С минуту, ошеломленный, горбун молчал. Слова не сходили с его языка. Наконец он с усилием проговорил:
– Если ваши… то зачем было употреблять обман? Вы должны мне возвратить их! Деньги мои, мои!
В последних словах его было столько настойчивости, что Сара испугалась.
– Тебя, как вора, схватят по одному моему слову! – сказала она.
– Какие вы имеете доказательства?
– Деньги, те самые деньги, которые ты требуешь!
Горбун с видом обидного сожаления покачал головой и мрачно сказал:
– Вы, верно, забыли, что в моих руках также есть доказательства. Я решусь на все!
Сара отчаянно вскрикнула и упала на диван. Горбун засмеялся:
– А! Вы хотите моего позора; но я погибну не один! Честь для меня никогда не могла иметь цены: с детства убили ее в моей груди! Унижение в ваших глазах для меня страшнее самой смерти. Вы назвали меня вором… пусть так! Тем лучше! Знайте же, что вы… были в моей власти, и вор, негодяй пощадил вас!
И горбун, с пеною у рта, засмеялся. Сара испугалась; ей представилось, что горбун помешался; она с ужасом слушала его.
– Вы не верите? Да, это вам кажется невозможным! Вспомните же падение ваше с лошадью в лесу? Вы лежали без чувств на моих руках, мы были одни в лесу, я обнимал вас…
Ярость обезобразила лицо Сары.
– Замолчи! Ты наглый лжец!.. Вон, иди вон! Я не хочу тебя видеть! – воскликнула она, топнув ногой, и в ее голосе было столько страшной настойчивости, что горбун молча повиновался.
На другой день горбун был позван к Саре. Она сидела на диване, в подушках. В комнате был полумрак, камин слабо освещал ее.
Горбун едва мог разглядеть Сару; но когда глаза его немного привыкли к темноте, он ужаснулся: лицо ее было болезненно бледно, глаза опухли от слез.
– Подойди к столу и возьми вексель на деньги, которые я должна тебе, – сказала она слабым голосом.
Горбун медленно подошел к столу и, взглянув на вексель, отскочил с видом человека, глубоко униженного.
– Я написала вдвое больше, чем взяла; если мало, ты завтра получишь еще!
Горбун сделал умоляющий жест.
– Все мои бумаги, какие у тебя есть, брось в камин. Горбун стоял с поникшей головой и молчал.
– Что же ты не исполняешь моего приказания? – кротко, сказала Сара.
Горбун улыбнулся, взял со стола вексель, бросил его в камин и, сложив руки, смотрел, как пламя обхватило его.
Сара быстро вскочила с дивана, подушки попадали.
– Как ты смел сжечь вексель? – сердито спросила она.
– Мне не нужны ваши деньги! – глухо отвечал горбун.
– А я еще менее желаю твоих; завтра ты получишь другой вексель.
– Я не приму его! – решительно сказал горбун.
– Мне все равно; но мои счеты с тобою кончены, завтра же оставь мой дом!
И она облокотилась на камин.
Горбуну показалось, что ее глаза отуманились слезами. Он затрепетал и, сложив руки на груди, смотрел на нее с бесконечной любовью.
Сара, бросив взгляд в зеркало, увидела горбуна, быстро повернулась и спросила:
– Ты еще здесь?
Горбун сделал к ней умоляющее движение и, горько рыдая, простонал:
– Пощадите, не выгоняйте меня!
– Вон из моего дома! – твердо произнесла Сара и выпрямилась.
Горбун дико посмотрел на нее… потом окинул глазами всю комнату.
– Я должен оставить ее дом? – прошептал он с ужасом.
Отчаяние овладело им.
– Нет, пусть лучше я умру теперь же! И он упал на колени.
– Я не могу тебя видеть! – сказала Сара с видом сожаления; но лицо ее выражало презрение; она отвернулась от горбуна, который страшно был жалок в эту минуту.
– О, не выгоняйте меня, дайте мне хоть еще раз видеть вас! Я не переживу, я с ума сойду! Сжальтесь, сжальтесь! Придумайте самое жестокое наказание, только не это, ради бога, не это: оно ужасно, оно бесчеловечно!
И горбун рыдал на всю комнату; он подполз к Саре, целовал и обливал слезами следы ее ног.
– Оставь, оставь меня! – в волнении сказала Сара отступая.
Ни слов, ни голоса недоставало у горбуна молить ее о пощаде. Одни раздирающие стоны вырывались из его истерзанной груди.
Сара облокотилась на камин и, закрыв лицо, тоже всхлипывала. Она была потрясена его стонами. Она привыкла к нему, его слепая преданность нравилась ей и совершенно была по ее гордому характеру.
С минуту Бранчевская стояла у камина, потом, подняв гордо голову и бросив презрительный взгляд на горбуна, пресмыкавшегося у ее ног, мерным шагом подошла к снурку колокольчика.
– Иди, или я призову людей! – сказала она, взявшись за снурок.
Горбун сделал отчаянный жест, вскочил и с ужасом закричал:
– Я иду, иду!
Переступив порог, он упал без чувств.
Сара вздрогнула; с минуту она стояла еще у снурка, не решаясь, позвонить или нет? Наконец подошла к двери и хотела запереть ее. Рука горбуна мешала; она с отвращением оттолкнула ее ногой и проворно заперла дверь на ключ…
Глава IX
Тяжко бьют по душе впечатления угрюмой жизни и куют из нее душу твердую, непреклонную, которая не встрепенется, не вскипит в минуту сильной радости, не сожмется судорожно и от воплей чужого отчаяния; крепнет душа под ударами впечатлений угрюмой жизни.
Вечные бури и волнения воздвигались и кипели в страстной душе, заключенной в уродливом теле. С первых дней детства сама судьба, казалось, обрекла горбуна быть существом злобным, враждебным всему доброму, и так вела его: раздуваемо было все низкое и недостойное, зародыш чего лежит в каждой душе, как и зародыш добра… Долго боролось в нем доброе начало и с обстоятельствами, и с крутыми уроками судьбы… наконец умерло оно, – заснула душа… И спит она крепким, непробудным сном. Спит год, спит десять и двадцать лет, и чем продолжительнее сон, тем грубее и недоступнее кора, нарастающая на ней… Наконец уже и нет ничего в целом подлунном мире, что могло бы пробудить ее… разве вмешается сила сверхъестественная, грянет гром божий… тогда проснется она… и горе несчастному!
Долго боролся горбун со смертью, потрясенный последним свиданием с Сарой; наконец искусство врачей спасло его. Когда он в первый раз встал с постели, Бранчевская была уже вдовой: муж ее, поссорившись с кем-то в Италии, убит был на дуэли. Это известие привез Саре Тульчинов, странствовавший тогда по свету и бывший секундантом Бранчевского. Покойник, отправляясь стреляться, передал ему свои бумаги и поручил сказать жене своей, чтоб она уплатила горбуну только по четырем векселям, которые назовет ей Тульчинов, а по остальным не платилась, потому что они подделаны горбуном, подписавшимся под его руку. Тульчинов, сосед Бранчевских по имению, знал подробно их дела и давно уже терпеть не мог горбуна, объясняя себе его поступки единственно жадностью. Он в точности передал Саре слова покойного. Бранчевская в первую Минуту, полная негодования, решилась обличить проделки прежнего своего управляющего. Но горбун, проведав о близкой опасности, дал ей знать, что у него также есть письма дона Эрнандо и другие доказательства, которыми он много может повредить ей.
Сара смирилась. Они снова увиделись и разменялись оружиями мести, которые имели друг против друга. Сара дала слово не поднимать дела о подделке векселей, горбун отдал ей письма к дону Эрнандо. Сара поспешила бросить их в камин, не подумав, все ли они отданы ей… Сара возвратилась в Россию вдовой, горбун – стариком: его никто не узнавал. Он уже не нашел в Петербурге женщины, которой вверил дочь Сары, да он и не имел времени хорошенько искать ее, потому что был в Петербурге проездом и торопился в усадьбу Бранчевских, где много у него осталось добра, которое теперь должно было забрать. Уже гораздо позже, через несколько лет, он узнал, что та женщина умерла и что ребенок, которого привезла она из Парижа, также умер.
Горбун попал в усадьбу Бранчевских прежде помещицы, и первым его делом было припрятать портрет Сары, который впоследствии видел у него Тульчинов. Множество старинных дорогих вещей, украшавших некогда огромные комнаты покинутого дома, было спрятано горбуном еще при жизни родителей Владимира Бранчевского. Он увез все их с собой в Петербург, вместе с значительным капиталом, который скопил, управляя имением Бранчевских и помогая им проматываться в Париже.
В Петербурге, среди одинокой, однообразной жизни, душа его черствела не по дням, а по часам, и скоро уснула глубоким сном. Сначала он занимался ходатайством по делам, скупал тяжбы, наконец начал давать деньги в рост…
Так прошло много лет. Сын Сары вырос; раз ему понадобились деньги, и случай столкнул его с горбуном. Горбун с радостью стал давать ему деньги, брался даже помогать ему в удовольствиях разного рода. С той поры у горбуна снова завелись постоянные сношения с домом Бранчевской, которой он, впрочем, никогда вовсе не упускал из виду; ему знакомы были все люди, а с Анисьей Федотовной он был старый друг.
Наконец обстоятельства привели его еще раз увидеться и с самой Бранчевской. Сара увидала случайно в Полинькиной комнате образок, который когда-то надела на шею своей дочери. Страшная догадка мелькнула у ней. Горбун был призван.
Мысль, что Полинька, так страстно им любимая, дочь той самой женщины, по милости которой вынес он столько муки и унижения, в первую минуту сильно ошеломила его. Но во вторую минуту он уже сообразил, что тут представляется новая возможность достигнуть своей цели или отомстить гордой Полиньке.
Розыски удались: снова отвергнутый Полинькой, горбун доказал Бранчевской, что Полинька не дочь ее. Лишив пристанища бедную девушку, пустив по миру Кирпичова, его жену и детей, он торжествовал, строил новые планы… непробудным сном продолжала спать душа, озлобленная и жестокая… пока не грянул гром божий!
