— Да что вы всякую пургу несете, портите же материал — злится Чечако, выключая диктофон.
— Ну я на передачу и не подписывался — замечаю я. Интересно — что там у моих сослуживцев в Ропше. Ишь, слезогоном все затопили…
— Ладно, все равно дергаться отсюда сейчас не время, расскажи, что там за трагедия была у американца, вроде он своих спутников потерял в момент? В засаду попали? — примирительно говорит радиоведущий, включая снова диктофон.
— Ну не совсем в засаду. Я б в контексте разговора сказал бы, что он для анализа использовал недостоверную информацию, потому план получился неудачный. Отсюда и потери.
— Ты бы это так сказал, чтобы радиослушателям было понятнее — ласково, как недоумку, говорит Чечако.
— Ну у него в спутниках был старый американец из ветеранов Вьетнама вроде и девчонка-художница, не помню из Дании что ли. Ну ветерана особо учить не надо было, так припомнил прошлое, девчонку обучить стрельбе тоже получилось быстро — раз художница, значит и глазомер неплохой и руки не из задницы. Но когда уже прибыли в Европу девчонка у всех узнавала — может про ее мать кто чего знает. Ну и нашла молодых людей — одного Дмитром звали. Ну вот этот Дмитрей и сказал, что ее мать у них в анклаве. Девка и рехнулась. Не совсем. Но на время потеряла способность думать. Отключилась такая функция организма. Такое и с мужиками бывает, ну а девчонке простительно. Поехали с этим Дмитрием в анклав. Ну а когда Мельников узнал, что деваха эта не шибко разбирается в тонкостях имен разных южных европейцев и паренька зовут чуть иначе — Дитмир и он вообще-то албанец, шиптар, что несколько меняет всю ситуацию стало поздно метаться. Хотя уже сразу вся ситуация стала выглядеть по-другому. Особенно учитывая что албанцы держат почти всю проституцию в Европе, а девчонка эта симпатичная молоденькая блондинка, да с собой у Мельникова куча всякого полезного, ну и двух мужиков в кабине пристрелить не проблема вовсе. Когда он попытался смазать лыжи, девчонка просто выскочила из машины, очень хотела все же маму увидеть, а житейского опыта у нее еще не было, дитя не обиженное никем ни разу.
— Выскочила из машины? Сама? — участливо переспрашивает Чечако.
— Именно. Самое худшее, что можно было бы придумать в такой ситуации. Дальше пошла перестрелка в крайне невыгодных условиях. Кончилось все предсказуемо.
— Ну сам-то он все же выжил? — настырно спрашивает молодой.
— Ну, выжил — признаю я очевидный факт.
— Вот и получается, что ему везло! — торжествующе заканчивает мой оппонент.
— Ну отчасти, да… А если учесть, что в ходе перестрелки и он и старикан этот успели дымовые гранаты швырнуть, да еще то, что ветеран на себя огонь вызвал, бросившись за стоящей столбом девчонкой — то в общем везение уже и поменьше получается. Да и не знаю — такое ли это везение, которому позавидуешь. Совершенно без потерь Америку проехать, океан пересечь, Европу проскочить — и перед последним рывком так глупо вляпаться. Он после этого немного не в себе был. Взялся мстить шиптарам и с десяток ухайдакал разными способами, потом только в себя пришел, понял, что такой вид деятельности не катит. В одиночку много не навоюешь, да и слишком велика вероятность была, что ему бы пришлось охотиться до зимы, и не факт, что сам бы выжил — албанцы неплохо укрепились, заложников- рабов у них было сотни три, район зазомбирован сильно, так что опомнился вовремя.
— Бросил эту мстю? — кривится пренебрежительно молодой.
— Нет, привлек к этому делу тех, кому положено подобным заниматься — голландских военных.
— Оловянные солдатики, игрушечки масенькие — пренебрежительнее молодого отзывается Чечако.
— Ну так и шиптары не войско, бандиты-рабовладельцы. Так что парой боевых винтотрясов, десантным вертолетом и некоторым количеством пехоты и бронетехники со всеми причандалами типа ночного видения, разведки летательными аппаратами беспилотниками и прочими вашими инженерными приблудами — справились шутя и играя. Еще и Мельникову за наводку денег дали и этого самого Дитмара вручили в виде живого бонуса. Полагаю, что виновник торжества кончил плохо, но мне Мельников об этом не рассказывал. Впрочем, как мне кажется и без рассказа ясно. Уж настолько-то я себе американского пациента представляю. Потому и спрашивать не стал, нет смысла.
— А что еще интересного рассказывал? — интересуется уже совсем пришедший в себя Чарджер.
— Да много чего. Больше всего — как по океану шли. Так-то в Америке все было достаточно штатно — обеспечение безопасности, оружие, харчи, топливо, транспорт, сколачивание команды, дипломатия и перестрелки — в общем похоже как и тут, а вот морское путешествие — это да, из ряда вон. Думаю, что и у Мельникова настрой был особый, пока плыли — потому и запомнилось. Нам, кстати, не пора уже, может поедем к нашим-то? — спрашиваю инженеров, которым видно уютно в коттеджике и ехать куда-либо не тянет.
— Через полчасика — не раньше — откликается безногий блондин, который тоже к нам присоединился, правда наушники не снял, сидит, слушая и меня и эфир.
— Морское путешествие — это всегда романтика! Без разницы — хоть на галере, хоть на круизном лайнере — неожиданно мечтательно говорит Чечако. Ну да, конечно. Особенно на галере. Гребцом. Очень романтично.
Остальные кивают. Явно соглашаясь. Вот не ожидал от них — циничных и трезвых технарей, а поди ж ты. Даже глазки заблестели.
— Ну, наверное с вами не все бы согласились. Романтика-романтикой, а Мельников с компаньонами чуть не это самое того этого, когда их на прицел взял какой-то американский корвет — повезло столкнуться в океане с частью авианосной группировки, которая домой поспешала, в США. Причем все поначалу было очень серьезно — группа была из «чистых», то есть вируса никто не хватил, потому боялись заразиться до истерики, общались строго по рации и совершенно внятно предупредили, чтобы не смели приближаться. Огонь откроют без предупреждений. И хотя корвет держался поодаль — все кого видно было, одеты оказались в изолирующие костюмы радиохимзащиты. Даже в противогазах. А когда на тебя смотрит несколько дудок, причем одни очень скорострельные, а другие очень здоровенные, то тут и штанцы попачкать не удивительно. Мельниковскому суденышку-то совсем немного было бы надо, чтоб утопнуть.
— Но все же договорились? — продолжает разговор радиоведущий.
— Договорились. Четыре часа пришлось докладать что в Юсе и как — вплоть по городам и деревням, через которые Мельников проехал. Впрочем, сам пациент считал, что у этих моремаринов все гадости еще впереди — в конвое было полтора десятка вымпелов во главе с плавающим аэродромом, а что делать, чтобы и выжить и не заразиться никто там внятно не представлял. Но допрос форменный учинили. Хорошо еще стрелять не стали по инфицированным-то.
— Надо просто найти райский остров с пальмами и встать там на вечный якорь. А женщины и девушки на флоте у амеров служат, так что вполне можно было бы размножиться и жить припеваючи. Как эти с «Баунти» — романтично вздыхает молодой. Судо по выражению его физиономии он как раз представляет пальмы, кокосы и стройных дев на фоне ослепительно синего океана, изящно собирающих роскошные раковины.
— Ну на всяком райском острове, как правило, живут уже люди. А если не живут — значит он не райский ни разу — либо воды нет, либо еще что. И кормиться трудно — авианосная группа — насколько тысяч человек, а женщин там куда меньше, чем мужчин. В итоге рай очень быстро кончится. И будет как у японцев на острове Трук. Все посудины там американцы утопили и блокировали пути доставки. Япы пытались сельское хозяйство развивать, но допрыгались до полного истощения и каннибализма. Брали их потом голыми руками — ломаю я ему прекрасное видение. Даже как-то неловко ей-богу.
— Интересно, что дальше с этой АУГ произошло? — задумчиво спрашивает блондин.
— История умалчивает. Но судя по всему они там были близки к панике. Легко представить — они единственные здоровые, а все вокруг заражены и становятся зомби. Причем повсеместно. Радио-то они все время слушали. — отвечаю я ему.
— А что еще происходило в ходе океанского круиза? — наставляет меня на нужный путь радиорепортер.
— Да всякое разное — старательно пытаюсь упомнить что интересное в ответ.
— К примеру?
