила на узи-исследование. Лелик не замедлил оповестить всех, что разумеется у него будет сын, потому как он разглядел на узи, что у ребенка 'вот такая болтяра! Весь в папу! Вскорости жена родила. Девочку. Кафедра это узнала очень быстро — в роддоме были свои люди, педиатры
