Глава VIII
Сара переродилась; ее нельзя было узнать. Она как будто постарела; холодное и гордое выражение ни на минуту не сходило с ее лица. Целые дни проводила она с своим маленьким сыном да с двумя старухами, с которыми толковала о воспитании детей. Общества она убегала, в доме у ней стало пусто и мрачно. Скучая парижской веселой жизнью, она каждый день писала к мужу, что хочет воротиться в Россию. Лицо ее с каждым днем все больше и больше приобретало твердости, но жестокая борьба – борьба между долгом и страстью – кипела в душе гордой женщины.
Горбун сам испугался, заметив такую перемену. В разговорах с ним она стала строга и требовательна, даже начала входить в мелочи; он не спал ночей, приводя в порядок счета. Часто приходило ему в голову бросить все и бежать, задушив свою страсть; то бешено скрежетал он зубами и клялся мстить Саре. Ее суровое обхождение с ним развивало его злобу; иногда он до того забывался, что говорил ей грубости, и тогда Сара не щадила его и уничтожала своим высокомерным презрением.
После одной из таких сцен горбун в отчаянии прибежал в свою комнату, долго ходил неровными шагами и все повторял злобным голосом:
– Еще одно средство! Если нет, я задушу в груди эту постыдную страсть; и тогда она увидит, с кем имеет дело!
Сара ужаснулась, увидав счета; дела были страшно запутаны. Нужно было заплатить огромную сумму, чтоб только выехать из Парижа. Она призвала горбуна на совет, но даже прибегнув к его помощи, не переменила своего презрительного голоса: казалось, она каждую минуту готова была выгнать его; он стал ей невыносим. Припоминая все его действия, она ужаснулась собственной неосторожности: горбун знал все ее тайны. К тому же она инстинктом почувствовала, что его привязанность, его заботливость слишком велики, чтоб их можно было объяснить денежными целями.
– Я не могу оставаться здесь долее, я хочу уехать! Если мой муж захочет еще остаться, я уеду одна, с сыном! – гордо говорила Сара.
Горбун язвительно улыбнулся.
– Ваш муж не может уехать в Россию! – сказал он, вынув из кармана письмо и подавая ей.
– Это что за вздор? – строго спросила Сара.
– Прочтите, – холодно отвечал горбун. – Письмо писано ко мне, но я нахожу нужным показать его вам.
Сара вырвала письмо из рук горбуна, быстро развернула и стала читать. Вот его содержание:
'Я гибну, спаси меня! Употреби все свое старание достать мне денег, ради бога, денег! Если нет средств достать их, я застрелюсь. Честь моего дома того требует. Должники грозят мне тюрьмой… мне! Я не вынесу такого унижения; спаси меня, спаси! Я остепенюсь, даю тебе слово бросить карты, только избавь меня от преступления! Постарайся, чтобы моя жена ничего не узнала…' и пр.
Сара долго читала и перечитывала письмо своего мужа к горбуну. Он стоял перед ней, заложив руки назад, и любовался ее ужасом. Наконец она молча протянула руку с письмом к канделябре.
– Что вы хотите сделать? – в испуге закричал горбун и кинулся к ней.
– Уничтожить наш письменный позор! – отвечала она с презрительной улыбкой и поднесла письмо к огню.
– Остановитесь! – грозно сказал горбун. Сара вздрогнула и невольно опустила руку.
– Оно не вам принадлежит! – сказал горбун и смело взял у ней письмо.
Дерзость его так удивила Сару, что она решительно потерялась и смотрела на своего поверенного такими глазами, как будто видела его в первый раз!
– Ваша честь, честь всего вашего семейства, жизнь отца вашего ребенка – все, все зависит теперь от вас! – торжественно сказал горбун.
Сара выпрямилась.
– Ты, кажется, воображаешь, – сказала она, окинув его гордым и презрительным взглядом, – что мне нужно твое ободрение, когда дело идет, о сохранении чести той фамилии, которую я ношу. – Знай, что я лучше соглашусь сто раз умереть, чем допущу такой позор! Возьми все мои брильянты, – продолжала она повелительным и более спокойным голосом. – Возьми все, что я имею дорогого! Я расстанусь со всем. Надо думать о спасении нашей чести.
Горбун вздохнул.
– Ваши вещи трудно выкупить, – отвечал он жалобным и вместе насмешливым голосом. – Они слишком дорого заложены. Я уж вам докладывал…
– Как? – с испугом спросила Сара.
– Вот формальный акт, подписанный вами, – отвечал горбун, подавая ей бумагу.
Сара отрицательно махнула рукой. – Возьми все серебро, все, что есть еще у нас ценного, – сказала она, кусая губы. – Продай все, слышишь? Только не забудь снять наш герб…
Она остановилась, придумывая, что еще можно продать.
– Ну, одним словом, продай все…
Горбун лукаво улыбнулся.
– Но боже мой! – сказал он с притворным отчаянием. – Вы забыли, что у нас давно серебро все продано… Все, что есть – не настоящее…
– Мы разорены, мы погибли! – воскликнула Сара с ужасом и негодованием. – О, ради бога, – прибавила она умоляющим голосом, – спаси нашу честь, достань нам денег! Боже! Неужели я дошла до такой нищеты, что должна погибнуть?
– Знаете ли вы, сколько вам нужно денег? – спросил мрачно горбун.
– Сколько?
Он молча подал ей счета.
– Не может быть, не может быть! – гневно воскликнула Сара,
– Вот ваши векселя, – он показал их. – Срок уже кончился, кредиторы требуют уплаты…
– Бедный, бедный мой сын! – простонала Сара рыдая.
С минуту длилось молчание. Сара плакала; горбун дышал тяжело. Вдруг Сара кинулась к нему; она осыпала его самыми нежными названьями и умоляла спасти их честь…
– О, пожалей моего сына! – говорила она. – Он дитя. Я, одна я виновата во всем… он дитя…
Горбун был страшен, глаза его налились кровью, грудь и горб судорожно колыхались. Несколько раз хотел он говорить, но язык не повиновался ему, и он только махал руками, как будто прося пощады. Наконец он собрался с силами и тихо сказал Саре, которая рыдала, закрыв лицо руками.
– Вы спасены!
– Я надеялась! – надменно сказала Сара отняв руки от лица, в котором появилось прежнее гордое выражение, и кивнув головой.
Горбун побледнел.
– Только с условием, – прибавил он поспешно.
– Я на все готова! – отвечала она решительно. Горбун молчал.
– Ну, что же? Говори, какие условия? Горбун продолжал молчать.
– Что значит твое молчание? – запальчиво спросила Сара.
Он сдвинул брови. Видно было, что в душе его совершалась борьба.
– Не мучь меня, говори скорее! – сказала Сара более кротким голосом.
Он стал ходить по комнате. Сара пожала плечами и следила с гневом и удивлением, как он прохаживался. Наконец горбун неожиданно остановился прямо против Сары и, глядя ей в глаза, мрачно сказал:
– У меня есть человек, который вам даст денег…
– Я не буду жалеть процентов, и ты будешь награжден…
Горбун пожал плечами и горько улыбнулся.
– Процентов он не хочет!
– Кто ж он такой? – с удивлением спросила Сара.
– Неужели вы до сих пор не поняли преданного вам человека? Я готов положить за вас жизнь!
И горбун тихо опустился на колени.
– Встань, – сказала Сара покровительным тоном, – преданность твою к нашему дому я знаю!
И она величественно протянула ему руку; он с жаром поцеловал ее. Сара, с гневом вырвала свою руку, но тотчас же победила свое негодование и ласково сказала:
– Встань и скажи мне, как и что придумал ты сделать?
Горбун собрался с силами; лицо его приняло выражение холодное и решительное. Он начал:
– Вам нужны деньги… для спасения чести вашей фамилии?
– Да! – с сердцем перебила Сара.
– Ваша гибель неизбежна…
Сара улыбнулась; теперь мысль о гибели казалась уже ей невозможною.
– Есть человек, который спасет вас… Какая будет ему награда?
Сара подумала и гордо отвечала:
– Устроив свои дела, я заплачу ему вдвое. Горбун презрительно покачал головой:
– Не из корысти делает он…
– Ну, моя признательность, – холодно и важно заметила Бранчевская.
Несколько минут они молча, испытующим взором смотрели друг на друга. Горбун первый прервал молчание:
– А как далеко будет простираться ваша признательность к человеку, который спасет честь вашу и всего вашего семейства? – спросил он.
– Я не понимаю тебя, – запальчиво сказала Сара.
– Какие границы положите вы своей признательности?
И горбун потупил глаза, голос его дрожал.
– Что ты такое говоришь? Я тебя не понимаю! Какие границы? – грозно спросила Сара.
Горбун молчал. Он походил на человека, которому прочли смертный приговор.
– И что за лицо у тебя? Ты как будто убил кого? – в испуге произнесла Сара.
– Я никого не убивал… меня всю жизнь убивали люди своими насмешками, презрением, своими злыми поступками со мной. Я рожден не для такой роли, какую мне дали играть в жизни.
