Сара проговорила слабым голосом:
– Оставьте меня, я спать хочу!
Горбун опустился на колени и прислушивался к ее дыханию.
Сара дышала ровно, но слабо. Казалось, сон, похожий на летаргию, овладел ею. Руки ее и весь корпус безжизненно лежали на траве.
Горбун стоял на коленях и, нагнувшись к ней, не сводил с нее глаз. Он забыл и время и место, – он все забыл… Ему казалось, что женщина, которая лежит перед ним, принадлежит ему, что он счастлив, что она не оттолкнула его с ужасом и отвращением, когда он высказал ей свою страсть… что он будет вечно так жить, что страдания его кончились и впереди ждут его одни радости.
Прохладный ветерок зашумел листьями, деревья начали перешептываться. Горбуну казалось, что сама природа приняла участие в его радости и листья говорят друг другу о счастии, которого были свидетелями.
В лесу совершенно стемнело. Горбун едва мог различать черты, столь ему знакомые; он нагнулся близко к лицу Сары. Дыхание его заставило ее очнуться. Она приподняла голову, ощупала руками кругом себя и с испугом спросила слабым голосом:
– Где я?
И протянув руку, она прикоснулась к горбуну, который отвечал ей страстным пожатием.
– Боже, где я? Кто тут? – проговорила Сара и снова упала без чувств.
Горбун нежно прошептал:
– Ты с человеком, который тебя страстно любит!..
В ту минуту звуки охотничьего рога дико и громко разнеслись по лесу. Горбун вздрогнул и наклонился к самому лицу Сары.
Огни мелькали между густой зеленью. Крики и пронзительные звуки рогов раздавались по всему лесу.
Горбун, прислушиваясь к шуму, весь дрожал. Минуты его блаженства были сочтены, он судорожно упивался ими.
В кустах послышался шорох; виляя хвостом, явилась любимая собака Сары и начала радостно обнюхивать свою госпожу; горбун, как зверь, кинулся с охотничьим ножом на собаку, но она ловко увернулась и исчезла. Горбун в отчаянии схватил себя за голову и простонал:
– Они возьмут ее у меня… они возьмут мою жизнь! И он упал на землю у ног Сары.
Крики становились все ближе и ближе, огни замелькали вблизи. Горбун впал в исступление, он то плакал, то целовал руки Сары, то осыпал ее проклятиями.
Вдруг до слуха его долетел голос Бранчевского. Горбун окаменел.
– А, они идут! – дико прошептал он. – Ну, хорошо! Буду еще страдать и ждать… но, наконец, придет время!..
Схватив Сару на руки, горбун поцеловал ее, и его поцелуй походил на те поцелуи, которые получают умершие. Он дико закричал:
– Сюда, сюда! Ау! Сюда!
Шум и крики сильнее прежнего поднялись в лесу. Огней замелькало множество среди густой темной зелени, и все они, казалось, бежали к горбуну. Наконец вот и люди, горбун торжественно вынес навстречу Бранчевскому и его гостям бесчувственную Сару.
Фонари бросали красноватый свет на бледные, встревоженные лица гостей и прислуги; горбун щурился, пораженный их блеском. Все столпились около Сары. Осмотрели ее и увидели, что у ней слегка было ушиблено плечо. Горбун незаметно исчез.
Бережно вынесли из лесу Сару~ и, уложив в карету, отвезли домой.
Этот случай нисколько не сделал ее осторожнее; пролежав три дня в постели, она снова принялась за свои любимые удовольствия. Другое обстоятельство произвело перемену в ее характере и образе жизни: у ней родился сын. Первое время это очень заняло ее; охота и пиры были забыты… Но через несколько времени она снова стала скучать; возвратиться к прежним удовольствиям ей уже не хотелось, они ей надоели. Муж ее тоже давно уже скучал обществом своих соседей.
Они решились ехать за границу.
Глава VII
Заложено было имение, и супруги отправились, Горбун был им теперь необходимее, чем когда-нибудь: он обделывал все дела, вел счета, распоряжался всем. Аккуратность его, заботливость и предупредительность даже не раз поражали в дороге саму Сару. Прибыли в Париж. Сара, вечно жившая в деревне, и не подозревала, что могло существовать в жизни столько разнообразий. Театры, гулянья, балы, наряды все так заняло ее, что голова у ней пошла кругом. Она с увлечением предалась этой жизни; ее окружало разнообразное общество. Муж не только не мешал ей, но старался всеми силами поддерживать в ней страсть к этой жизни, чтоб она не мешала и не имела права мешать ему. Денег, которые они привезли с собой, рассчитывая прожить ими год, хватило только на пять месяцев; горбун должен был прибегать к займам; процентов не жалели.
Сара сначала увлекалась было молодыми людьми, окружавшими ее, но увлечение ее было непродолжительно: казалось, она не создана была для любви. Наконец между ее знакомыми, число которых с каждым днем прибывало, явился молодой, красивый и гордый испанец. Он бежал из своей родины, убив на дуэли противника. У него было правильное, свежее лицо, жгучие глаза, черные волосы, величавая осанка и романтическое имя. Он чудесно стрелял, еще лучше ездил верхом. Смелость, которую он обнаруживал в частых прогулках верхом, да две дуэли, за час перед которыми он был покоен и весел, победили сердце Сары: она увидела в нем свой идеал. Стараясь покорить сердце гордого испанца, Сара употребляла все тонкости кокетства; наконец она стала даже явно оказывать ему предпочтение перед всеми молодыми людьми; но дон Эрнандо торжествовал и оставался холоден. Почувствовав к нему страшную ненависть, Сара, не менее его гордая, дала себе слово во что бы то ни стало завлечь его и потом отмстить ему за его холодность, посмеявшись над его любовью. К собственному удивлению, она замечала в себе большую перемену: была весела и любезна только при нем, часто впадала в отчаяние, мучимая его равнодушием.
Горбун следил за каждым шагом своей госпожи; ее отчаяние заставляло его страдать; но не в его власти было помочь горю.
Вдруг Сара повеселела, театры, балы, прогулки не давали ей минуты отдыха. Она не находила времени ни для чего другого; о сыне она мало думала, думать о делах считала унизительным. Раз, готовясь к балу, она позвала горбуна, чтоб отдать ему нужные приказания. Он заметил, что она употребляла особенное старание о своем туалете; раза три меняли ей прическу. Наконец она устала и выслала всех, кроме горбуна,, который продолжал отдавать отчет по делам. Сара рассеянно слушала его, перебирая свои кольца.
– Ах, боже мой, мне ни одно из них не нравится! – сказала она. – Поезжай сейчас же и купи мне кольцо с самым лучшим опалом. Денег не жалей!
Горбун не двигался с места.
– Скорее, скорее! – нетерпеливо кричала Сара.
– У меня нет денег, – сказал горбун.
– Достань, где хочешь, мне непременно нужно! – вспыхнув, крикнула Сара.
– Нет возможности больше доставать их, – робко отвечал горбун.
– Это что значит? – строго спросила Сара.
– У меня нет средств еще занять, – решительно сказал горбун.
Сара гордо подошла к нему.
– Я давно собирался вам сказать, – продолжал он, – что вам нужно изменить образ жизни: мы должны кругом, имение в залоге – откуда взять еще денег?
– Что же я должна делать? – спросила насмешливо Сара.
– Умерить себя…
– Я… я буду умерять себя, я?
– Что ж делать? Ваши дела запутаны…
Сара дико засмеялась, горбун вздрогнул: он узнал смех, который всегда был предвестником страшного гнева Сары.
– Я покажу тебе, как я намерена себя умерять, – сказала она и подошла к туалету, на котором разложены были дорогие вещи, приготовленные для ее туалета; схватила их и стала судорожно мять и ломать, потом кинула на пол и принялась топтать ногами. – Чтоб точно такие вещи были у меня завтра! – повелительно сказала она, кинувшись на кушетку. – А кольцо с опалом чтоб было у меня сейчас же! Иди!
Горбун молча вышел.
Кольцо с опалом, которое он достал ей, очутилось на руке дона Эрнандо.
Горбун обратился и к Бранчевскому с просьбой умерить расходы, пугал его разорением; Бранчевский призадумался, дал слово остепениться; но через два дня, проиграв значительную сумму, он приказал горбуну непременно достать ему денег.
Саре было не до экономии: она в первый раз любила. Страсть ее не знала границ. Она не спускала глаз с своего испанца; проводила с ним все свое время; ревновала его даже к вещам; то проклинала его, плакала, рвала на себе волосы в его присутствии, то вдруг становилась нежна, кротка до унижения. Только он один мог противоречить ей.
Время шло. Сара жила одной страстью. Ночи быстро летели, превращенные в дни. Устроив потайную комнату с ходом прямо на улицу, Сара убрала ее с неслыханной восточной роскошью, и там, нарядившись в восточное платье, украшенное дорогими каменьями и брильянтами, на мягких подушках, в нетерпении ждала к себе возлюбленного. Самые тонкие блюда и вина являлись к ужину. Горбун вполне походил на евнуха; лицо его постоянно хранило лукавое и злое выражение; какой-то умысел хранил он в своей душе. Без противоречий, без ропота, как будто машинально, исполнял он все прихоти Сары, которая все больше и больше вверялась ему.
Раз днем Сара ввела горбуна в свою потайную комнату. В ее движениях было что-то странное и таинственное. Горбун был потрясен роскошной негой комнаты и таинственными взглядами Сары. Страшная мысль мелькнула в голове его. В испуге, в борьбе с самим собою, нерешительно глядел он на Сару, которая сидела в задумчивости. Наконец она быстро подняла голову и устремила на горбуна проницательный взор.
– Истинно ли ты мне предан? – спросила она.
Горбун смешался и вопросительно смотрел на нее.
– Способен ли ты понять всю важность моей доверенности к тебе? – продолжала она.
– Чем я мог возбудить ваше сомнение? – перебил ее горбун дрожащим голосом.
– Я знаю, ты предан мне! – гордо и с уверенностью, сказала Сара.
– О, я готов чем угодно доказать вам мою преданность! – с горячностью воскликнул горбун.
– Я все вижу – и ты будешь щедро награжден. Судорожная улыбка мелькнула на губах его; он слегка поклонился.
